Бадмаша-целитель

Краков без единого выстрела, то есть без разрушений, был освобожден армией маршала Конева за несколько дней  до освобождения Калиша или Варшавы. В старую столицу Польши, нетронутую войной, съезжались со всех сторон потоки людей, лишенных жилища, семей, ближайщих родственников, здоровья, денег, малейших перспектив.. За исключением одной: война и оккупация ушли в прошлое, но жизнь придется начинать сначала. Сперва здесь, в Кракове. Потом – как Бог даст.

Краковяне - как краковяне. Одни помогали, угощали, кормили, отдавали последнюю рубашку; другие – пусть ангелы им это забудут.- сопротивлялись пришельцам, как могди, Почти все однако, сходились в одном, что восстание не было нужно  что оно принесло одни несчастья людям и гибель городу, а теперь последствия этих ошибочных решений свалились на голову, как всегда спокойных  и уважающих любую власть краковян.. И на этом фоне, ясное дело, доходило до бесконечных дискуссий и ссор., даже драк. Они ничего не решали, каждый оставался при своем.

Загурские оказались в Кракове гораздо  раньше нас. Каким-то чудом они не попали в Прушков и своими дорогами добрались до старого города еще до прихода армии Конева Добрались, устроились, заняли прекрасную квартиру на улице Юиуша Лео. И немедленно начали помогать другим. Они отыскали место пребывания Наталии, установили с ней контакт,  узнали о ее болезни, которую никто не мог объяснить и категорически потребовали  переезда всей семьи в Краков. «Все идет нормально, писали они, больницы работают, доктора принимают и лечат, Союз литераторов на Крупничей раздает посылки UNRRA, помогает с жильем....Ну просто рай».

В этот краковский рай нам удалось попасть лишь некоторое время спустя, примерно в середине 1945 года. Безоговорочная капитуляция Германии застала нас еще в Калише: великая, не поддающаяся описанию радость всех, слезы счастья, тысячные хороводы людей на улицах. Это были дни, о которых трудно забыть. Ведь мы всю оккупацию прожили в Варшаве, где видели огороженное гетто, через которое нужно было переходить по кладке, где приходилось быть свидетелем уличных экзекуций. Такая ситуация случалась со мной двукратно, и тогда моя мать деликатнейшим образом закрывала мне глаза ладонью. Тем не менее,  эта картина сохранится в моей памяти до конца жизни.

 Не берусь описать нашего переезда поездом из Калиша в Краков. Не существовало никаких расписаний, нужно было кочевать на вокзале в ожидании поезда, едущего в нужном направлении. Попасть в такой поезд было немалым искусством, а если удавалось поставить в вагон хоть одну ногу, то можно было считать себя счастливцем.. В таких поездах цвела светская жинь, люди были доброжелательными, делились водой, куском хлеба, информацией, рассказами, писали ответы в организуемые спонтанно почтовые ящики для поиска, потому что эта тема была самой важной. Польшу переполняли одинокие  матери, дети, братья, ищущие своих близких и друзей...

Наконец, появился Краков, можно было выйти и идти дальше пешком. Наталия и Вера, по-моему впервые оказались в этом городе, постоянно спрашивали дорогу. Наконец, после долгого путешествия, остановок в каких-то парках, отдыха на скамейках, дошли до улицы Юлиуша Лео. Я была в безопасности, в хороших крепких руках. Ничего плохого уже случиться не могло.

И, действительно с этого момента стали происходить чудесные вещи. Меня выкупали, переодели, сняли черные от грязи бинты и положили в постель. Не помню, как долго я спала. Когда я проснулась, рядом со мной сидела бабушка Вера и рассказывала о чем-то необычном, Что скоро мы пойдем в наш дом, где будем жить втроем..Я не знала, откуда этот дом взялся, какими чарами его раздобыли, что меня в нем ждет. Самым главным был факт, что уже не нужно убегать, путешествовать, спать на вагонной полке, что это будет настоящий дом с мамой и бабушкой. И что каждую минуту в этом доме может появиться отец...

Этот чудесный дом нашелся ну улице Баштовой. Он был на седьмом этаже, на который я взлетела стрелой, и только мама шла с большим трудом, тяжело дыша, часто останавливаясь, с трудом переводя дыхание.  Я возвращалась и пыталась помочь ей в преодолении ступений. Она усмехалась мне как бы отсутствующей улыбкой. А мне хотелось плакать…  Ежи Загурскиц предложил тогда, отнести  маму вверх на руках. И это, кажется. придало Наталии сил.

Так началось наше первое краковское жилье. Нашу квартиру стали посещать врачи, специалисты в разных областях медицины. Потом было решено поместить маму в больницу, чтобы поставить диагноз. Ее исследовали и исследовали, и никто не мог сказать, что с ней.

Горячка не уменьщалась, опухоль желез и лимфатичесеких узлов  (как сегодня говорят) не проходила, все новые лекарства не помогали. Наталия хирела на глазах, а ее глаза с каждым месяцем становились все большими на ее маленьком лице. Накоцец, она попросила вернуть ее домой.  

И вот через несколько дней на Баштовой появился пан, якобы доктор, внешне ничем не напоминавший своих одетых в белое коллег. У него были раскосые глаза, как у китайца, лицо было испещрено оспинами.  Он окончил медицину в Московском университете. Звали его Владимир Бадмаев. А когда он улыбался, то лицо его сияло чем-то вроде счастья, которое его переполняло  И тогда исчезали шрамы, раскосые глаза  округлялись… и собеседник господина Владимимра тоже начинал смеяться.

Доктор Владимир оставил странное лекарство: пахучие травы в  голубом мешочке. Рассказал, как его готовить, сколько и когда пить. После него должна была спасть горячка,  должны были уменьшиться отеки...

С того дня он приходил каждые несколько дней, принося новые травы и новые странные медикаменты. Наталии они приносили облегчение, возвращая ей силы. Она уже не лежала целый день в постели, все чаще вставала  и начинала передвигаться. Пока однажды доктор Бадмаев не сказал ей, что теперь она будет приходить к нему на массаж. Это был следующий этап лечения. Она приняла его с радостью  Единственным ее огорчением было отсутствие денег на оплату трудов доктора Бадмаева... Но тот с обезоруживающей улыбкой только махал рукой и говорил, что это не имеет значения: ведь речь идет не о деньгах, а о ее здоровье.  

И так длилось это необычное соревнование со смертью... Оказалось что  у Наталии злокачественая опухоль называемая  раком лимфы, что он атаковал все лимфатические узлы и что она, собственно, была на границе смерти. А когда бабушка Вера рассказала  доктору Владимиру, как заболел и умер ее сын, Ника,  у мудрого врача не оставалось ни тени сомнения. что детей бабушки Веры атаковала та же самая болезнь.  Возможно. она была унаследована у предков.

Стали появляться и другие близкие ей люди, контактировавшие раньше с бабушкой Верой. Теперь снова пришло время разговоров, планов и надежд.

Неизвестно, какими путями до нашей матери дошла страничка из молитвенника Константы Ильдефонса – дар его матери Ванды  для десятилетнего мальчика. На этой страничке,  пришедщей  чуть ли не с того света, характерым для КИГ почерком были написаны слова: «Твой образок с "Люльки Малюльки" постоянно со мной.Твой до смерти и после смерти Кот. 8 XII 45 Меппен».

Возвращение к здоровью после чудесного письма из Меппен произошло в молниеносном темпе. Перед нами прежняя молодая, полная жизненных замыслов женщина... Неприятности, типичные для всех женщин мира, отсутствие тряпок, украшений, денег на косметичку и парикмахера. Словом – наконец полная нормальность!

Однако, помимо полного, как казалось, выздоровления Наталия оставалась под постоянной опекой доктора Бадмаева, которого в нашем доме называли по просту Бадмашей.. В этом скрывалась нежность, огоромная симпатия, чтобы не сказать  - восхищение. Он же с удовлетворением и нескрываемым восторгом поглядывал на свое произведение: на прекрасную женщину,которой еще не так давно никто не предсказывал долгой жизни. А сейчас?

Несколькими неделями спустя в нашем «Пшекрое» я прочитала историю доктора Бадмаева„ озаглавленную просто «Разговор с Бадмашей». Он рассказывал в ней о насчитывающей четыре тысячи лет тибетской медицине, о своих предках, о столетиях прожитых ими в Европе. Заслушавшемуся поэту врач-чудотворец рассказывал с улыбкой::

«Мой предок, тибетский врач Сул-Тим-Бадма, сражался с врачами тогдашнего Петербурга, которые считали его шарлатаном и  вымогателем.  Пациенты были, однако, иного мнения. Сул-Тим-Бадма  приехал в Петербург в 1857 году, ровно через 20 лет после смерти aвтора «Евгения Онегина», зимой. Гоголя тоже уже не было в живых, но по Невскому проспекту  еще ходили Хлестаковы в шубах с бобровыми воротниками  и во фраках с орденами.. [...] Сул-Тим-Бадма  переходит на православие и принимает фамилию Бадмаева. Осовывает первую в Европе тибетскую аптеку. Я – по прямой линии неследник имени и метода Сул-Тим-Бадмы». «Пан доктор – говорит К.И.Г.- мы тут разговариваем, время идет, а я, собственно хоте ... полагодарить... вот эти розы...». «За что?». «За пустяк.. За то что Вы мне мою Наталию, мою жену спасли от смерти. Мою Эвридику».