1921 год, 9 октября

1921 год, 9 октября

Целый день я чувствовала себя неважно. Вечером пошла помолиться, возвращаясь из костела, почувствовала боль, которая помешала мне идти домой. И тогда я испугалась, что могу на улице родить своего ребенка. Я стояла, опираясь о стену, когда подошла моя знакомая и отвела домой. Через два часа, в девять вечера, у меня родился сын. Я была слегка разочарована, очень хотела дочку. Мальчик родился здоровый, толстячок, с длинными черными локонами, достававшими до шеи. Ребенок был необычайно спокойным. Отец гордился появлением второго сына. Старший, Януш, постоянно спрашивал у меня, когда аист принесет ему братика. Пришлось отцу отворить форточку и показать, каким путем аист мог воспользоваться открытым окошком и подбросил ему братишку.

Новорожденный был очень спокойным, хорошо спал. Я не раз вставала ночью и заглядывала в кроватку, чтобы убедиться, что он не задохнулся – так тихо он лежал, ничего не было слышно. Мы дали ему при крещении имя Тадеуш, это имя очень нравилось старшему брату. На мой вопрос, как назвать братика, Нусек ответил: –Тадеуш Костюшко. Видимо, это оттого, что у нас в доме висел большой портрет Костюшко.

Крещение состоялось несколько недель спустя. Крестными мы пригласили своих знакомых, которые нарядились для этого в парадную одежду. Мой сынок был одет в белое, согласно тогдашней моде: шелк и кружева. Гостей на крестины собралось множество. Все восхищались ребенком. В костел мы ехали на дрожках. С нами ехаланаша служанка и Януш, который сидел у меня на коленях и все спрашивал: – А меня тоже так везли?

Крестные отдали мне дома ребенка и пожелали нам с ним всякого благополучия. На память крестник получил от них какие-то деньги «под подушку». Ну, а после за столом по случаю крещения пили, ели и говорили о герое дня. И то, что во время крещения не плакал, как другие дети, и то, что даже не скривился, когда ксендз положил соли ему в ротик. Другие предсказывали: какой он толстенький и розовый, может, ксендзом станет, жаль, что имя его не Франек. Гости  пили-ели, веселились, в доме было что выпить, об этом позаботился отец. Он всегда говорил: гость в дом, Бог в дом. Ну, а раз сын, то выпить можно вдвое. Дочка, – говорил отец, – тоже ребенок, но все же не то, что мальчик.

Ну и песни пели – несколько трогательных, несколько патриотических, потом «сто лет» и «возлюбим друг друга», и все разошлись. Моя девушка тоже была довольна: гости были веселы и расположены к дому, так что не жалели ей чаевых.

В 1921 году, когда родился Тадеуш, мы жили на улице Реймонта.У нас были две маленькиекомнатки с кухней и прихожей. Это было сразу после войны[1], с жильем было туго. Без полиции нигде нельзя было поселиться. И нам пришлось пустить к себе коллегу отца с женой и ребенком. Так мы промучились около двух лет. Летом я уезжала с детьми в деревню.

Жилось нам более чем скромно, с продуктами было очень трудно. Помню, как отец принес нам из конторы какие-то пайки, состоящие из бурой фасоли и ячменной каши. Хлеб был ужасный, и помню, что давали его по карточкам. Говорили, что хлеб пекли из люпина, и он напоминал смесь из соломенной сечки с глиной. Еда никуда не годилась, мы питались преимущественно  картофельными клецками, капустой, фасолью и ели krupnik. Мясо достать было очень трудно. Мясники обогащались, а мне приходилось идти два-три километра, чтобы купить сала у какого-нибудь подпольного торговца. Мясо у нас бывало максимум дважды в неделю.

Зима в 1921 году была суровой, стояли морозы, мы топили печь торфом, угля не хватало. Все было очень дорого. Когда отец одолжил деньги в сумме месячной зарплаты, этого хватило только на кусок дешевой материи для брюк, заплатить портному из этой суммы уже не получилось. Собрать наличные на одежду не удавалось, все покупали на векселя, которые часто опротестовывались. Чиновники и учителя тоже покупали в рассрочку и на векселя. Можно было одолжить денег под проценты/ 10 злотых в месяц c сотни. Если заемщик не мог вернуть деньги в срок, то платил только проценты, а долг оставался.

Детей сразу же после войны подкармливали продовольствием, присылаемым из Америки. Продуктовый пакет состоял из риса с zacierka, фасоли, какао и булки. Одежду (чаще всего обувь) можно было раздобыть поношенную, ее раздавали различные благотворительные общества. В то время, о котором я пишу, у отца не было пальто, мы ему сшили его из одеяла, а мне купили обувь в рассрочку […]

Возвращаюсь к своему сыночку… Ребенок был здоровым и хорошо развивался. На шестом месяце появился первый зубок, который первой заметила служанка и получила за это награду. Я кормила его грудью до десятого месяца […] Первым словом, которое он произнес, было «мама». Уже в годик он знал много слов, девушку называл Аська (ее имя было Стася), а старшего брата – Усек. Начал сам ходить, когда ему исполнился год с месяцем. Я взяла полотенце, перепоясала его, и на этом полотенце водила его.

Нам всегда доставляли много радости его жесты и слова, которые в его мире видения и понимания только ему были понятны. В поле, когда он хотел сорвать колосок, то говорил ему; – Пусти, пусти! Наверное, он думал, что его в земле кто-то держит. А когда он бывал на что-то обижен, то забирался под стол и говорил: – Уйду от вас! Когда ему было около двух лет, у меня разболелась почка. Я помню, как он подошел к кровати и, плача, говорил мне: – Мамочка, пусть у тебя болит, только не умирай! Все его интересовало, особенно животные.

На третьем году жизни он знал уже короткую молитву и произносил ее на память. Сердце у него было доброе, жалость им руководила. Маленький был, а если где-нибудь увидит бедного старичка или старушку, сразу бежит за ними и зовет: идем к нам, мама вам подаст. У нас приютился кузин, он посещал гимназию и собирался стать ксендзом. Когда настали совсем уж тяжелые времена, я говорю мужу: нужно куда-нибудь его пристроить, пусть пойдет в какую-нибудь бурсу. Я не думала, что ребенок слышит этот разговор, а Тадик приходит ко мне и спрашивает: – Мамочка, ты хочешь быть в пекле или на небе? Отвечаю: – Сынок, я хочу быть в небе. А ребенок мне: – Так ты как раз попадешь в пекло. Спрашиваю: – За что? А он: – Кузен хочет стать ксендзом, а ты ему говоришь, чтобы он уходил. Этот аргумент на нас с отцом сильно подействовал.

Старшему было уже шесть лет, а Тадик на три года моложе. Они прекрасно играли вместе. Не раз он удивлял меня своей любознательностью. Все время задавал вопросы: а почему, а зачем, а для чего? Однажды спросил соседку, которая плакалась, какая она бедная, а ведь раньше у нее была мельница и множество индюков и уток. А ребенок говорит: простите, пани, этих индюков и уток нужно было спрятать в животик и потом доставать по одной, тогда бы голода не было… Янушек часто говорил: буду сочинять сказки, он их очень любил читать и слушать. А Тадеш (ему тогда было три года) мечтал о том, чтобы стать моряком или помещиком, иметь и коника, и халупку, и поле.

В 1924 году у меня родился третий сын. И так же, как за три года до этого, когда отец объяснил Янушку, каким путем аист подбросил ему братишку, теперь уже я расказала Тадику, что аист подбросил Стасика через трубу на крыше.

Тадеуш родился 9 октября 1921 года в Радомско, на улице Реймонта, возле речки Радомки.