На Колыме

 В МАГАДАНЕ

…В России многое сходит с рук. К правилам здесь относятся, как к своду поучений житейской мудрости, чему-то вроде морали в сказках братьев Гримм. Такой классический Русский Стиль... Как только мы заняли свои места, самолет начал разбег и через минуту был уже в воздухе. Три часа и сорок пять минут пролетели незаметно. По пути мы любовались прекрасным солнцем и бесконечными просторами, без каких либо построек и признаков жизни, оставленных человеком. С этой перспективы тайга казалась бесконечной. У нее и вправду нет конца – она тянется с запада на восток на девять тысяч километров: от Скандинавского полуострова до Тихого океана.

Когда мы заходили на посадку, наш Туполев временами оказывался ниже верхушек близлежащих гор. Впечатление было такое, что кончиками крыльев он задевает за ветки сосен, растущих на их склонах. Посадочная полоса появилась внезапно. Мы приземлились в необычайно живописном месте. От самолета до аэродрома нас транспортировал гибрид автобуса и грузовика, да еще с прицепом. Так перевезли всех пассажиров рейса Иркутск - Магадан авиакомпании Magadan Airlines. Мы получили свои рюкзаки, которые, хоть и были завернуты в фольгу,  сильно пропахли рыбой. Аэропорт в Магадане находится примерно в пятидесяти километрах от города. К счастью, автобус нас уже ждал.

Когда мы добрались до города, было всего несколько минут десятого утра. Как это возможно? Очень просто – Иркутск и Магадан разделяют три часовых пояса. После приземления мы перевели стрелки часов назад на три часа. С этой перспективы полет занял только 45 минут. В Польше был еще вечер предыдущего дня. Разница составляла 10 часов. У нас теперь было то же время, что в Сиднее в Австралии.

Мы отправились в город, навьюченные как альпинисты, в поисках отеля. Первая попытка и... промах. Вторая – то же самое. На рецепции второго отеля нас проинформировали, что в Магадане, мы, пожалуй, сейчас ничего не найдем: в городе  проходит ежегодный съезд губернаторов Российской Федерации…

В Иркутске это  возможно, было бы не так страшно, потому что ночи там еще очень теплые. Однако в Магадане температура была уже на добрых десять градусов ниже. Следующим на нашей трассе был отель «Магадан».  Мы вошли туда без особых надежд. Первый ответ звучал так же, как и везде: «мест нет». Арек поэтому с очаровательной улыбкой спросил еще раз, а дежурная сделала сладкое лицо и подала ключ со словами: это последний свободный номер. Арек - сокровище в поездке…

Чуть свет мы отправились в сторону побережья. Мы хотели увидеть рассвет в бухте Нагаева.

Это место - особенное. Мы глядели на Охотское море, сейчас такое спокойное и прекрасное, а всего несколько десятилетий назад страшное и жестокое. Заключенные, отправляемые коммунистами в Сибирь, видели эту бухту с палуб кораблей, на которых их привозили в нечеловеческих условиях. Их перспективы бывали очень разными. Они знали, что берег, на который они сейчас сойдут, будет для них местом рабского труда, а для многих - местом мучений и казни. По официальным данным, в Магадан на переломе 1940 и 1941 годов попало около двенадцати тысяч поляков. Это попросту был лагерь принудительных работ. Названием «Магадан» пользовались редко. Оно появилось гораздо позднее. Оно происходит от слова, обозначающего «пень дерева» или то, что остается после тайфуна. Именно в это прòклятое место попадало большинство военнопленных и члены их семей. Хотя трудно в это поверить, но лишь 583 человек из тех двенадцати тысяч поляков были освобождены в рамках набора войск в армию генерала Андерса. По приказу Сталина НКВД создало здесь предприятие «Дальстрой», которое должно было – используя «политических», то есть наиболее опасных, с точки зрения властей, преступников – добывать сырье на краю советской земли. Так было создано подлинное пекло на земле. 

На территории более 2,5 миллионов квадратных километров возникли десятки лагерей, в которых вместе трудились и уголовники, и «политические». Хотя в действительности уголовники притесняли «политических». Смертность в первые годы существования «Дальстроя» достигала 80%! После лучше не стало. Заключенные добывали уголь, платину, золото, уран, цинковую и свинцовую руду, молибден, а также нефть. Условия, в которых им приходилось жить и работать, были кошмарными. Работу прекращали только при падении температуры ниже 54 градусов. Часто им приходилось неделями голодать. Стражники ГУЛАГа приказывали заключенным заготавливать хвою сибирской сосны, настой которой использовался как лечебный из-за содержащихся в ней витаминов. Возможно, что побочным эффектом такого лечения было то, что в уборные стояли бесконечные очереди. В 50-е годы, под конец существования «Дальстроя», на Колыме жило около 200 тысяч узников. Оценивается, что за все годы его существования жизнь там закончило около 600 тысяч человек. Не только от истощения, но часто и от пуль стражников.

Мы шли по дороге между зданиями, которые помнят жестокие времена Магадана. Сейчас эти разваливающиеся хибарки выглядели трущобами. Не хотелось верить, что кто-либо кроме  бомжей может жить в таких условиях. И, однако, тут и там нам встречались то пес, а то коза. Перед несколькими деревянными развалюхами сидели старики. В паре стах метров дальше виднелись гаражи. Сбитые из железных листов с облезшей краской, они выглядели еще страшнее. В 30-е годы как раз на этом месте стояли деревянные бараки, в которые попадали заключенные. Там их лишали остатков домашней одежды и человеческого достоинства. Там же им вручали направления на конкретные работы в те или иные лагеря. Это были ворота, ведущие в кошмар. Ворота в обесчеловечение людских существ.

От бараков не осталось и следа. Зато остались знаки в человеческой паияти, в чем нам прищлось вскоре убедиться.

Над самим заливом мы провели не больше четверти часа. Резкий ветер забирался под куртки. Мы глядели на чаек, игравших в "воздушные змеи". Благодаря ветру они удерживались на одном месте в воздухе, планируя без цели и смысла.

Было заметно, что больше всего чаек собирается возле трубы, из которой прямо в воду залива выплескивалась дурно пахнущая коричневая жидкость. Мы подошли поближе.. Не оставалось сомнений, это были городские стоки. В Охотское море летело - без всяких фильтров – буквально все.  В нескольких метрах дальше была другая труба. Та была меньшего диаметра, а ее конец уходил под воду…

Возвращаясь той же дорогой, по которой пришли, мы заметили на пригорке над заливом странное сооружение. Мы решили к нему подойти.

Несколько минут подъема, и мы стоим возле самого удивительного монумента на российском Дальнем Востоке. Это Маска Скорби, называемая также Маской Печали. Обелиск состоит из пятнадцатиметровой скульптуры в форме лица, по которому тект слезы в виде маленьких масок. Внутри помещается макет камеры для заключенных сталинских времен. С тыльной стороны памятника – небольшая фигура плачущей женщины  и мужская фигура без головы, распятая на кресте. Мы стояли перед этим сооружением, взволнованные его символикой, как вдруг на ступенях появилась маленькая группа людей, говоривших поочередно по-русски и по-немецки. Мы встретились с ними у входа в стилизованную камеру. Арек заговорил первым.

- День добрый. Мы - журналисты из Польши. Услышали, что вы говорите о старых временах. Мы тоже приехали, чтобы искать здесь... следы поляков.

Мужчины явно оживились. Двое старичков и молодой человек лет тридцати. Он ответил; — День добрый. Это - Хорст, бывший тут заключенным в сталинские времена. Меня зовут Маркус, я работаю в австрийской организации по сохранению исторической памяти. А это - Этис Маркович – шеф здешнего отдела Мемориала.

«Мемориал» - российская общественная организация, занимающаяся историческими исследованиями и распространением знаний о жертвах советских политических репрессий. Это не такая организация, которая доставляла бы самую большую радость российским властям.

Мы проговорили несколько минут. После нескольких фраз было уже ясно, что разговор будет продолжен, и что он будет достаточно обстоятельным. Австрийцы собирались нанести визит администрации и хотели покопаться в книгах. А нам нужно было посетить офис Magadan Airlines по поводу обратных билетов. Договорились встретиться вечером на квартире у Этиса.

В офисе мы устроили скандал из-за обратных билетов и заявили, что не уйдем, пока нас не примет руководитель Magadan Airlines. Нам пришлось ждать  с четверть часа. Наконец в дверях кабинета появилась полная женщина лет сорока, пригласившая нас войти.

Она угостила нас чаем и выслушала рассказ о сроках, установленных редакцией, и о том, что мы не можем провести еще одну неделю в Магадане. Достаточно было одного ее звонка, и через пять минут билеты на желанный самолет были у нас в руках.

С глубокими поклонами мы распрощались с госпожой начальницей и направились в  отель. Наш путь проходил мимо строений, на которых коммунистические символы все еще гордо привлекали взоры каждого туриста. Серпы с молотами и красные звезды были на каждом административном здании во главе с резиденцией губернатора.

Перед встречей с Этисом Марковичем мы еще сходили в Музей города, находящийся в здании местной школы. В таком месте, как музей, все должно было быть посвящено одной теме. Так оно и оказалось. Рассказывалась кошмарная история города, который возник прежде всего для управления заключенными. Мы рассматривали снимки и документы, бездушно рассказывающие о людских трагедиях и драмах. Коммунистический аппарат уничтожал людей только ради достижения примитивных целей. В данном случае речь шла, прежде всего, о минеральном сырье. Бесчеловечная система... Люди умирали в муках, страдая от лучевой болезни, или замерзали живьем. И все это во имя «выполнения плана». Плана, необходимого для реализации болезненных видений Сталина. Мы были шокированы масштабом злодеяний, которые документировала выставка в музее.

По дороге к Этису мы заглянули на почту и позвонили в Польшу. Здесь был полдень, а у наших близких – еще вечер предыдущего дня. Это все же забавно. Мы расплатились и быстрым шагом направились к квартире Этиса в блочном доме, из которого открывался вид на море. Выглядело это так, как если бы берег обнимал руками кусочек моря.

Старичок ожидал нас с угощением. Это была каша. Австрийцев еще не было. Потом мы облизывали пальчики и попивали крепкий чай. Вокруг нас лежали книги. Они были дословно повсюду. У Марковича было их столько, что они давно уже не помещались на полках. Доминировали книги по истории. Однако главное место в библиотеке было зарезервировано для Пушкина... Сидеть особенно было негде. Кресла просто тонули в литературе. Толстые тома даже блокировали подходы к ним. Меньше всего книг лежало на стульях. Мы книги сняли, положили на пол и начали разговор об остатках лагерей, которые все еще можно было обнаружить в окрестностях города. В какой-то момент я почувствовал себя нехорошо. Умоляющим голосом я спросил дорогу в туалет, в душе надеясь, что книги там не заблокируют мне пути к унитазу. Хозяин с полным пониманием и сочувствием проводил меня в нужную сторону. Я вернулся через несколько минут. Видно было, что тема моего недомогания серьезно обсуждалась моими собеседниками.

Когда я вернулся к своему стулу, мне уже было приготовлено лекарство. В полном до краев стакане поблескивала прозрачная жидкость. Я был не в состоянии даже взглянуть в ту сторону. Оба стали убеждать меня, что лучшего лекарства против моего недомогания на свете не существует. По мнению деятеля «Мемориала», бывшего лагерного узника, получившего 25 лет за антисоветскую деятельность, причиной моих неприятностей стала вода, которую мы пили. Действительно мы готовили в гостинице чай, наливая в чайник воду из-под крана.. А эта вода набиралась в бухте Нагаева…

Я взял стакан в руки и понюхал: это был спирт. После подробного инструктажа, как его употреблять, я зажал пальцами нос и влил в себя содержимое стакана. И сразу же понял: пекло существует. Адское пламя пылало, а сатана подбрасывал поленья. Смола из дьявольского котла потекла в мою глотку…

Это было нечто... невразумительное. Мир закружился. Я не потерял сознания, но сознание уплывало от меня, подобно океану во время отлива. Вероятно, именно тогда наше общество увеличилось на двух австрийцев. Я глядел на мир как бы из-за занавески. Видел, как господа беседуют, слышал их разговор, но ничего не понимал. Это продолжалось какое-то время. Потом я снова сходил в туалет. Наконец, дотащился до отеля, вернее, меня затащил туда Арек. Что было вечером, я не помню...

Утром лучше не стало. Но, по крайней мере, я стал понимать, что мне говорят. Оказалось, что мы договорились с австрийцами о совместной поездке вглубь тайги в местность, называемую Ягодное, и поедем туда завтра.

Хорст разыскивал следы своего пребывания на Колыме. Хотел написать книгу об истории своей кошмарной молодости. Когда ему было двадцать лет, он жил в Вене. Столица Австрии была тогда - в 1947 году – поделена на оккупационные зоны: американскую и советскую. Хорст имел несчастье жить в советской зоне оккупации . Однажды дети, игравшие во дворе дома, где жил Хорст, выбили стекло, играя в футбол. Расстроенный молодой человек дал оплеуху виновнику. На его несчастье оказалось, что это - потомок советского офицера.

Приговор был мгновенным, и двадцатилетний Хорст очутился на корабле, плывущем в Магадан. За побои советского сопляка он получил шесть лет лагерей. После отбытия срока ему уже разрешалось не работать в шахте, но выехать он не имел права. В итоге на Колыме он провел десять лет.  Много лет спустя он совершал путешествие, которое нельзя было назвать «сентиментальным», но наверняка - историческим.

Нам предстояла поездка, а я проболел целый день… Лежал в гостиничной кровати и молился о спасении. Но оно не приходило…. Арек предложил соверщить визит в местную больницу, но я предпочел таблетки. привезенные из Польши. Русский чудодейственный способ, основанный на спирте, совершенно себя не оправдал.

Утро следующего дня принесло надежду. Ко мне вернулась радость жизни, и казалось, наступило чудесное выздоровление. Австрийцы уже ждали нас на автовокзале. Автобус подошел в меру пунктуально. Это не был «Неоплан» или «Мерседес», а видавшее виды советское изделие. Мы заняли места в конце салона. Наши знакомые из страны Моцарта уселись посередине. Перед нами было более пятисот километров пути. Когда мы тронулись, в Магадане пошел дождик. Дорога поначалу бала сносной. Асфальтовая лента вилась среди невысоких гор. Через полчаса пути асфальт заменили бетонные плиты, еще через полчаса - началась обычная грунтовка.

С каждым новым километром ямы на дороге становились все глубже. Советское чудо техники  не имело амортизаторов, либо срок их жизни давно истек. В хвосте автобуса качало, словно на лодчонке во время шторма. К тому же плохо изолированный кожух двигателя исправно доставлял тепло внутрь салона.. Как вы догадываетесь, именно туда, где были наши места. Я снова почувствовал в животе какую-то кощмарную аварию. С каждым новым километром и каждой минутой мне тсановилось хуже, и я попытался заснуть. Действительно, временами я куда-то уплывал. Пил воду, жевал сухой хлеб, который впихивал в меня Арек. Постепенно стало доходить сознание того, что я все больше отдаляюсь от цивилизации и от больницы в Магадане. Наконец, остановка.

Я пил воду из бутылки и заедал купленной в киоске шоколадкой. Каждая секунда на свежем воздухе была благодатью. Остановка длилась минут двадцать, потом автобус двинулся дальше… Мы проезжали десятки брошенных селений. Некоторые были еще во вполне приличном состоянии, другие - оставлены жителями, вероятно, много лет тому назад, с полностью развалившимися строениями.

В Ягодное – небольшой, как говорят русские, «поселок» - мы приехали уже после 21 часа. Когда-то здесь жило более 10 тыс. человек. Остались неполные четыре тысячи. Дорога заняла 10 часов. На  месте нас встречал Иван.

Это был сотрудник Этиса Марковича. Он основал в Ягодном свой частный музей лагерей. Пожертвовал своей квартирой в блочном доме и стаскивает туда все, что удается найти в местах, где стояли лагеря. Иван забронировал нам места в гостинице. Это был скорее мотель, чем гостиница, но стандарт для России совсем неплохой. Я умираю, но... живу.

(Продолжнне следует)