Известный польский историк и дипломат,
профессор Варшавского университета Иероним Граля
рассказывает о противоречивых взаимоотношениях
Варшавы и Москвы на протяжении столетий.

В истории российско-польских связей было много эпизодов,
которые трактовались каждой стороной в свою пользу.

Российская империя присоединяла части Речи Посполитой в 1772, 1793, 1795 годах, а также участвовала в Венском конгрессе 1815 года, известном как 4-й раздел Польши.
В свою очередь, польские военные были в составе армии Наполеона Бонапарта, в ходе военного конфликта между Французской и Российской империями в 1812 году и дали мощный отпор Красной армии спустя 109 лет. Это событие осталось в мировой истории как «Чудо на Висле».

Любопытно, что в своей книге «Родная Европа» лауреат Нобелевской премии в области литературы Чеслав Милош цитирует следующее высказывание Дмитрия Мережковского: «Россия – это женщина, у которой никогда не было мужа. Ее только насиловали – татары, цари, большевики… Единственным мужем ей могла бы стать Польша. Но Польша была слишком слаба».

События конца 30-х — начала 40-х годов в истории двух стран также трактуются историками и политиками двух стран с противоположных позиций. Очередной повод этому дала 80-я годовщина освобождения концентрационного лагеря смерти Аушвиц (Освенцим).  С профессором Гралей беседует корреспондент русской редакции «Голоса Америки» Анна Плотникова:

 А П.: 27 января исполнилось 80 лет с момента освобождения концентрационного лагеря смерти Аушвиц (Освенцим) советскими войсками. Владимир Путин, который был здесь в 2005 году, на этот раз приглашения приехать в Польшу не получил… Но можно ли игнорировать главу государства, считающегося преемником СССР, чья армия освобождала Польшу от гитлеровских войск?

 И. Г.: Давайте начнем с того, что преемничество России имеет довольно утрированный российскими современными элитами характер. Оно существует, когда надо, а когда не надо — то заявляется, что это была другая страна, в которой мы были вместе со многими другими, ныне суверенными государствами, так почему же вы на нас «катите бочку»? Получается, что Россия хочет взять себе все положительные исторические последствия статуса преемника СССР и в то же время отрицать все его ошибки, злодеяния и преступления.

 Я думаю, что освобождение Аушвица –это праздник для представителей всех тех наций, которые совершили этот подвиг. Когда-то мы сказали бы «народов СССР», но это слишком емкое понятие. Это не означает, что одному (хотелось бы сказать) главе государства можно встать на место всех тех, чьи предки 80 лет назад освобождали Аушвиц. Здесь никто не намерен ущемлять память о доблестных русских, никто не станет отрицать того факта, что изначально «фабрика смерти» Аушвиц 2 предназначалась для советских военнопленных. Правда, в общем масштабе жертв советских военнопленных было всего 15-17 тысяч. Если же говорить об общем числе погибших в этом концлагере, то это 1 млн 200 тысяч евреев, 120-150 тысяч поляков, около 23 тысяч ромов (цыган). Всего примерно полтора миллиона человек. Память об освободителях существует и никуда не исчезнет, но мне кажется, что если уж чтить память, то — преемников армии-освободительницы, а не носивших малиновые околыши участников заградотрядов.

  А.П.: Как вообще в Польше относятся к памяти о Второй мировой войне и роли в ней СССР?

 И.Г.: Для Польши, конечно, участие СССР во Второй мировой войне начинается не с «Плана Барбаросса» и с июня 1941 года, а с 17 сентября 1939 года — с так называемого «освободительного похода», который позволил Молотову заявить в эфире Всесоюзного радио об «уродливом детище Версальского договора», имея в виду Польшу. Как мы можем относиться к стране, которая ударила нас кинжалом в спину, имея с нами пакт о ненападении? Стране, которая должна быть если не благодарна нам, то хотя бы лояльна, потому что за пять лет до этого пакта мы отказывались от всех предложений фашистской Германии пойти против России…

 Это не мы проводили совместный с Вермахтом парад победы в Киеве, Витебске или Минске. Это устроили советские войска вместе с Гудерианом в Бресте — городе только что совместно растерзанной ими Речи Посполитой. И этого из истории не выкинешь. Можно вертеть фактами, но или ты историк, или ты иллюзионист и врун. Это не то, что было в реальности, а то, как мы это хотим подавать. Когда имеешь таких «ученых», как Кадыров или Мединский, все становится понятно.

 А.П.: А что говорят в вашей стране по поводу недавнего высказывания Путина о том, что поляки якобы сами спровоцировали Гитлера, вынудив его напасть на Польшу?

 И.Г.: Разве профессиональный историк должен комментировать слова, с которых капает невежество? Разве тот, кто уважает Россию, ее сложную историю и понимает как хорошие, так и плохие ее моменты (из песни слова не выкинешь!) может воспринимать слова человека, относящегося к истории своего отечества, как к рулетке? Который вытаскивает жетон, который ему в данный момент удобен? Ведь это стоит в одном ряду с другими выступлениями Путина на тему начала войны — чья была вина, и так далее…

 А.П.: Возможно ли, с вашей точки зрения, в исторической перспективе значительное улучшение польско-российских отношений, и что может обусловить этот процесс?

И.Г.: Знаете, нет такого в отношениях народов, как вечная вражда, или вечный конфликт. Россия и Польша должны брать пример с мудрых англичан викторианской эпохи, которые говорили, что Британия не имеет вечных друзей и вечных врагов, у Британии есть вечные интересы. Мы же имеем массу общих интересов. Мало того! Чеслав Милош написал такую любопытную фразу: «между поляками и русскими существует довольно странное взаимовлечение». Даже когда мы чувствуем возможные оттенки неприязни и прочего, наверняка это происходит в силу того, что нам, как правило, очень тяжело простить соседу, ведь он знает все, что у нас происходит дома и знает про нас все то нехорошее, что нам самим хорошо известно.

 Польша знает про Россию то, что знает, и Россия также знает про нас то, что знает. Но что заставляет меня быть оптимистом, это хотя бы то, что даже во времена разделов Польши существовало представление о положительных, добрых россиянах. Если Мицкевич в эпоху подавления Россией Ноябрьского восстания 1830 года обращается к русским как к «Друзьям-москалям», (стихотворение «Do Przyjaciół Moskali» из III части поэмы «Dziady»), то это ведь о чем-то говорит, правда? И наверняка есть честные русские, даже те, с которыми мы воюем, и это тоже есть у Мицкевича и Словацкого — то есть в великой польской литературе. Если более века порабощения Польши, ссылок, каторги и утопленных в крови восстаний не лишило нас иллюзии, что мы можем с вами жить через межу и дружить, —  значит, наверняка есть надежда.

 Полякам и русским следует чаще задумываться над опытом Франции и Германии, которые воевали, начиная с пятого века и вплоть до двадцатого! Можно же было, в конце концов, договориться! Если мы себе представим, что еще сто лет тому назад французы и немцы спорили не об Эльзасе и Лотарингии, а с пеной у рта доказывали друг другу, какой национальности был Карл Великий, и как его надо называть:  Charlemagne или Karl der Große? А теперь это общее достояние Западной Европы, Объединенной Европы…

 (Публикуется с сокращениями)

Источник https://www-golosameriki-com.cdn.ampproject.org/v/s/www.golosameriki.com/amp/hieronim-grala-poland-russia-history/