«ЛЕГКИЙ СЛЕД ЖИЗНИ» АЛЕКСАНДРА КОРНИЛОВИЧА

Александр Осипович Корнилович родился 7 июля (по старому стилю) 1800 г. в Могилеве-на-Днестре Подольской губернии в небогатой польской дворянской семье, глава которой, Осип Яковлевич Корнилович, служил контролером Могилевской пограничной таможни. В 1815 г. после окончания Одесского благородного института (Ришельевского лицея) Александр поступил в Московское училище колонновожатых, основанное генералом Н.Н. Муравьевым, и уже через год, еще до окончания училища, ему была доверена работа, которая предопределила его дальнейшую судьбу.

Корнилович был прикомандирован к военному историку, адъютанту начальника Главного штаба Д.П. Бутурлину, начинавшему в то время собирать материалы для составлявшейся при Главном штабе военной истории России XVIII века. Трудолюбивый юноша был допущен в Московский и Санкт-Петербургский архивы Коллегии иностранных дел, где им было просмотрено несколько сот фондов и коллекций, состоящих из древних актов, дипломатических документов, рукописных карт. Тщательно снимая копии с источников, он одновременно переводил их, сличал разные списки, сверялся с латинским переводом.

Выдержав экзамены в училище, Корнилович в 1816 г. был выпущен прапорщиком в Императорскую свиту по квартирмейстерской части и вновь откомандирован в распоряжение Бутурлина для дальнейших архивных разысканий сначала в Москве, а затем в Санкт- Петербурге, куда переехал в 1820 г., поступив на службу в Канцелярию генерал-квартирмейстера Главного штаба..

С 1820 года он начинает использовать накопившиеся у него копии архивных материалов для публикаций и статей в журналах «Отечественные записки», «Сын Отечества», «Северный архив», «Соревнователь просвещения и благотворения», «Литературные листки», в газете «Северная пчела» и в альманахе «Полярная звезда», издававшемся К.Ф. Рылеевым и А.А. Бестужевым.

Расширились его литературные связи: по воспоминаниям Н.И. Шенига, он «был в особенной дружбе с Н.И. Гречем, с Булгариным, Николаем и Александром Бестужевыми, Рылеевым и Павлом Петровичем Свиньиным». Ф.В. Булгарин свидетельствовал позднее, что Корнилович «был любим в кругу литераторов и между офицерами».

В конце 1821 года Корнилович стал членом Вольного общества любителей российской словесности, принадлежал к наиболее активным его членам, выступал с сообщениями на исторические темы. В 1823 году вошел в состав руководства общества, в его «домашний комитет».

В 1823-1825 гг. Корнилович преподавал статистику и географию в Корпусе военных топографов и в Санкт-Петербургском училище колонновожатых. Его сослуживец Н.И. Шениг вспоминал: «Малороссийское его наречие, странное и добросердечное обращение делало его сначала посмешищем товарищей; но, узнав его короче, все полюбили его искренно. Он был кроткого нрава, доброты необыкновенной, но слабого характера, который и погубил его впоследствии. Он имел необыкновенную способность к языкам. Приехав из Одессы, он хорошо знал русский, немецкий, французский, итальянский и латинский, в короткое время выучился английскому, шведскому и голландскому, читал и переводил с них все, что касалось до нашей отечественной истории».

В декабре 1824 года совместно с В.Д. Сухоруковым, историком донского казачества, Корнилович издал первый русский исторический альманах «Русская старина», в котором поместил четыре очерка под общим заглавием «О нравах русских при Петре I». В 1825 году этот альманах, восторженно встреченный и пользовавшийся большим успехом, был им переиздан.

Корнилович, для которого история была средоточием его научных интересов, был истинным сыном своего времени: в прошлом России он искал доказательства необходимости просвещения, преобразований, прогресса. Излюбленной темой Корниловича была эпоха петровских преобразований. Петр I был для историка идеалом правителя. Ему он посвятил большинство своих статей и очерков, исторических повестей, публикаций источников и переводов. Труды Корниловича свидетельствуют о том, что он был человеком вполне умеренных монархических взглядов. Его идеалом была «просвещенная монархия» во главе с мудрым справедливым государем, который в интересах общественного блага проводит реформы и свято соблюдает законы. Как же могло случиться, что он оказался втянутым в события 14 декабря 1825 года?

В конце апреля 1825 года А.О. Корнилович выехал на лечение на Кавказские минеральные воды. В мае 1825 он был принят в Южное тайное общество в Киеве, на квартире князя С.П. Трубецкого, С.И. Муравьевым-Апостолом и М.П. Бестужевым-Рюминым. По всей видимости, по заданию организации он побывал во многих городах юга (Одессе, Кишиневе, Каменец-Подольске, Тульчине, Линцах), встречался с П.И. Пестелем, А.П. Юшневским, С.Г. Волконским и другими декабристами. При возвращении в Санкт-Петербург ему было поручено передать северянам письмо о связях южан с Польским обществом.

Корнилович вернулся в северную столицу за два дня до выступления, участвовал в собраниях на квартире К.Ф. Рылеева, решительно выступая против планов цареубийства. Д.И. Завалишин в своих записках вспоминает, что утром 14 декабря «Корнилович был послан к Сперанскому объявить ему о предстоящем перевороте и испросить его согласие на назначение его в число членов регенства». Был на Сенатской площади и, по свидетельству П.П. Беляева, когда появились пушки, сказал: «Вот теперь надо идти и взять орудия»; но как никого из вождей на площади не было, то никто и не решился взять на себя двинуть батальоны на пушки и, может быть, начать смертоносную борьбу, что и решило участь этого несчастного покушения».

По приговору Верховного уголовного суда Корнилович был осужден по IV разряду и приговорен к лишению дворянства, чинов и к 12 годам каторжной работы (позднее срок был сокращен до 8 лет) с последующим поселением в Сибири.

Н.И. Греч, отмечая, что Корнилович, занимавшийся «с успехом литературою и особенно русскою военною историею», попал в события декабря 1825 года «как кур во щи»: «В конце 1825 года отправился он в полуденную Россию... и привез во 2-ю армию поклоны от разных лиц в Петербурге и письма Муравьевым, Пестелям и прочим. Там приняли его за участника в либеральных замыслах и дали ему поручения в Петербург. Самолюбие не позволило ему признаться, что он не состоит в сообществе с сиятельными либералами». Сам декабрист писал из Алексеевского равелина А.Х. Бенкендорфу: «Верьте мне, Ваше Высокопревосходительство, что весьма мало из нас, членов бывшего тайного общества, приняли в оном участие из видов честолюбия или по духу крамолы. Большая часть вошли в него, чтоб прослыть свободомыслящими, следуя господствовавшей в то время моде; другие же увлеклись заблуждением ума, и ни те, ни другие никак не воображая, чтоб сей первый шаг завел их так далеко».

В марте 1827 года он был доставлен в Читинский острог. По воспоминаниям Завалишина, «любознательный» Корнилович «по привозе его в Читу тотчас начал учиться у меня по-испански», а сам декабрист преподавал товарищам английский и итальянский языки, и, конечно же, читал лекции по отечественной истории. «Через полгода мы лишились нашего отличного собеседника», — пишет А.Е. Розен, — «фельдъегерь... увез от нас Корниловича. Впоследствии мы узнали, что его отвезли обратно в Петропавловскую крепость».

Причиной возвращения была поданная Ф.В. Булгариным в III отделение записка, в которой говорилось о подозреваемых им связях декабристов с австрийским правительством через посла Австрии при русском дворе графа Л.Й. Лебцельтерна и секретаря австрийского посольства Гуммлауера, с которыми Корнилович был лично знаком. 14 февраля 1828 года декабрист был привезен в Главный штаб и на следующий день помещен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. 18 февраля ему препроводили вопросные пункты, на которые узником были даны исчерпывающие письменные ответы, свидетельствующие о том, что сношения с австрийским послом и его секретарем ограничивались светскими встречами и невинными разговорами. Дело, по-видимому, было закрыто, но в Сибирь арестант возвращен не был. Вместо этого он провел еще четыре года и девять месяцев в одиночной камере Алексеевского равелина.

Во время заключения в Петропавловской крепости в 1828-1832 годах Корнилович составил 37 записок на имя А.Х. Бенкендорфа для представления императору Николаю I, в которых затронул разнообразные стороны русской жизни: вопросы внутренней и внешней политики, экономики, истории и литературы, воспитания, образования и религии.

О чем бы ни писал Корнилович: о развитии промышленности в Польских губерниях, в Восточной Сибири и Бессарабии, о расширении торговли со Средней Азией и Китаем; о взаимоотношениях русских и поляков; о православных священниках, мусульманских муллах, еврейских раввинах, — он всегда, во всех случаях отмечает необходимость просвещения, образования, воспитания. Это любимые его слова, дорогие его сердцу идеи. Поэтому среди его предложений русскому правительству мы встречаем учреждение училищ для православных сельских священников, для магометанских мулл в Тифлисе, для еврейских раввинов во всех Польских и Малороссийских Губерниях, практических школ сельского хозяйства в Подолии и Восточной Сибири, училища шкиперов в Иркутске и многое другое.

Говоря о высокой смертности в России, об отсутствии врачей и медицинских пособий для простого народа, декабрист полагает, что «большим будет благодеянием учреждение при Университетских Медицинских факультетах Институтов для образования из сословия крестьян помещичьих и казенных Сельских Врачей, которых вместе с началами Медицины обучать Ветеринарному Искусству».

При этом он отмечает «недостаток хороших учебных книг», на которых основывается образование народа, и, если основание шатко, то и все здание непрочно», и советует правительству пригласить отличнейших Профессоров и Ученых в Государстве к составлению по новейшим методам учебных книг для всех наук, кои преподаются в наших публичных заведениях».

Развитие торговли — еще одна из любимых тем Корниловича, которая для него неразрывно связана с наукой и просвещением. Так, торговая экспедиция в Среднюю Азию, по его мнению, окажет огромную услугу наукам вообще и в особенности Географии»; торговля сама по себе будет иметь последствием образование» различных областей Российской империи; с распространением торговли усиливается народная промышленность, которая подавляет нищету и водворяет довольство и добрые нравы в многочисленном сословии производителей» и т.д.

Останавливаясь на развитии Восточной Сибири и Дальнего Востока, декабрист подчеркивает необходимость привлечь туда американцев и англичан, торгующих на Тихом океане, а также завести торговые сношения между Охотском и «новыми Республиками Латинской Америки. «Сии сношения будут иметь самое благотворное влияние на весь тот край. Главный недостаток Сибири есть недостаток промышленности. Заграничная торговля исторгнет умы от их настоящего усыпления; пробудит в них деятельность и, усилив существующую промышленность, создаст многие новые отрасли оной . А одна из главных причин, препятствующих развитию торговли и промышленности Сибири, по мнению Корниловича - «малообразованность поселян Восточной Сибири».

Размышляя о неприязненности поляков к русским и о мерах по сближению двух народов, декабрист пишет, что надлежит всеми мерами стараться об искоренении в Государстве всякого рода национальных предубеждений: «Мы все составляем большое семейство. Нас пятьдесят миллионов братьев, детей одного Отца. Поляк и Татарин, Финн и Калмык, в качестве подданных, имеют равное право на Его благоволение,'как житель Петербурга или Москвы. Единство с Ним и единство между нами (а одно не может быть без другого) составляют совершенство. Достигнуть сего вполне нельзя, ибо совершенство не есть уделом нашей земли, но стремиться к тому, поставить это себе постоянною, неизменною Целию можно, должно каждому и всем, потому что в этом заключается сила Государства, наше общее благополучие». Поляки «тогда только будут истинными подданными Русского Царя, повинующимися не из страха, а по чувству долга, по любви, когда будут взирать на Русских как на братьев».

Корнилович напоминает, что Россия имеет в отношении к полякам священные обязанности, которых не уничтожило время», ибо она лишила их Отечества. Декабрист, сам будучи этническим поляком, считал себя русским, потому что «родился, взрос и воспитывался в России и всегда душою был Русский». Он призывает правительство делать все для того, чтобы поляки под «отеческим правлением наших Государей забыли прошедшее» и видели в России новое свое Отечество. Для этого нужно обращать особое внимание на образование и воспитание, а также на назначаемых в Польские области губернаторов и чиновников, ибо «дурной Чиновник в России приносит гораздо менее вреда, нежели в Польше, где сверх нарушения своего долга он порочит всю нацию и поселяет неприязнь к Правительству в умах, и без того считающих себя в праве быть недовольными».

Петропавловский узник старается отвратить русское правительство от излишнего усердия в наказании поляков после восстания 1830-1831 годов: «Гроза не может быть продолжительною, она минуется, и тогда боязнь превращается в ненависть. Говорю об этом смело, уверенный, сколь сие противно благодушию Государя, Которого все действия являют, что Он хочет от подданных любви, а не страха; - а для прочности сей любви в Западных наших областях, повторяю, необходимо искреннее примирение побежденных с победителями. От чистой души желаю, да поможет Господь Бог Его Величеству совершить сей благой подвиг. Русские и Поляки, быв одного происхождения, говоря почти одним языком, равные по просвещению, достойны и по характеру взаимной любви и уважения».

Во всех записках Корниловича, составленных в крепости, поражает эрудиция молодого ученого, его широкий кругозор, ясная память. Он проявил себя в них талантливым экономистом и публицистом, дальновидным политиком и дипломатом. Безусловно, он надеялся, что император сочтет возможным поручить ему исполнение какого-либо из предложенных проектов, но, в первую очередь им двигало чувство патриотизма, стремление быть полезным обществу хотя бы своими «благоразумными советами».

Бенкендорф регулярно присылал Корниловичу в равелин журналы, газеты и книги. В 1830 году ему было разрещено переписываться с родными. Письма из крепости, особенно Бенкендорфу и брату М.О. Корниловичу, как и записки, свидетельствуют прежде всего о его непрекращающихся умственных занятиях. Ученый работал над составлением английско-российского словаря и английской грамматики, переводил Тита Ливия и Тацита. Письма родным показывают его любящим, нежным, заботливым сыном и братом. Узнав о тяжелом положении сестры Жозефины, он написал в крепости исторический роман «Андрей Безыменный» и обратился к Бенкендорфу за разрешением издать его с целью оказать сестре материальную поддержку. Роман был напечатан в 1832 году в типографии III Отделения без указания имени автора.

В ноябре 1832 года Корнилович был отправлен на Кавказ рядовым в пехотный графа Паскевича-Эриванского полк, стоявший в Грузии. Здесь он пытался возобновить свои литературные занятия, восстановил некоторые прежние связи, в частности с Н.А. Полевым, который собирался привлечь его к сотрудничеству в своем журнале «Московский телеграф». Он жил на Кавказе вместе с сосланным декабристом князем В.М. Голицыным, по свидетельству которого, «начал описание эпохи своей политической жизни... мало касался самых событий, а более обсуждал нарождение в обществе либеральных мыслей, словом, это было более теоретическое описание». Это сочинение, по-видимому, не сохранилось.

Участвуя в походе на Дагестан, он заболел лихорадкой и скончался в ночь на 30 августа 1834 года. Князь В.М. Голицын сообщал о его смерти брату декабриста М.О. Корниловичу: «...30 числа, отпев его по обряду греко-российскому», совершили погребение «не блистательно, но торжественно». Могила его по правую сторону дороги, ведущей из Дербента в Торки, на самом берегу Самура.

Не будь декабрьской катастрофы, «много обещавший славный малой» (по словам А.С. Пушкина) А.О. Корнилович, без сомнения, еще много бы сделал для литературы, для науки, для любимого Отечества. Теперь не так уж важно, был ли он декабристом по своим политическим убеждениям или только по факту участия в выступлении на Сенатской площади, для нас гораздо интереснее его научные, литературные, публицистические труды. В любом случае остается только вслед за П.Е. Щеголевым «сожалеть о недюжинном человеке, который заслуживал лучшей участи. Талант, знания, опыт... все прошло прахом; легкий след его жизни остался лишь на страницах архивного дела.

 По материалам вступительной статьи Н.Г. Пискуновой в книге: А.О. Корнилович. «Записки из Алексеевского равелина», «Российский архив», М., 2004