1. Встреча

Стоял прекрасный декабрьский день 1924 года. Несмотря на календарь, в грузинском городе Батуми, расположенном на берегу Черного моря, не было никаких признаков зимы. Известный своими великолепными парками и садами, город мог похвастаться пышной южной растительностью, а воздух наполняли ароматы экзотических цветов. Улицы кишели разноцветной многоязычной толпой: грузины, армяне, русские, православные иудеи и мусульманки в чадрах.

Молодая армянская учительница Шаганэ Тальею ян возвращалась домой с работы. Возле школы она заметила молодого человека, выделявшегося из толпы. Высокий, светловолосый, голубоглазый, элегантно одетый, он был похож на иностранца или на столичного гостя. Внезапно она заметила, что незнакомец следует за ней. Шаганэ  была красивой 24-летней женщиной с пышными каштановыми волосами и яркими черными глазами, вероятно, привыкшая привлекать мужское внимание. Однако случайные знакомства не были в ее правилах. Строгие моральные принципы, которым она оставалась непреклонной, запрещали ей их. Она ускорила шаг, но мужчина последовал её примеру. Она ещё больше ускорила шаг и успокоилась, только оказавшись в крошечной комнатке, которую делила с младшей сестрой, тоже учительницей.

Однако на этом её странные приключения не закончились. Уже на следующий день знакомый журналист из местной газеты познакомил её с таинственным «преследователем». Им оказался выдающийся русский поэт Сергей Есенин. Журналист, организовавший камерное чтение произведений Есенина, пригласил Шаганэ и её сестру на мероприятие.

Стихи Есенина, пользовавшиеся необычайной популярностью в северной части России, в Батуми ещё не были широко известны. С тем большим восторгом слушали собравшиеся стихи поэта в его несравненном исполнении. Женская аудитория с обожанием смотрела на светловолосого ангелочка, тот –  на прекрасноглазую учительницу. Прочитав стихи, он сел рядом с ней и попытался её обнять. Та решительно отстранилась, удивив поэта, привыкшего к постоянным проявлениям женской покорности. Поэтому прощание после вечера было довольно холодным.

Шаганэ была очень удивлена, когда на следующий день увидела Есенина у школы. Она дружески протянула ему руку, и тот, словно продолжая прерванный разговор, сказал: «Сегодня на море шторм. Мне не нравится такая погода; пойдёмте читать стихи».

Они прошлись по улицам, а затем по бульвару Батуми. Есенин не обращал внимания на великолепную природу вокруг. Несколькими днями ранее он равнодушно, словно в оранжерее, отмахивался от восхищения друзей, приехавших из Тифлиса. В какой-то момент он достал исписанные страницы и начал читать: 

Шаганэ, ты моя Шаганэ!
Потому что я с севера,  что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ, ты моя Шаганэ… 

Чего искал поэт в далёком Батуми? Кем была та скромная учительница-армянка, без которой, вероятно, не был бы написан цикл стихотворений «Персидские мотивы», один из величайших шедевров русского поэта?

2. Классика персидской поэзии

Языковой барьер и многовековые конфликты между христианским и мусульманским мирами привели к тому, что произведения средневековой классики персидской поэзии достигли европейского читателя очень поздно, лишь в эпоху романтизма. А это было явление, с которым мало что мло сравниться  в истории мировой поэзии.

На рубеже X и XI веков Фирдоуси, придворный поэт нескольких правителей, создал монументальный легендарно-исторический эпос «Шахнамэ», который надолго стал образцом этого литературного жанра. Его обширные любовные темы, такие как «Сказание о Зале и Рудабе», позволили Фирдоуси считаться пионером романтической эпической поэзии.

Философ, математик, астроном и врач XI века Омар Хайям, чьи научные достижения до сих пор вызывают восхищение, был также выдающимся поэтом. Он писал эпиграмматические произведения на персидском языке, известные как рубаи. В остроумных и зачастую язвительных четверостишиях он высмеивал современные ему философские течения и сражался с проблемой экзистенциальной бессмысленности. Хотя большая часть поэтического наследия Хайяма, к сожалению, была уничтожена, первый английский перевод сохранившихся рубаи, опубликованный в 1859 г. Э. Фицджеральдом, вызвал огромный интерес и повлек за собой поток переводов на другие европейские языки, включая польский.

Странствующий дервиш XIII века Саади, после двадцати лет скитаний по Востоку, обосновался в Ширазе в возрасте 50 лет, где создал два шедевра персидской литературы дидактического и этического содержания: «Бустан» («Фруктовый сад») и «Гулистан» («Розовый сад»). Он также писал мистические поэмы и удивительно тонкую любовную лирику.

Хафиз, мастер газели XIV века, исключительно изысканной формы лирического стиха, также жил в Ширазе. Поэзия Хафиза, в которой, наряду с природой, центральной темой была любовь, снискала ему славу выдающегося средневекового персидского лирика. Когда в 1813 году 64-летний Иоганн Вольфганг Гёте познакомился со стихами Хафиза в переводе немецкого ориенталиста И. фон Хаммер-Пургшталя, он открыл в них для себя такую ​​глубину красоты, что был очарован ими на долгие годы. Увлечённый ранее неизведанным миром, поэт посвятил себя глубокому его изучению, результатом которого стал обширный сборник стихов под названием «Западно-Восточный диван» – одно из его самых значительных поэтических достижений.

Восток очаровывал и других поэтов эпохи романтизма, особенно Байрона и Словацкого. В 1824 году Пушкин написал цикл из девяти стихотворений «Подражание Корану». Он также написал стихотворение «Из Хафиза», а в «Евгении Онегине» упомянул имя Саади, хотя, вероятно, был знаком с творчеством этих поэтов лишь понаслышке. Лермонтов создал прекрасное произведение «Три  пальмы. Восточная сказка» в стиле заключительного стихотворения пушкинского цикла «Подражание Корану», а также юмористическую балладу «Свидание», действие которой разворачивается в реалиях исламского мира.

3. Кавказ

С конца XIX века в России стало появляться всё больше переводов классиков средневековой персидской поэзии. Афанасий Фет, выдающийся поэт и переводчик стихов (его мастерство перевода проявилось, в частности, в непревзойденном переводе баллады Адама Мицкевича «Дозор»), перевёл с немецкого «Газели» Хафиза. Его примеру последовали и другие поэты, и к 1920 году русские переводы персидской поэзии были уже довольно хорошо известны читателям.

Они не могли не привлечь внимания Сергея Есенина, особенно в переводах Фета, к чьей поэзии он относился с большим уважением. Великого русского лирика пленяла тонкая поэзия, возникшая на ином культурном фоне, но ещё больше его пленяла её многовековая жизнеспособность.

С самого начала своего поэтического пути Есенин мечтал стать знаменитым русским поэтом. Теперь он жаждал большего и пожелал создать такую поэзию, которая пережила бы века, подобно поэзии средневековой Персии. Он сознавал, что ещё не раскрыл свой потенциал, что в нём таятся неиспользованные резервы таланта. Однако для их раскрытия требовалось новое вдохновение, новые стимулы, отличные от тех, что давали алкогольные миазмы «кабацкой Москвы» или новые любовные связи. Он верил, что найдёт это вдохновение под небом Персии, на родине Фирдоуси, Хайяма, Саади и Хафиза, в садах Шираза, Багдада и Тегерана. С 1920 года Есенин предпринимал упорные и безуспешные попытки достичь этой цели. Путешествие на Кавказ, предпринятое осенью 1924 года, стало четвёртой попыткой поэта достичь своей мечты о Персии. Первой остановкой стал Тифлис, где он провёл несколько недель. Писать ему было легко, но начатая там пространная поэма «Анна Снегина», как и предыдущие попытки поэта отдать дань уважения новой, всё более враждебной ему власти, не соответствовала его таланту. Есенин был прежде всего лириком, и только в качестве лирика мог достичь желаемого художественного результата.

Шли недели. Шанс добраться до Персии становился всё более призрачным, а вдохновение так и не приходило. Случайно Есенин наткнулся на недавно изданный сборник «Персидские лирики» в переводе русского востоковеда Ф. Корша. Несколько дней поэт был неразлучен с ним. Он впитывал его содержание, раздражался безвкусицей академического перевода и размышлял, может ли он сам написать подобное. Наконец, его осенило:: раз уж он не может достичь своей мечты – Персии, то создаст её сам, силой своего поэтического воображения.

Восток, мир ислама были ему не вполне чужды. В мае 1921 года поэт провёл несколько дней в Ташкенте, как раз приурочив их к празднованию мусульманского праздника. Сидя на коврах чайханы, он впитывал незнакомый мир. Слушал непонятный, гортанный язык и восхищался умением веселиться и наслаждаться жизнью, не прибегая к алкогольным стимуляторам, строго запрещённым Кораном. Его завораживало сочетание женского долга носить чадру с изысканно-тонкой нежностью, проявленной к ним в поэзии великих персидских лириков.

После этого «открытия» Есенин мог приступить к осуществлению своей мечты – написать цикл лирических стихотворений под названием «Персидские мотивы». Вскоре появились два его первых стихотворения: «Улеглась моя былая рана…» и «Я спросил сегодня у менялы…», явно основанные на воспоминаниях поэта о пребывании в Ташкенте. Единственными подлинно персидскими элементами, вплетёнными в их текст, были несколько сказочно звучащих географических названий: Хоросан, Тегеран, Шираз. Введение поэтом образа розы, повсеместного мотива персидской поэзии, как символа женщины, также помогло созданию восточной атмосферы стихов, пленяющей своей лёгкостью, обаянием, юмором и оптимизмом. Во втором стихотворении рассказчик, задающий «наивные» вопросы, игриво противопоставляется меняле, которого Есенин наделил качествами мудреца и поэта. Стихи были высоко оценены друзьями, а вскоре – после публикации в местной и московской прессе – и широким кругом читателей. Сам поэт также был ими доволен.

 К сожалению, после первых двух стихотворений цикла новые стихи долго не появлялись. Возможно, сам Есенин заметил в них некую слабость. Любовный мотив был несколько искусственным, без подлинного женского персонажа, роль которого не могла исполнить Лала, придуманная им как поэтический реквизит.

Когда много веков назад Данте Алигьери начал писать свою «Новую жизнь» – историю облагораживающей идеальной любви, – он сделал её героиней Беатриче Портинари, флорентийку, с которой познакомился в раннем детстве, хотя их дальнейшее знакомство, вплоть до безвременной кончины Беатриче, ограничивалось лишь обменом приветствиями. Чуть позже Франческо Петрарка написал свои бессмертные сонеты, посвящённые безымянной Лауре, в которую он влюбился в церкви во время празднования Страстной пятницы в 1327 году и с которой, вероятно, не обменялись ни единым словом. Однако она, возможно, вдохновляла поэта десятилетиями благодаря своему реальному существованию. Источником вдохновения для И. В. Гёте при написании «Западно-Восточного дивана» была его глубокая любовь к многогранно одарённой и образованной Марианне фон Виллемер, которая была моложе его более чем на 35 лет.

Есенину не хватало своей, реальной Беатриче. Недели шли, вдохновение не приходило, а новые стихотворения для цикла так и не писались. Отчаявшийся поэт решил направиться в Константинополь за новым вдохновением. Для этого он отправился в Батуми, где намеревался наняться матросом на торговое судно, направлявшееся в Константинополь. Однако бюрократические препоны продолжали ему препятствовать. Вместо этого на одной из улиц Батуми, ведомый безошибочным инстинктом поэта, Есенин увидел свою Беатриче

4. Шаганэ

Шаганэ Тальян родилась в 1900 году в семье армянского священника и педагога. Отец воспитал в ней самые благородные черты характера и привил строгие моральные принципы, которые, однако, не противоречили её природной жизнерадостности и жизнелюбию. К сожалению, Шаганэ потеряла мать в 11 лет, а отца – несколько лет спустя.

На Кавказе бушевала революция, и юная выпускница гимназии была вовлечена в подпольную работу в качестве тайного курьера. Рискуя жизнью, она совершила семь поездок, перевозя деньги и документы, глубоко убеждённая в том, что помогает несправедливо заключённым в тюрьму узникам и их семьям. Через несколько месяцев она вернулась к мирной жизни. Девушка вышла замуж за любимого человека, родила сына Рубена и была счастлива. Однако её счастье было недолгим. Всего через три года Шаганэ осталась молодой вдовой и была вынуждена заново искать своё место в жизни. Четырьмя годами ранее она окончила педагогические курсы и имела некоторый опыт работы, но не смогла найти работу в Тифлисе, где жила до этого. Она переехала в Батуми к младшей сестре и в июле 1924 года начала работать в местной армянской школе. Хозяева дома, где сестры снимали крошечную комнату, отказались принять Шаганэ с сыном, и ей пришлось оставить его на воспитание старшей сестре. Пять месяцев спустя она неожиданно встретила Сергея Есенина.

Вернёмся теперь на Батумский бульвар, где декабрьским днём 1924 года Есенин прочитал Шаганэ стихотворение, посвящённое ей. На вопрос, понравилось ли ей стихотворение, она ответила утвердительно. Однако выразила удивление тому, как ей удалось пробраться вглубь произведения. Есенин объяснил, что он работает над циклом стихотворений на персидские мотивы и хочет сделать Шаганэ его главной героиней. Он также спросил, слышала ли она два ранних стихотворения этого цикла, опубликованных в местной газете, и, не дожидаясь ответа, начал их декламировать. Стихи очень понравились Шаганэ, но она задала типично женский вопрос: а кто такая Лала? И когда Есенин ответил, что это полностью вымышленный персонаж, она ему не поверила.

Они начали встречаться. Есенин всегда приходил с цветами. Обычно это были фиалки, иногда розы. Он обычно декламировал ей свои стихи и рассказывал о любимой родине. Она внимательно слушала, делясь короткими, часто содержательными наблюдениями. Она также рассказала о своей непростой жизни. Есенина очаровывали простота и благородство Шаганэ, а также её чувство юмора, не омрачённое тяжёлыми испытаниями, пережитыми в юном возрасте. Эта особенность натуры Шаганэ нашла отражение в следующем стихотворении цикла – «Ты сказал мне, что Саади…». Еще одно стихотворение, вдохновлённое знакомством с Шаганэ, начиналось словами: «Никогда я не был на Босфоре…».

Давайте теперь подробнее рассмотрим эти три новых персидских стихотворения, написанные в конце декабря 1924 года. Уже первое «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» поражает своим полным отличием от лвух предыдущих, написанных в Тифлисе. По сути, это отход от первоначального замысла поэта. Форма стихотворения - иная. Есенин отказывается от излюбленной четырёхстрочной строфы в пользу довольно сложной пятистрочной с повторами, которую он будет по-разному модифицировать в последующих стихотворениях цикла. Персидский характер мотивов практически исчезает, и доминирует тема тоски по родной земле. Даже если Шираз, город Саади и Хафиза, и появляется в стихотворении, он проигрывает по сравнению с рязанскими полями и залитыми лунным светом нивами. Радостный оптимизм исчезает, уступая место лёгкой меланхолии. История любви неожиданно трактуется без восхищения женской красотой или признаний в любви. Нежностью дышат лишь повторяющиеся слова: «Шаганэ ты моя, Шаганэ».

Более того, в последней строфе стихотворения появляется образ другой женщины, жительницы Севера, которая, возможно, тоже помнит о поэте. Комментаторы обычно усматривают в ней поэтессу и переводчицу Надежду Вольпин, с которой у Есенина был короткий роман перед отъездом на Кавказ. Однако та не хотела серьёзных отношений с поэтом и даже после рождения сына в мае 1925 года не поддерживала с ним связи. Их сын, Александр Есенин-Вольпин, впоследствии стал поэтом, выдающимся учёным-математиком и известным правозащитником 

Существует и другая возможность идентифицировать героиню заключительной строфы стихотворения. Это могла быть Галина Бениславская, одна из самых трагических женских фигур, связанных с Есениным. В 1920 году она безответно влюбилась в поэта и оставалась его самым преданным другом до конца своих дней. Работая над «Персидскими мотивами», Есенин поддерживал оживлённую переписку с Бениславской, делясь с ней своими намерениями, успехами и давая советы по изданию своих произведений в Москве, поскольку Бениславская в то время была его секретарём. Мать Бениславской была грузинкой, Возможно, отсюда и кажущееся сопоставление с Шаганэ. Появление в письмах к ней поэта слов «Галя милая»  может указывать на определённое изменение отношения Есенина к несчастной женщине, которая впоследствии увековечила свою любовь самоубийством на могиле поэта, почти в годовщину его смерти.

В четвёртом стихотворении цикла «Ты сказала, что Саади…»  Есенин ненадолго возвращается к жизнерадостному тону тифлисских стихов. Пронизанное персидскими мотивами, произведение полно лёгкости, обаяния и остроумия.

Пятое стихотворение «Никогда я не был на Босфоре…» начинается с неожиданного признания. С обезоруживающей честностью Есенин даёт понять читателям, что никогда не был ни в Персии, ни даже в Турции, что стихи цикла — лишь проекция его мечтаний и плод его поэтического воображения. Мотив любви к прекрасной персиянке переплетается с тоской по родной земле. В одной из прекраснейших строф этого стихотворения мы слышим тоскливые звуки тальянки – русской народной гармоники.

У меня в душе звенит тальянка,
При луне собачий слышу лай.
Разве ты не хочешь, персиянка,
Увидать далёкий синий край?

И вновь возвращается мучительное воспоминание о таинственной обитательнице Севера. Хотя имя Шаганэ не упоминается в стихотворении, личность адресата очевидна. Поэт отводит Шаганэ роль проводника по стране снов, призванного утешить автора в его внутренних раздумьях.

Я давно ищу в судьбе покоя
И хоть прошлой жизни не кляну,
Расскажи мне что-нибудь такое
Про твою веселую страну.

Эти слова заставляют вспомнить о Беатриче, которую Данте в третьей части «Божественной комедии» сделал своей проводницей по раю. Внутренние тревоги поэта ещё сильнее звучат в следующем, шестом стихотворении цикла «Свет вечерний шафранного края…».  Хотя оно начинается с прекрасного образа:

Свет вечерний шафранного края,
Тихо розы бегут по полям…

в последующих строках появляется просьба:

Спой мне песню, моя дорогая,
Ту, которую пел Хайям.

На место нежного лирика Саади приходит Омар Хайям, борющийся с экзистенциальными проблемами. Объявление о собственной боли, неведомой средневековому персидскому поэту-философу, звучит драматично. Размышления о краткости жизни, мимолётности счастья и заключительное послание предвещают неизбежное расставание.

5. Прощай, Пери, прощай…

В персидской мифологии «пери»  – существа женского рода, представлявшиеся как добрые духи, призванные защищать людей от злых сил. В повседневной речи слово «пери» стало синонимом прекрасной женщины. Вероятно, нет сомнений, какое из этих двух значений имел в виду Есенин, называя Шаганэ своей «Пери». Возможно, он надеялся, что Шаганэ защитит его от призраков, преследовавших поэта повсюду, что он найдет с ней долгожданное утешение. Однако всего через несколько недель знакомства эта мечта оказалась ложной.

Поэт был беспокойным духом, пребывающим в постоянном движении. Мирное счастье было не для него. Отношение Шаганэ к жизни отличается ответственностью, она была матерью. Она считала разлуку с маленьким Рубеном временной и хотела воспитывать сына сама. Поэт и молодая учительница относились друг к другу с большой теплотой и уважением, но они принадлежали к разным мирам, и их жизненные пути вынуждены были разойтись. 4 января 1925 года Есенин подарил Шаганэ свою книгу «Москва кабацкая» с простой, но нежной дарственной надписью. Он также попросил Шаганэ оставить ему на память свою фотографию. Она позволила ему выбрать её по своему усмотрению. Однако Шаганэ отказалась опубликовать свое фото в готовящемся к изданию сборника «Персидские мотивы». «Моё лицо не добавит никакой новой ценности этим прекрасным стихам», – сказала она.

Они расстались мирно, тихо и нежно. Бурно обрываются только любовные романы – а здесь такого не было, не в последнюю очередь из-за строгих моральных принципов Шаганэ. Поэзия была главным в жизни Есенина – он был готов подчинить ей всё. То творческое вдохновение, которое он прежде находил в Шаганэ, было слишком ценно для поэта, чтобы жертвовать им ради очередной банальной любовной связи. В его жизни таких связей было предостаточно.

В конце января Есенин уехал в Баку, а оттуда – в Москву. Несколько месяцев спустя Шаганэ также покинула Батуми, чтобы ухаживать за сыном. Они никогда больше не встретились.

Перед расставанием Шаганэ получила от поэта подарок, о котором другие женщины, так или иначе вошедшие в жизнь Есенина, и мечтать не могли. Он прочитал ей два прощальных стихотворения, ещё не до конца доработанных: «В Хоросане есть такие двери…» и «Голубая родина Фирдуси…»,  Стихи необыкновенной красоты, полные подлинности, лиричности и тепла. Вот начало первого из них:

В Хоросане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хоросане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог.

 Мотив двери, которую поэт не смог открыть, повторяется в этом стихотворении четыре раза. Трактовать их исключительно как доступ к сердцу Шаганэ было бы грубым упрощением. Эта дверь разделяла два разных, непримиримых мира. Слова пятого стихотворения цикла: «Я давно ищу в судьбе покоя… И хоть прошлой жизни не кляну…», оказались несбыточной мечтой. Мирное счастье в «шафрановой стране» не могло быть уделом поэта. Есенин прекрасно это понимал, и поэтому в стихотворении нет и намёка на сожаление или пессимизм. Оно завершается строфой:

До свиданья, пери, до свиданья,
Пусть не смог я двери отпереть,
Ты дала красивое страданье,
Про тебя на родине мне петь.
До свиданья, пери, до свиданья…

 Второе стихотворение носит более ностальгический характер, в нём прощание с Шаганэ и Персией проникнуто мотивом любви к родине и тоски по любимой родине. Приведём последние прощальные слова, обращённые к Шагане:

Есенин никогда не делал подобного поэтического признания ни одной другой женщине. Только скромная учительница-армянка, с которой он случайно встретился, смогла его заслужить.

6. Конец «Персидских мотивов»

Вернувшись в Москву, Есенин доработал свои прощальные стихи. Хотя изначально цикл планировался из 20 стихотворений, поэт решил ограничиться всего десятью. Поскольку призраки прошлого преследовали Есенина в Москве и мешали ему сосредоточиться на персидской тематике, он отправился в Баку, где вместе с дружелюбным редактором местной газеты Петром Чагиным надеялся восстановить душевное равновесие.

Действительно, в марте 1925 года Есенину удалось написать два новых стихотворения, которые он включил в цикл седьмым и восьмым: «Воздух прозрачный и синий…» и «Золото холодное луны…». Хотя имя Шаганэ в них не встречается, а речь идёт исключительно об идеализированной Персии, в стихах ощущается присутствие духа-покровителя Пери, и художественная ценность стихов остаётся неизменной.

В мае мечта Есенина, наконец, сбывается: серия «Персидские мотивы» выходит в свет в полном объёме. Поэт безмерно гордится своим творчеством, тепло принимается читателями, но его личная жизнь начинает портиться. Призрак «чёрного человека» возвращается, и его трагический конец неумолимо близится. Есенин порывает со своей верной Галиной Бениславской и женится на внучке Льва Толстого, хотя прекрасно понимает, что никогда не найдёт своего места в доме, где царит культ «Великого Старца». Охваченный депрессией, он находит утешение только в поэзии. Мечты о Персии возвращаются, и он желает продолжить «Персидские мотивы». Он снова едет с женой Софьей в Баку, где возобновляет попытки эмигрировать в Персию. Этим мечтам кладёт конец Сергей Киров, высокопоставленный партийный чиновник, который категорически отказывается отпускать поэта, ссылаясь на заботу о его безопасности. Однако Киров умудряется сделать жест, в стиле новой власти, называющей себя «рабоче-крестьянской». Он отдаёт Чагину своеобразный приказ: раз мы не можем отправить Есенина в Персию, давайте создадим её здесь, на месте. Так Есенин с женой приезжают в бывшее имение нефтяного магната Мухтарова в Мардакане, переделанное под сановную дачу. Во дворце, в окружении великолепных садов, фонтанов и бассейнов, в августе Есенин пишет еще четыре стихотворения цикла, которые уже не связаны органически с первой, внутренне цельной и самодостаточной частью. Поэзия действительно оказывается единственным действенным средством от депрессии поэта, и его талант снова в них заблистал..

Давайте бегло взглянем на эти новые стихотворения. В стихотворении, начинающемся словами «Быть ​​поэтом...», мы находим искусно вплетенную аллюзию на притчу, услышанную в Тифлисе: «Всякая песня хороша, лишь бы струилась из глубины души. Царь Давид безмерно гордился тем, что его песни больше всего угодны Богу. Создатель посмотрел на гордеца свысока, покачал головой и сказал:  «Как ты смеешь быть таким дерзким! Знай, что каждая лягушка в грязи поёт не хуже тебя. Слушай, как она всей душой стремится почтить меня».

Начало следующего стихотворения:

Руки милой – пара лебедей –
В золоте волос моих ныряют

вызывает в памяти прекрасные поэтические образы, знакомые по предыдущим стихотворениям цикла (пятый и третий стихотворения). Далее в нем также звучит отдалённый отголосок несбыточных мечтаний о мирной жизни с «моей милой Шагой»..

.В стихотворении, начинающемся словами «Отчего луна так светит тускло...», имя Шаганэ появляется в последний раз. Мотив её предполагаемой измены, не имеющий ничего общего с реальностью, вероятно, является попыткой поэта оправдать себя за неисполнение обещания, данного в прощальном стихотворении. Показательно, что роль наперсницы поэта берёт на себя вымышленная Лала.

Хотя новые стихотворения далеки от жизнерадостного тона предыдущих произведений цикла, в них не прослеживается и грустного настроя. Указанное выше стихотворение заканчивается словами:

Слишком много виделось измены
Слез и мук, кто ждал их, кто не хочет.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Но и все ж вовек благословенны
На земле сиреневые ночи..

Следующее, пожалуй, самое драматичное стихотворение – «Глупое сердце, не бейся…» – также завершается соловьиной песней.

Цикл «Персидские мотивы» окончательно завершаетс очаровательном стихотворением «Воздух прозрачный и синий…», написанным в Баку в марте 1925 года и посвящённым шестилетней дочери Петра Чагина, которую звали Роза, но которая по детской прихоти любила называть себя Гелей.

Прекрасно разработанный Есениным мотив любви соловья к розе был одной из любимых тем великого персидского лирика Хафиза. В конце рукописи этого стихотворения есть слова Есенина : КОНЕЦ ПЕРСИДСКИХ МОТИВОВ.

7. Исчезновение Шаганэ Тальян

Сегодня трудно поверить, что Шаганэ десятилетиями считалась вымышленным литературным персонажем, наравне с есенинской героиней Лалой. Даже появился «учёный» трактат, автор которого утверждал, что Есенин создал имя Шаганэ из фамилии Петра Чагина, изменив первую букву. Можно предположить, что автор этой абсурдной концепции выполнял некий политический заказ. Кто и зачем хотел стереть следы армянской учительницы, остаётся неизвестным. Идея произвести её имя из фамилии партийного аппаратчика и редактора газеты «Бакинский рабочий» должна была быть очень привлекательной для заказчиков. А если это было бессмысленно? Что ж, «научные публикации» тогда по политическим заказам не писали. На долгие годы своеобразная этимология имени героини «Персидских мотивов» стала практически официальной. Лишь в 1958 году, в период после-сталинской «оттепели», удалось попытаться хотя бы отчасти объяснить эту загадку. Владимир Григорьевич Белоусов, неутомимый исследователь жизни и творчества Есенина, отправился в Батуми, где без труда нашёл нескольких жителей, помнивших Шаганэ, Есенина и их краткое знакомство. После записи свидетельств очевидцев исследователю удалось установить переписку с самой Шаганэ, которая много лет прожила в Ереване. По просьбе Белоусова она прислала ему краткую биографию, подробно изложив историю своего знакомства с Есениным. Она приложила также фотокопию дарственной надписи поэта на экземпляре «Москвы кабацкой» и несколько своих юношеских фотографий. Одна из них оказалась точной копией фотографии с подписью  на обороте «Шаганэ», которую Белоусов нашёл несколькими годами ранее в архиве Есенина. Вера в вымышленность Шаганэ была в то время настолько распространена, что осторожные исследователи опасались мистификации.

К сожалению, несмотря на прошедшие долгие годы, существование Шаганэ оставалось политически неудобным. Исследование Белоусова, в котором он представил результаты своего исследования, «по не зависящим от автора причинам» ждало публикации целых пять лет. Книга Белоусова «Персидские мотивы», изданная в 1968 году и до сих пор являющаяся основным источником знаний о цикле стихотворений и его героине, содержит множество пробелов и пропусков, несомненно, являющихся результатом жесткой цензуры.

Возможно, кто-то, наконец, предпримет тщательное исследование тайн жизни Шаганэ Тальян, скончавшейся в 1976 году. Однако вряд ли это привлечет внимание авторов биографических романов. В конце концов, она никогда не была предметом сплетен или скандалов. Она была просто скромной, благородной женщиной, которая неожиданно стала творческим вдохновением Сергея Есенина.