Часть 2. В Москве

 Мицкевич и Залеская периодически обменивались письмами. В сентябре 1826 года он писал ей о распространяемых в Одессе сплетнях, будто бы его подвергли репрессиям, как пособника декабристов. И что его мучит черная меланхолия… Она советовала ему быть осторожнее и не заводить лишних знакомств. Характер их корреспонденции показывает, что их уже связывала определенная близость.

Живя в Москве, Мицкевич готовил к изданию свои «Сонеты» и «Крымские сонеты» на польском языке. Для этого нужны были: 1) цензурное разрешение  и 2) деньги на оплату печати в типографии. Цензором стихов стал издатель “Московского вестника” М. Каченовский. Все обошлось благополучно, хотя один из сонетов и не был пропущен.

«Сонеты» вышли из печати в декабре 1826 года тиражом 1200 экземпляров. Такой большой тираж, конечно, вряд ли бы был возможен без, как теперь бы сказали, спонсорской поддержки. Ее поэту оказали друзья по Одессе, Бонавентура и Иоанна Залеские. приехавшие в Москву. На экземпляре «Сонетов», преподнесенном Иоанне, Мицкевич написал посвящение: «Моей лучшей подруге».

Иоанна, видимо, все еще надеялась, что поэт ответит на ее чувство, несмотря на то, что в Одессе он дал ей понять, что они могут быть лишь друзьями. Она серьезно думала о том, чтобы получить развод и связать с поэтом свою жизнь, но отнюдь не собиралась становиться его любовницей. Не имея возможности (либо не желая) говорить с ним непосредственно, она писала письма его московским друзьям, Онуфрию Петрашкевичу и Циприану Дашкевичу на тему своих чувств, а те делились ими с Адамом. Адам отвечал последнему, что Залеская ему не нравится, а, кроме того, она «под заклятием» (то есть замужняя). Вторая причина была явным предлогом для отказа от притязаний Иоанны, поскольку «заклятие» других замужних женщин никогда не было для него препятствием для романов.

Мицкевич, со своей стороны, тоже не мог (или не желал) прямо выразить свое восхищение душевными качествами Иоанны, хотя и высоко их ценил. Еще до приезда четы Залеских в Москву он написал стихотворное послание сестре Иоанны, Паулине Машевской, жившей на Украине, с которой Адам знаком не был, Это послание, пвидимому, косвенно обращено к самой Иоанне:

НЕЗНАКОМОЙ СЕСТРЕ МОЕЙ ПОДРУГИ

Когда двоих друзей разделит грустный жребий
И тысячи преград для них воздвигнет рок,
Они найдут звезду заветную на небе,
Как вечного их душ согласия залог.
И, глядя на нее — свидетеля прощанья —
Клянутся сохранить хотя б воспоминанья!

Но есть еще звезда, что дружбою влекома
К сердцам двоих людей — далеких, незнакомых.
Пока она блестит на небе полуночи,
Ты, глядя на нее, и нам уделишь взгляд;
Когда же просиять тебе она захочет,
За ней мои глаза и мысли полетят!

Ах, волею небес пускай бы та звезда
Светила нам вблизи, и вместе, и всегда!

Москва, 1 октября 1827 г.

 (Здесь и далее переводы Анатолия Нехая).

Холодность чувств Адама, причинявшая Иоанне боль, не стала, однако препятствием для поддержания с ним дружеских отношений. Приехав с мужем в Москву, жена Бонавентуры Залеского и здесь устроила светский салон, в котором встречались ее земляки, в том числе и Мицкевич.

Окрыленный успехом «Сонетов» поэт готовился в это время к поездке в Петербург. Он отправлялся туда в свите генерал-губернатора Москвы князя Голицына, везя с собой новую, написанную уже в Москве поэму «Конрад Валленрод», чтобы получить цензурное разрешение на ее публикацию.

30 ноября 1827 года состоялась прощальная пирушка перед отъездом Адама в Петербург. На этой вечеринке в доме у Залеской поэт выступил с шуточной импровизацией, исполнявшейся на мотив арии из «Дон Жуана»:

Склянки наполним! Рюмки содвинем!
Вижу здесь брата в каждом мужчине.
Все — одноверцы, близки мне сердцем.
Все эти дамы — мои коханки!
Рюмки содвинем! Наполним склянки!

Среди объятий ревность некстати,
Оставим сплетни, шуточки эти!
Кто там вздыхает, кто с кем гуляет?!
Это играшки. Все это — фрашки[1]!
Грусть мы оставим, грусть тут не в праве…
Среди объятий ревность некстати.
Все это — фрашки. Где наши фляжки!" 

Эта мелодекламация, исполнявшаяся в быстром темпе, не оставляла исполнителю времени на выбор слов. Хотя это и вызывало энтузиазм присутствующих, наблюдающих прилив вдохновения у поэта и ценящих красоту его декламации, он отдавал себе отчет в том, что никакая импровизация не является подлинной поэзией. Поэтому он не позволял слушателям делать записей, хотя многие из них и нарушали эту просьбу.

Поездка Мицкевича в Петербург, состоявшаяся между ноябрем 1827 и началом февраля 1828 года,  оказалась триумфальной: ему не только удалось получить цензурное разрешение на публикацию «Конрада Валленрода», но и напечатать книгу эту, вышедшую в свет в декабре 1827. Цензором на этот раз был Василий Анастасевич, связанный с Виленским университетом (с ним близко был знаком Францишек Малевский — сын ректора университета). Цензор потребовал убрать только одну строку: «Ты – раб, оружие раба – измена»).По поводу спонсорства у нас нет данных, но. видимо, и на этот раз помогла чета Залеских. Не зря на титульном листе книги напечатано посвящение: «Бонавентуре и Иоанне Залеским».

В салоне Залеской вернувшийся из Петербурга поэт сделал 8/20 февраля 1828 года целых три импровизации в течение одного дня. Первая, в честь князя Петра Вяземского, исполнялась в форме сентиментальных и остроумных куплетов на мелодию «Лаура и Филон», вторая — касалась морской битвы под Наварином в войне за независимость Греции, а третья была фантазией на тему ноктюрна «La Murmure» Марии Шимановской, жившей тогда в Москве. Среди приглашенных гостей, помимо Петра Вяземского, была и сама композитор и пианистка пани Мария, а также ее старшая дочь Хелена.

В альбоме Залеской сохранилась запись. сделанная Хеленой накануне отъезда Залеских из Москвы в Одессу: «Pensez quelque fois a celle que Vous plaisir a nommer Votre fille et qui a pour Vous tous les sentiments d’un enfant bien attache et reconnaissant.
Ce 11 Fevrier 1828 а Moscou Helene Szymanowska»
(«Думайте иногда о той, кого Вы соизволили назвать Вашей дочерью, и кто испытывает к Вам все чувства очень привязанного и благодарного ребенка.

11/23 февраля 1828 в Москве Хелена Шимановская»).

Свою «лучшую подругу»  Мицкевич отблагодарил отдельным посланием, написанным, вероятно, в Петербурге, откуда поэт собирался перебраться за границу. Это удалось ему в мае 1829 года.

 МОЕЙ ПОДРУГЕ

О, если б небо крылья мне вручило
Столь быстрые, как и мои желанья!
Ветра б я исхлестал со всею силой,
Стремясь туда, где глаз твоих сиянье!

И пусть потом навеки стану пешим,
Но крылья подстелю под твои ноги,
Где, от полетов, как и я, отрекшись,
Уже склонились маленькие боги.

Защитница судьбы печальной друга,
Укрась свое чело лучом веселья!
Хотя была печальною разлука,
Слова твоих молитв достигли цели.

И если все я выдержал мученья,
И если боль чужая не добила,
Тебе одной обязан я спасеньем:
Не сгину, не сказав «спасибо» милой.

Но разве благодарствие земное
Для Ангела-Хранителя годится?
И что — слова пред скромностью такою?
В моем лишь сердце этот долг хранится.

Долги мои лишь небом исчислимы,
Где уж резцом алмазным на граните
Твои деянья чертят херувимы
И где тебе назначена обитель.

Петербург, 1828 (?)

В своем последнем письме к Иоанне Залеской поэт выражал тревогу по поводу ее слабеющего здоровья и неудач в делах ее мужа. Через некоторое время Бонавентура Залеский лишился своего состояния, и пани Иоанна оставила его. Она поселилась в Одессе и жила там в бедности. Позднее переехала в Киев, где вела пансионат для девочек.

Умерла Иоанна Залеская в 1866 г., пережив Мицкевича на 11 лет.

Прмечание:

1. Фрашка (пол.. fraszka)- пустячок, безделица

В статье использованы материалы очерка Франтишка Чекерды «Мицкевич и его одесская подруга»