Вдруг граф увидел среди серых камней куст шиповника, покры­тый розовыми цветами. Шипов­ник расцвёл вопреки всем зако­нам природы в ноябре, не боясь, что совсем скоро налетят холод­ные зимние ветры и погубят, со­рвут нежные лепестки… - Кто владелец этих земель? - спросил Олизар у проводника. - И нельзя ли их купить?

Али обещал узнать, и уже на следующий день участок в четыре десятины был куплен у богатого татарина из соседней деревни всего за два рубля се­ребром. Граф Олизар решил поселиться в Крыму. Приобретённые им земли на­зывались Артек, но новый хозяин дал своему имению имя «Кардиатрикон», что переводится с греческого как «исцеление, утешение сердца». Здесь, вдали от света, Олизар решил построить дом, жить спокойной жизнью среди ди­кой природы и лечить своё разбитое сердце.

Род польских аристократов Олизаров славился знатностью, в истори­ческих хрониках эта фамилия встречается с XIV века. Густав Олизар ро­дился в 1798 г. в Киевской губернии. Мальчи­ку было всего три г., когда умерла мать, и он её совсем не помнил. Отец стремился дать единственному сыну лучшее по тем временам образова­ние, Густав учился сначала в Житомирской гимназии, затем в польском лицее в Кременце. Но учёбу ему пришлось прервать из-за серьёзной бо­лезни отца. Чтобы поправить здоровье, они вдвоём в 1814 г. отправи­лись путешествовать по Италии.

Рим с его многовековой историей, замечательной архитектурой, необык­новенной атмосферой веселья и беззаботности буквально вскружил юноше голову. Одним из них, наибо­лее ярким, стала первая влюблённость. Юная француженка Каролина де Мелло покорила Олизара лёгким и весёлым характером, она обожала красивые наряды, любила танцевать. Две недели пролетели в головокружительном ве­селье, и молодые люди решили обвенчаться - отец не возражал.

Вернувшись в имение, Густав и Каролина начали обживать свой новый дом, однако семейная жизнь вскоре разладилась. Четыре г. прожил Гус­тав с молодой женой, которая родила ему сына Кароля и дочь Людвику (Лили). А затем Каролина объявила Густаву, что уходит от него, и с детьми и родите­лями переехала к новому мужу в другой город. Олизару пришлось долго и труд­но оформлять развод.

В 1821 г. молодой граф Олизар был выбран на должность губернского маршалка в Киеве (так здесь именовался губернский предводитель дворян­ства), а киевская масонская ложа Соединённых славян избрала его почёт­ным членом и Великим Мастером кафедры. В ложе, в числе прочих, состоял генерал Николай Николаевич Раевский. Радушный хлебосольный хозяин, Раевский принял в своем доме Олизара как родного. Здесь Густав познако­мился с пятнадцатилетней Машей, которая показалась ему «замученной на­уками», худой и нескладной, но очень милой. Впоследствии он вспоминал: «Мало-помалу из ребенка с неразвитыми формами она стала превращаться в стройную красавицу, смуглый цвет лица которой находил оправдание в черных кудрях густых волос и пронизывающих, полных огня глазах». Образованная, умная, одарённая музыкальным талантом, Мария стала украшением балов, её красота восхищала и увлекала многих. Граф Оли­зар не стал исключением, он был очарован Марией и влюбился в неё без па­мяти.

В начале лета 1823 г. Раевские отправились в имение Александрия в гости к старой графине Браницкой. Густав последовал за ними, он чувствовал, что не совсем безразличен Марии, и со стороны Николая Николаевича видел доброе к себе расположе­ние. Наконец он решился сделать предложение, написал письмо Раевскому, в котором просил руки его дочери.

Вежливый, но категорический отказ Раевского сокру­шил Олизара. Генерал, человек честный и прямодушный, писал: «Самая тя­жёлая обязанность, какую можно вообразить, - это мне, дорогой граф, отве­чать отказом на ваше письмо, которое я предчувствовал… Но предопределение, которое сильнее нас, воздвигло непреодолимый барьер: это разница наших религий, образа мыслей, понятий о долге, наконец, национальностей. Сказать Вам после этого, что мы надеемся по-прежнему видеть Вас в нашем доме как лучшего из друзей — значит засвидетельствовать, что я ценю Вашу душу ещё более, чем Ваше сердце. Вы не можете не понять, насколько тяжела моя потеря и скол искренни мои сожаления».

Пришло письмо и от Марии: «Я получила Ваше письмо и предложение которые Вы мне делаете, дорогой граф: оно ещё более привязывает меня Вам, несмотря на то, что я не могу его принять. Нисколько не сомневайтесь в моём уважении к Вам, моё поведение должно Вас в этом убедить и оно никогда не изменится. Но подумали ли Вы сами, дорогой граф, о том положении, котором находитесь? Отец двух детей, разведённый муж; на что у нас смотрят совсем не так, как в Польше... Я надеюсь, это не лишит нас возможности видеть Вас в нашем доме, где Вы были приняты так дружественно. Будьте уверены, что во всех обстоятельствах можете рассчитывать на меня, как ис­тинного друга».

Две ночи, не смыкая глаз, Олизар вновь и вновь перечитывал оба письма. Разница в ответах отца и дочери была очевидна: Мария не могла стать его женой, потому что он разведённый муж, отец двух детей; генерал отмечал различие религий и национальностей. Появилась слабая надежда: возмож­но, пройдёт время и она передумает…

Его друг Сергей Муравьёв, знавший о неудачном сватовстве и душевной трагедии графа, решил помочь ему своим способом: революция - вот лучшее средство от несчастной любви. В кон­це 1823 г. руководители Васильковской управы Южного тайного общества Сергей Муравьёв и Михаил Бестужев-Рюмин начали переговоры с членами Польского патриотического общества. Обе организации желали реформ и перемен, но цели у них были разные. Муравьёв и Бестужев-Рюмин гото­вили вооружённое восстание на Украине и хотели заручиться поддержкой поляков. Однако не все представители Польского патриотического общества были готовы к столь решительным действиям. Князь Яблоновский, глава киевского отделения ППО, имел крайне консервативные взгляды: он мечтал вос­становить польскую монархию, иные реформы его не интересовали. Другое влиятельное лицо, граф Ходкевич, умный и осторожный, занял выжидатель­ную позицию. Самым деятельным оказался заседатель губернского суда Афа­насий Гродецкий, поддержавший намерение Муравьёва совершить покуше­ние на цесаревича Константина. Отноше­ния складывались непростые, порой очень запутанные. Граф Олизар, хоро­шо знакомый со многими представителями Польского патриотического об­щества, стал посредником между сторонами.

В марте 1824 г. в Киев из Петербурга с полицейскими целями прибыл генерал Эртель. Ему тут же донесли: на недавних дворянских выборах граф Олизар произносил сомнительные речи, грозящие нарушением обществен­ного порядка. Эртель начал осторожное расследование.

А граф Олизар, вновь избранный губернским маршалом, отправился в Петербург - выполнить деловые поручения от киевского дво­рянства и встретиться по просьбе Сергея Муравьёва с его братом Матвеем и князем Трубецким - одним из руководителей Северного тайного общества. Но в столице над Олизаром сразу установили секретный надзор полиции.

Каждый губернский предводитель дворянства, приезжая в Петербург, дол­жен был представиться императорскому двору. Однако граф Олизар не только был лишён высочайшей аудиенции, но и получил предписание немедленно покинуть Петербург. Причину монаршей немилости объяснили так: Алек­сандру I стало известно об участии Олизара в запрещённой к тому времени масонской ложе и о его свободолюбивых речах.

Граф почувствовал себя униженным, оскорблённым: ведь в его лице была затро­нута честь всего киевского дворянства. Но с сильными мира не спорят. Он уехал в Киев, а вслед полетело письмо Аракчеева с указанием расследовать деятель­ность Олизара. Узнав об этом, граф подал прошение об отставке…

Граф решил уехать далеко и надолго. Неважно куда, может, через Крым и Кавказ добраться в сказочную Индию. Но в Крыму он хотел побывать обя­зательно, ведь Мария посетила этот край и сохранила о нем восторженные воспо­минания. В июне 1824 г. он оставил Киев, его путь лежал в Одессу. Здесь состоялось знакомство с Александром Пушкиным. Олизар был наделён очень скромным поэтическим даром, но своё восхищение поэтом выразил в стихотворных строках: «Искра Твоего гения померяться может с блеском солнца...» В ответ Пушкин написал стихотворение «Графу Олизару», оставшееся незавершён­ным. Зная о неудачном сватовстве и любовной тоске графа, поэт предлагает свой способ примирения:

Но глас поэзии чудесной
Сердца враждебные дружит -
Перед улыбкой муз небесной
Земная ненависть молчит...

Из Одессы Олизар направился в Крым, где неожиданно для себя стал хо­зяином участка, очарованный величием диких скал, и решил поселиться здесь навсегда. Скоро в имении появился дом с галереей, откуда открывался чудесный вид на скалистый бок Аюдага и синюю даль моря. Здесь, удалившись от мира, Густав сочинял стихи о своей несчастной любви на польском языке. Позднее он вспоминал: единственная надежда жила тогда в нём, что когда-нибудь Мария вновь посетит места, которые любила в юности, и «взглянет с жа­лостью, а может быть, и с поздним сожалением, на нелюдима, отшельника Аю-Дага».

В 1825 г. в усадьбе у Олизара гостили Александр Сергеевич Грибоедов, возвращавшийся из Петербурга к месту службы, и польский поэт Адам Миц­кевич. Восхищённый красотой крымской природы, он посвятил ей цикл со­нетов. В сонете «Аю-Даг» есть строки, возможно, навеянные любовной тос­кой Густава Олизара:

Не так ли, юный бард, любовь грозой летучей
Ворвётся в грудь твою, закроет небо тучей,
Но лиру ты берёшь - и вновь лазурь светла… 

Как ни твёрдо было решение не покидать свой уединённый уголок, Олизар тем же летом поехал в Одессу. В то время там была Мария Волконс­кая. Их встреча состоялась вечером 14 июля на морском берегу. Эти несколь­ко часов запомнились Олизару на всю жизнь: «Когда последний луч солнца тонет в море, чудный прощальный блеск освещает её висок! В чёрных глазах блестит слеза, вздыхает грудь, ощущаю милый запах распустившихся волос! Кроткий взгляд уже не избегает моих глаз, дрожащая рука несмело ищет дро­жащей руки! Ревность не может проникнуть в блаженные тени сумерек, мы умолкли...» Возможно, Мария была не так уж равнодушна к молодому графу, скрывая свои нежные чувства за холодностью светского воспитания.

Между тем в стране назревали бурные со­бытия. И кто знает, как сложилась бы судьба графа, если бы в эти дни он не находился в добровольном уединении. Наверное, принял бы участие в актив­ных действиях и оказался в числе прочих декабристов на каторге.

Узнав о неожиданной смерти Александра I в Таганроге, Олизар хочет ехать в Киев, но получить подорожную сразу не удается. Тем временем подданные Российской империи принесли присягу новому императору Константину. Наконец, 28 декабря граф приехал в свою усадьбу в Коростышеве. В обед раз­дался звон колокольчика, и в дом в ужасной спешке вбежал Бестужев-Рюмин. От него Олизар узнал о восстании 14 декабря на Сенатской площади в Пе­тербурге. Надеясь спасти положение, Бестужев с Муравьёвым намерены были поднять восстание в Черниговском полку, где Муравьёв командовал батальо­ном. Граф помог торопившемуся Бестужеву достать лошадей, но настроение от всего услышанного было подавленное: «Ибо можно было без труда предви­деть печальный конец всех этих иллюзий, раз уж петербургская попытка не привела ни к чему».

Началось следствие по делу декабристов. 2 января 1826 г. следствен­ный комитет занёс имя Густава Олизара в список лиц, коих надо было не­медленно арестовать и доставить в Петербург. В этот же день у Марии Вол­конской родился сын. Сергею Волконскому тоже угрожала опасность, но он отверг предложение тестя бежать за границу, спустя несколько дней после рождения первенца вернулся к месту службы в Умань и там был арестован. В Петербурге Волкон­ского, как одного из опаснейших преступников, заключили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

3 января в семидесяти верстах от Киева сложил оружие восставший Чер­ниговский полк. С этого дня каждый, кто был знаком с декабристами, мог ожидать ареста. Граф Олизар был арестован 15 января 1826 г. в своей усадьбе в Артеке.

21 января Олизара привезли в Пе­тербург и сразу же допросили. Он от­вечал, что Муравьёв и Бестужев - его светские знакомые, о существовании тайных обществ ни в России, ни в Польше он ничего не знал. Графа отве­ли в Кронверкскую куртину, в каме­ру № 12. Однажды он услышал: кто- то довольно громко поёт по-французски. Но, прислушавшись, понял: это не песня, а разговор, и голос принадлежал Бестужеву. Потянулись медленной чередой серые зимние дни. Бестужева часто уводили на допрос, а Олизара не беспокоили. Наконец, он догадался: арестованных так много, что о нём по­просту забыли…

Следующий допрос состоялся 11 февраля. Следствию оказалось известно, что Олизар каким-то образом связан с Польским патриотическим обществом: об этом вскользь упомянули братья Муравьёвы и Пестель. Но в течение двух­часовой беседы следователю не удалось добиться никаких признаний. На следующий день Олизару принесли в камеру бумагу, перо и чернила. Он дол­жен был ответить на множество вопросов. Отвечал кратко, обдуманно - след­ственный комитет не узнал ничего нового...

15 февраля Олизара освободили… На этом, однако, его мытарства не закончились. Спустя две недели он вновь был арестован и отправлен теперь в Варшаву, где Великий князь Константин лично вёл следствие о деятельности Польско­го патриотического общества. Накануне отъезда из Киева Олизар узнал о свершившейся в Петербурге казни: «Мурашки побежали у меня по коже...» - среди повешенных были его друзья Муравьёв и Бестужев-Рюмин, с Пестелем доводилось встречаться.

В дороге размышлял, как вести себя на допросе, что отвечать Великому князю. Внезапно пришла мысль: в Варшаве не догадываются, что он уже знает о казни пяти декабристов. Понимая, что его имя упомянули в своих показаниях Пестель и Муравьёв, Олизар всё отрицал: «Показание Муравьева, якобы я принадлежал к какому-то Польскому обществу безосновательно, и я хотел бы это доказать очной ставкой с ним». Об очной ставке Олизар просит неоднократно, понимая, что её не будет. В авгу­сте 1826 г. граф был выпущен из варшавской тюрьмы и вернулся в Киевс­кую губернию под надзор полиции.

Дома Олизар узнал, что Сергея Волконс­кого осудили на 20 лет каторжных работ в Сибири, а Мария Николаевна, вопреки воле родителей, выехала за мужем вслед. Он был удивлён и восхи­щён той решимостью, с какой Мария преодолела все препятствия. И ещё одна мысль потрясла его: возможно, они больше никогда не увидятся. Но любовь в его сердце будет жить всегда!

Густав Олизар зажил одиноко в своей коростышевской усадьбе. Бывая в Киеве, навещал дом генерала Раевского, узнавал, что пишет из Сибири Мария. Весной 1827 г. граф посватался ко второй дочери Раевского - Елене, девушке скромной и серьёзной… Но Елена отказала графу, понимая, что в его сердце живёт любовь к её сестре Маше. В 1828 г. умер маленький сын Марии, а годом позже - генерал Раевский. Олизар перестал бывать у Раевских. Вскоре от чахотки умерла Елена.

Дальнейшая жизнь Олизара протекала без серьёзных потрясений. Он женился на некрасивой, но доброй и верной девушке Юзефе Ожаровской, к которой искренне привязался. Поддерживал дружеские отно­шения с первой женой, заботился о своих детях. В крымскую усадьбу Густав больше никогда не возвращался, и в 1832 г. ее приобрёл Алексей Михай­лович Потёмкин, племянник Светлейшего князя. Название «Кардиатрикон» со временем забылось, по-прежнему эти места стали называть Артеком.

Весной 1850 г. граф был шафером на свадьбе писателя Оноре де Бальза­ка, обвенчавшегося в Бердичеве с Эвелиной Ганской. После женитьбы своего сына Кароля Густав уехал с женой, которая часто болела, за границу, и большую часть времени жил в Дрездене. Он начал писать мемуары. В них, ко­нечно, есть слова о Марии: «Нельзя не сознаться, что если во мне пробудились высшие, благородные, оживлённые сердечным чувством стремления, то ими во многом я обязан любви, внушённой мне Марией Раевской. Она была для меня той Беатриче, которой было посвя­щено поэтическое настроение, и, благодаря Марии и моему к ней влечению, я приобрёл участие к себе первого русско­го поэта и приязнь нашего знаменитого Адама (Мицкевича)».

Жизнь Марии Волконской сложилась не слишком счастливо. Замуж за Сергея Волконского, который был старше её на семнадцать лет, она вышла по воле отца. Вряд ли успела хорошо узнать мужа за короткое время «спокойной» семейной жизни: князь по службе и делам тайного общества часто бывал в разъездах. Узнав о его аресте, Мария Николаевна пишет мужу: «Какова бы ни была твоя судьба, я разделю её с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это пона­добится, - не сомневайся в этом ни ми­нуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней». Скорее не любовь, а чувство долга движет молодой женщиной, желание помочь, поддержать близкого человека в трудное время. Приняв твёрдое решение разделить участь мужа, как бы тяжела она ни была, Мария упорно добивается своего. Получив разрешение Николая I следовать за му­жем в Сибирь, Мария Николаевна пишет отцу: «Мой добрый папа, вас долж­на удивить та решимость, с которой я пишу письма коронованным особам и министрам, но что вы хотите - нужда и беда вызвали смелость и, в особенно­сти, терпение. Я из самолюбия отказалась от помощи других. Я летаю на соб­ственных крыльях и чувствую себя прекрасно».

Терпение - вот то качество характера, которое позволило выдержать су­ровую, полную лишений жизнь в Сибири. В 1838 г. Волконская писала сестре Елене: «Я совершенно потеряла живость характера, вы бы меня в этом отношении не узнали. У меня нет более ртути в венах. Чаще всего я апатич­на; единственная вещь, которую я могла бы сказать в свою пользу, - это то, что во всяком испытании у меня терпение мула: в остальном - мне всё равно, лишь бы только мои дети были здоровы…». Жизнь Марии Нико­лаевны заполнена сначала заботами о муже, о том, чтобы сделать его и свою жизнь более сносной, а впоследствии о детях - сыне Михаиле и дочери Елене.

Постепенно стало ясно, что с мужем они слишком разные люди. Сергей Григорьевич после перенесённых страданий хотел жить на поселении спо­койной, тихой жизнью. Его тянуло к земле, нравилось общаться с крестья­нами. Гордая, надменная Мария Николаевна желала оставаться светской дамой, любила общество, развлечения. Свой дом в Иркутске она превратила в центр общественной жизни.

В 1855 г. княгиня Волконская получила разрешение уехать в Москву для лечения. А через год была объявлена амнистия декабристам, Сергей Григорьевич вернулся тоже. Отношения между супругами становились всё бо­лее прохладными. В 1858 г. они порознь уезжают для отдыха и лечения за границу, порознь и возвращаются...

И вот, на закате жизни, судьба подарила графу Олизару и Марии Волкон­ской нежданную встречу. 8 июня 1859 г. Мария Николаевна всего на один день остановилась в Дрездене, не зная, что здесь поселился Густав. Они встре­тились на улице, случайно. И хотя ему был уже шестьдесят один год, ей пять­десят три, а с момента последней их встречи пролегла целая жизнь, Олизар вновь счастлив, влюблён, восхищён: «Сон ли это? Действительно ли это? Снова увидеть Вас, дорогая княгиня?., После тридцати четырёх лет расставания? Значит, я не умру, не повидав вас ещё раз здесь, на земле, не сказав Вам, что вы были моей Беатриче... В своих старых бумагах я нашел стишок, написан­ный под впечатлением встречи с Вами в первый год Вашего замужества… Мне кажется, что возраст ничему не повредил. Он прибавил только ту патину времени, которая дает возможность отличить истинное от подлинного...»

Мария Николаевна ответила, и граф окрылён надеждой, что это послание не последнее: «Как же я был счастлив, княгиня Мария, получив Ваше письмо с большим опозданием... Да, наши две фотографии служат подтверждением времени, которое прошло... Я надеюсь, что наша переписка будет поучительной и даже удивительной через столетие, когда всё, вплоть до чувства, будет проноситься со скоростью пара».

Однако переписка не стала оживлённой - время и пространство раздели­ло их. Но Олизар был по-настоящему счастлив тем, что однажды смуглая де­вочка с горячими глазами всколыхнула его душу, что он узнал блаженство и муки любви. Эта любовь сделала его выше, светлее, щедрее.

Источник:  «Крым. Истории любви». Сост. Е.М. Литвинова и М.А.Филиппова. Симферополь, ООО «Рубин-плюс», 2013.