Коллега. Беседа об Осецкой

Магда Чапиньская: Мы как-то поехали во Вроцлав на Фестиваль актерской песни, где Агнешка представляла свою «Белую блузку». Мы жили в одной гостинице, но в разных номерах. По сравнению с Агнешкой я вела тогда солидную жизнь молодой матери, а старшая на четырнадцать лет 54-летняя  Агнешка попросту безумствовала – участвовала в банкетах, встречах, устанавливала контакты – она это обожала. Как-то даже призналась мне, что мечтает поселиться в гостинице. «Здесь есть все, — говорила она, — обслуживание, бар, персонал, занимающийся уборкой, ничего не нужно делать». Уверяла, что в таких условиях могла бы прожить всю жизнь. И действительно, в такой светской жизни она была необычайно предприимчивой и умелой. Я шла спать в приличную пору, а она плясала до утра, после чего приходила утречком в нашу комнату и говорила: «Тук, тук, я заказала вам завтрак в постель». Всегда была свеженькая, собранная, восстановившая силы – в гораздо большей степени, чем я, хотя именно она сорвала ночку. Когда-то сказала мне: «Знаешь, Магда, я уже немного полюбила эту свою старость, даже привыкла дремать после обеда». Добавлю, что, произнося эти слова, она была в фантастической форме. Внезапно, однако, она изменила тон и погрустнела: «Но когда я подумаю, что когда-нибудь придется умирать...». При этом на глазах у нее были слезы, а губки в подковку – как у маленькой девочки, а ведь ей уже было за пятьдесят. Потому что она – именно как маленькая девочка – не могла согласиться с тем, что смерть означает конец…

А чем Вы отвечали на ее нежелание говорить о своей болезни?

Она сама вела себя как ни в чем не бывало, хотя и хорошо знала, что с ней происходит, и наверняка слышала тиканье счетчика в своем затылке. Именно поэтому я вспоминаю  ее уход как героический период , когда она не отказывалась от встреч, от обязанностей, продолжала живо во всем участвовать. Помню, что когда была уже очень слабой, она пришла на концерт Марыли Родович  и там, собственно, попрощалась со мной (я  поняла это, конечно, значительно позднее). Большинство исполняемых Марылей песен, вышло, ясное дело, из-под ее пера. И я помню, что когда Марыля запела «Славься, наш бал» , то зрители  встали – так сильно воспринималась тогда эта песня. Мы тоже встали, a Агнешка шутливо сказала мне: «Знаешь, это мое» -  она не говорила об этом, но прощалась с нами, прощалась с миром.

А Вы чувствовали себя ее коллегой?

Да. Я бы не назвала себя ее подругой. Впрочем, она сохраняла в себе это уже немного архаичное и смешное для меня  понятие «коллеги». Для нее оно оставалось важным, она часто вспоминала, то во время учебы у нее был такой-то и такой коллега, или что кто-то из коллег вел себя не по-товарищески. А в моем поколении  чаще говорили „kumpel”, „kumpela” (дружок, подружка) – никто уже не употреблял старого, несколько в духе Союза Польской Молодежи обращения «коллега»

 А когда Вы о ней в первый раз услышали?

Я помню, что когда была маленькой, но уже умевшей писать девочкой, по радио шли передачи, где разучивались песни – какая-то пани играла на фортепьяно, кто-то диктовал текст. В одной из таких передач я услышала пропетую  чудным голосом моей любимой певицы Калины Ендрусик песенку «Мой первый бал» . Меня, маленькую девочку, этот вальсок так восхитил, что я сразу же представила себе мечтательную  школьницу — словом, воображение заработало. Я стала записывать текст песни и узнала, что музыку к ней написала пани Францишка Лещинская, а кружевные слова создала пани Агнешка Осецкая. «Агнешка Осецкая» — мне понравилось уже само сочетание этих слов,  и я стала мечтать о том, что тоже когда-нибудь буду так писать.  С тех пор она уже жила во мне. А когда несколько лет спустя в нашем доме появился телевизор, и я увидела ее воочию, то исполнились мои детские мечтания, связанные с ней. Именно такой я себе ее  представляла. Впрочем, она и во взрослом  возрасте сохраняла молодое очарование. Мне кажется, она навсегда осталась молодой девушкой.

  Она вела себя как подросток?

Иногда — да. Я помню, как она устроила у себя как-то «Ламент», то есть встречу нашей неформальной группы,  в состав которой входили: она, Кристина Янда, Сюзанна Ольбрыхская, Магда Умер и я. Мы встречались друг у друга по очереди. Встречавшая нас  Агнешка говорила в прихожей каждой, что у нее есть для нас подарок, но общий для всех, таккак времена тяжелые. Нам пришлось вооружиться терпением. Ждать  пришлось в ее девичьей комнатке, потому что она — сделавшая уже настоящую карьеру и наверняка заработавшую большие деньги — продолжала жить очень скромно. Я помню, что там был топчан с какими-то подушечками, какие-то вышитые Кристиной Сенкевич кошечки, письменный стол, на котором под стеклом разместились фотографии ее близких, знаменитая пишущая машинка, полученная от Марека Хласко, секретер, кафельная печь – и, собственно, это все! Невероятно, но она – звезда польской песни – жила скромно, как школьница. Видимо, именно это ей нужно было для счастья. В тот день подарком для нас был Януш Гловацкий,[1] которого она – именно в этой роли, хотя и без его ведома – для нас пригласила. Конечно, мы были очень счастливы такому подарку, хотя, с другой стороны, видели озабоченность Януша, который сам был довольно робким человеком. Зато Агнешка была в восторге от того, что фокус удался, и глаза ее в тот день светились озорным  огоньком. А потом все это событие чудесным образом превратилось в болгарский вечер, потому что оказалось, что и у Агнешки и у Януша имелась масса воспоминаний о каникулах, проведенных в Болгарии, и они прямо перебрасывались анекдотами. Это была стихия Агнешки, она была мастером такого рода ситуаций. Постоянно куда-то ездила, что-то переживала, режиссировала себе необычайные происшествия. Когда-то в Нью-Йорке я встретила на улице одну свою добрую знакомую, которая сообщила мне, что у нее дома меня ждет письмо от Агнешки Осецкой. До сих пор не знаю, откуда у нее взялся этот адрес, но это был вовсе не единственный раз, когда она таким образом меня изумляла. Более того, у нее тогда не было никакого важного дела ко мне — просто хотела мне передать привет, поэтому и посылала знаки о себе через сколько-то там особ и по самым различным адресам. Вся она состояла из подобных жестов. И хотя она была довольно-таки хаотична и невротична, хотя была мастерицей побегов, но в то же время не прекращала думать о нас – о другом человеке – что проявлялось в самых разнообразных ее жестах. 

 Осецкая была хорошим психологом?

Думаю, что да. Например, в своих «Доверительных забавах», очаровательно и умной книге, которая читается как сборник жизненных советов. Зато в собственной жизни она была в этой материи  трогательно беспомощной. Она звонила мне в самое разное время суток, например, ночью, чтобы задать вопрос  «как врачу психиатру»  о той или иной проблеме. Я объясняла, что я ни врач, ни тем более психиатр – что я всего лишь психолог, на что она отвечала, что это, собственно, не имеет значения, после чего продолжала излагать проблему, с которой в данный момент столкнулась.

 Осецкая умела заботиться о людях?

Не могу представить себе Агнешки, самостоятельно опекающей  Агатку (свою дочь – Прим. переводчика). С другой стороны, я знаю, что она окружила фантастической заботой пасынка Даниэля Пассента, некоего Заёнца. Она обожала его.

 Со временем стали ли Вы лучше понимать феномен Агнешки Осецкой?

Я не верю в возможность создания стабильного и в то же время правдивого  образа Агнешки. Она остается для меня чем-то неуловимым, мелькающим – явлением, находящимся в движении. У меня нет потребности отвечать на вопрос, кем была Агнешка Осецкая, потому что для меня она осталась прежде всего неопределенной, невротичной, ускользающей [...]

Источник:  Koleżanka. Rozmowa Karoliny Felberg-Sendeckiej z Magdą Czapińską, w: «Koleżanka. Wspomnienia o Agnieszce Osieckiej», wstęp, wybór, oprać. Karolina Felberg-Sendecka, Dom Wydawniczy PWN, Warszawa 2015, s. 481-503

[1] Януш Гловацкий (р.1938) – польский писатель и драматург, автор многочисленных сатирических произведений.