Иголки с нитками

Ночь рассыпала по небу яркие звезды. Наступила осенняя пора, но этого никто не замечал. Лето не спешило покидать землю. Погода продолжала радовать теплотой, ароматами последних летних душистых цветов. Весь покой, все великолепие осенней ночи нарушил треск и грохот бронированных машин. На дороге стоял такой шум, как будто по брусчатке кони тащили все сенокосилки с ближайшей округи. Луна бросила свой холодный свет вниз на большак. Танки вместе с машинами уверенно катились по шоссе. Танковый батальон разгрузили с платформ в местечке под названием Колюшки, восточнее Лодзи[1]. В ночном свете луны он совершал марш-бросок в южном направлении, в сторону города Томашува-Мазовецкого.

От дневной жары в воздухе стояло жуткое удушье. Все ожидало прохлады. Экипажи изнывали от духоты, которая еще более усиливалась внутри танка. Мучила жажда. Танковые люки во время движения были открыты. Очки надежно защищали глаза водителей от грязи и пыли, влетавшей в танк.

Мелкие песчинки забились под каски танкистов, комбинезоны покрылись обильным слоем пыли. Машины и люди должны будут преодолеть расстояние в десятки «военных» километров.

По плану верховного командования этому батальону предстояло вести боевые действия в Померании, а вышло так, что он мчался на полных парах в районы центральной Польши. Двигаться подразделению комбат разрешил только в темное время суток. Когда было светло, бронетехнику маскировали в лесных массивах, встречавшихся по маршруту следования. Танкисты не жаловались война – это лишения, тяжелый труд и кровь.

Вечерело. Экипажи приводили себя в порядок после дневки в высоком хвойном лесу. Широкие зеленые лапы многолетних деревьев с массивными стволами надежно закрывали бронетехнику от врага. День близился к концу. Упавшие на землю тени от человеческих тел стали в два раза длиннее. Примерно через час золотой закат солнца зайдет за линию горизонта. Наступит темнота, и ночь законно войдет в свои права.

Год тому назад Мечислав Барковский окончил школу подхорунжих, получил назначение и направлен для дальнейшего прохождения воинской службы в этот батальон. По прибытии в часть его определили во вторую роту и назначили командовать одним из пятнадцати танков, входившим в её состав. Сам он родом из Познани.

Барковский решил отойти от своего танка и посмотреть на дорогу, по которой предстояло ночью продолжить марш. Шоссейка проходила вдоль леса, затем ее лента поднималась на гребень видневшейся впереди гряды и исчезала за горизонтом. Дорога была безлюдна, на ней стояли брошенные кем-то телеги и крытые брезентовым тентом повозки с направленными в разные стороны оглоблями. Хорунжий увидел, что в его сторону с ближайшего к нему холма спускалась повозка с запряженной в нее лошадью гнедой масти. Тент повозки был сшит из разноцветных кусков ткани. Кибиткой управлял бородатый цыган, часто стегавший длинным кнутом бегущую лошадь. За ними, на низкой высоте, летел самолет. Когда немецкая машина оказалась над повозкой, от самолета отделились и полетели вниз две маленькие бомбы. Раздались взрывы, и сразу же образовалось на месте падения боеприпасов большое облако дыма. Из-за рассевающегося дыма показалась лошадь с оглоблями, к которым крепились передние колеса кибитки и больше ничего. Напуганное животное понеслось вперед по пустой дороге, задев брошенную телегу, развернув и сбросив её в придорожную канаву. Это препятствие не остановило лошадь, и она бежала дальше, зацепив одним из двух оставшихся от кибитки колесом стоящую повозку. Эта повозка была чем-то загружена, и поэтому лошадь затормозила. Животное встало на дыбы, делая передними ногами бесполезные движения в воздухе. Ее ошалелые от страха глаза готовы были выпрыгнуть из мокрых от боли глазниц. Огромный, красный язык вывалился из открытой пасти. Лошадь громко звала на «помощь» – ржанием. Усилия кобылы вырваться из плена оказались напрасными. На ней была качественная упряжь, а оглобли и колеса ломаться не хотели. Немецкий самолет сделал еще один заход. Летчик не мог промахнуться с такого близкого расстояния. Выстрелив длинную очередь по вставшему на дыбы животному, захватчик улетел.

Не успев осмыслить произошедшую у него на глазах расправу, Барковский быстро подбежал к своему танку и залез внутрь.

Объявили боевую тревогу. Командир батальона по рации получил приказ на срочное выдвижение. На этом месте не разрешили задерживаться ни на минуту.

Перед машинами второй роты появился боец. Он поднял свои руки вверх. В обеих ладошках солдат держал флажки и начал крутить их у себя над головой.

Мечислав заметил сигнал и отдал команду своему механику-водителю капралу Гвоздецкому: «Заводи, вперед!»[2]. Стрелок-наводчик плутоновый Залокотский, с серьезным видом устраивался поудобнее на своем месте, с правой стороны, рядом с казенником пушки[3]. Танки повзводно стали выползать из леса. Прошло несколько минут, все машины начали движение по открытой грунтовой дороге. Длинный шлейф пыли тянулся вверх, высоко над танковой колонной, выдавая немецкой авиации место нахождения батальона.

Юнкерсы, в сопровождении истребителей, появились внезапно.

Взрывы авиабомб слились с ревом пикирующих самолетов. Барковский не слышал звука работающего танкового двигателя. Ему казалось, что машина стоит на месте. Бомбы одна за другой сыпались на дорогу, создавая над колонной огненный зонт. Танк, от разрыва близко упавшего боеприпаса, немного качнуло, но он продолжал идти вперед на пределе возможного.

Хорунжему в такой сложной обстановке почему-то вспомнился последний день лета. Тридцать первого августа в Польше объявили мобилизацию[4]. Рано утром в части проводили проверку состояния повышенной боеготовности, но он, выкроив пару минут, забежал в кафе, которое находилось рядом с воротами их казармы. Подойдя к стойке, Мечислав заметил одинокого посетителя, сидевшего за столом. На столе стояли две рюмки. Одна стопка была пустая, а в другой что-то налито. На лице у этого человека виднелись следы от ожогов. Широкая, черная матерчатая повязка закрывала его левый глаз. Барковский повернулся к продавцу и попросил пачку сигарет. Неожиданно услышал вопрос, явно адресованный ему:

–Танкист, ты на какой машине служишь? Я был на «Виккерсе» – это «гроб на троих[5]. – Голос на секунду прервался, но потом посетитель продолжил разговор:
– Под бомбежкой в «броне» не сиди, как кролик в норе, уши не прижимай. Главное, чтобы твоя «коробка» все время двигалась, не стояла на месте. Когда самолет начнет пикировать на тебя, разворачивайся и иди навстречу пикировщику.

Барковский повернулся вполоборота, инвалид выпил маленький глоток из рюмки, затем поднес свой кулак к носу и сделал глубокий вдох.

Несколько секунд была пауза, он взглянул на хорунжего и сказал:

– В засаде, во время боя, внимательно слушай, пролетит снаружи рядом с твоей «броней» снаряд, затем сразу другой – пулей вылетай из танка. Если б знать это раньше... – Продавец прервал его: «Пан офицер, ваши сигареты!». Инвалид, не глядя на Барковского, продолжал:

– Иди, боец, пора. Только не забудь, что тебе сказал Збышек «Испанец».

Мечислав пытался громкими командами заставить водителя Гвоздецкого выехать навстречу пикирующим бомбардировщикам. Механик не слышал его приказа, и как заводной, жал на газ. Машина упрямо рвалась вперед. Хорунжий пробрался к нему и стал тормошить его за плечо. На что водитель только развернулся вполоборота и закричал:

– По обеим сторонам шоссе придорожные канавы, видимости – никакой. Если завязнем в какой-нибудь из них –  тогда мы мишень!

Снова рядом с их танком упала бомба. От ее ударной волны люк у водителя открылся. Машину Барковского опять качнуло. Командир танка навалился своим телом на механика. Водитель от неожиданности выругался, на мгновение отпустил рычаги и стал пробовать закрыть половинки своего люка. Танк развернуло в сторону, но он не остановился. Немцы, видя, что у батальона нет противовоздушного прикрытия, летали прямо над их головами. В этой неравной, смертельной схватке экипаж могло спасти только то, что у немецких самолетов кончатся боеприпасы или непрерывное перемещение их танка по шоссейной дороге.

Стрелок-наводчик Залокотский согнулся, втянул голову в плечи, закрыл ее руками и, как мог, спрятался под казенной частью пушки. Стрелок сидел в таком положении с самого начала налета. Лицо у него сделалось белее первого снега. Он не проронил ни одного слова, боясь пошевелиться. Только молитвы приходили ему на память, и Залокотский постоянно повторял их. Капрал Гвоздецкий снова подчинил себе танк. Разрывы бомб прекратились. Теперь за танковый батальон взялись «мессеры», выкрашенные в болотный цвет. Экипажу Мечислава казалось, что самолеты, как надоедливые комары, жужжали только над их башней, поливая броню машины из своих пулеметов. Это было так же страшно, как и при бомбежке. Пули истребителей, словно гигантский град, стучали по танку.

Командир машины закрыл уши ладонями, сжался в комок и нагнулся под пулемет. От страха и волнения большие капли пота стекали из-под танкистской каски прямо на лицо, и он ничего не делал, чтобы убрать их. Эта была первая бомбежка для экипажа. Вскоре хорунжий стал слышать только звуки работающего танкового двигателя. Он осторожно посмотрел по сторонам.

Залокотский продолжал сидеть, согнувшись под казенником. Его туловище сильно дрожало. Мечислав опять взялся, теперь уже двумя руками, трясти плечи механика. Капрал повернул свое лицо к хорунжему. Глаза Гвоздецкого непонимающе смотрели на командира. Барковский закричал прямо ему в лицо, чтобы он остановил машину. У них был еще шок от бомбежки. Наконец, механик нажал на тормоза и выключил двигатель. В танке наступила абсолютная тишина, все молчали. Мечислав с Гвоздецким смотрели друг на друга. В их глазах был страх.

Залокотский так и сидел, скорчившись под орудием. Командиру машины стало душно под броней, немного кружилась голова. Он решил выбраться наружу. Верхний люк открылся легко, и хорунжий высунулся наполовину из башни. На улице дул небольшой ветерок. Он обсушил капли пота, стекавшие по лицу Барковского. Мечислав провел ладонью по лбу, вытирая пот.

Экипаж постепенно пришел в себя. На дороге чадили разбомбленные танки. Гвоздецкий вылез из машины, и начал осматривать танк. Серьезных повреждений не было.

Наконец-то выбрался наружу и Залокотский. Стрелок отошел в сторону от машины, чтобы справить нужду.

Хорунжий принялся рассматривать подбитые бронемашины батальона. В некоторые из них были прямые попадания. Мечислав увидел глубокую воронку. Рядом с ней ведущий передний зубчатый каток и несколько траков. От другого танка остались оплавленные цилиндры и разбросанные рядом с ними рваные гильзы от танковой пушки. Полякам в этот раз повезло, что у немцев закончились бомбы.

Колонне дали команду: «Не останавливаться, рассредоточиться, продолжать движение!»

Уцелевшие танки на полном газу влетели в засыпающий сосновый лес, давя своими стальными гусеницами осыпавшиеся с деревьев иголки, которые покрыли плотными слоями желтую, шершавую песчаную почву.

Сигнальщики отсемафорили флажками команду «Остановиться».

Экипажи стали осматривать танки. Проверяли затемнение на фарах, не сорвало ли защитный кожух на заднем стоп сигнале, остались ли знаки на крыльях и задних кормовых люках, необходимые для движения во мраке.

Проверка машин заняла много времени. Наконец, прозвучала команда приготовиться к ночному маршу. Механики прогрели двигатели. По условному сигналу батальон возобновил скрытное движение. Двигались на ощупь. Близился рассвет. Танки заползли в дубраву. Комбат нашел место для дневного постоя. Поротно машины стали расползаться на свои стоянки. Солнце медленно вылезло из ночного укрытия. Кашевары разогрели кухни. Танкисты томились в ожидании завтрака.

После еды, лежа в яме под днищем танка, экипаж Мечислава услышал слова команды: «Командирам машин к машине командира роты».

Хорунжий Барковский вылез из своего укрытия и поспешил к командирской машине.

Там объявили приказ командира батальона Адама Кубина: «К месту дислокации идти каждой роте отдельно, разобрать боезапас и горючее из обоза по машинам». Была указана местность на карте, где батальону предстояло вновь собраться вместе.

Подойдя к своей машине, Мечислав опять услышал спор водителя со стрелком: «Да что у тебя в селе? Вот у нас в Варшаве…» Механик был родом из столицы. До армии он тосковал по Варшавским улицам и очень скучал по своей профессии.

Стрелок, напротив, был из горного карпатского села. Он сначала попал в учебную танковую часть под Пшемышлем, а затем, как лучшего стрелка, его перевели в батальон танков 7 TP[6].

На сентябрь 1939 г. это были самые современные танки в Войске Польском. Танкисты этого экипажа – были все ровесники, включая и командира машины. На каждом привале стрелок с механиком наперебой рассказывали самые разные небылицы из своей жизни, пытаясь доказать, кто из них более опытный и больше повидал на свете. Все члены этого экипажа люди разные, но они были уверены друг в друге.

Сообщив им приказ, хорунжий спросил:

– Сколько пустых канистр есть в наличии?

– Две, – ответил Гвоздецкий.

– Залей обе. Залокотский, возьми пустые мешки и вместе с механиком сходите за «НЗ» [7] и боеприпасами. Только возвращайтесь быстро, никаких походов в гости. Нужно будет обновить знаки для лучшей видимости ночью.

Дождавшись окончательной темноты, поредевший батальон двинулся дальше.

– Трогай, Гвоздецкий. Отставание, поломка будут рассматриваться, как трусость. По закону военного времени пойдем под трибунал, понял? –  сказал командир танка механику.

–Так точно, пан хорунжий – бодро ответил водитель.

Рота шла по песчаной проселочной дороге. Пыль от идущих впереди машин мешала нормальной видимости. Водители ориентировались по жирным знакам на кормовых люках.

– Командир, смотрите, что там, на машине впереди? –  услышал Барковский слова механика. – На моторном отсеке у танка, идущего впереди, лежала большая железная бочка. Экипаж по краям бочки положил мешки с песком и привязал бочку к броне и башне своего танка.

– Пан хорунжий, –  продолжал Гвоздецкий. – Там, наверное, не вода. Если будет налет, мы увидим извержение вулкана, и нам также достанется.

–Что предлагаешь сделать?» –  спросил Мечислав.

– Давайте отстанем на несколько метров –  ответил Гвоздецкий.

– Нельзя, и так идем на большой дистанции. Приказ – не отставать ни на метр, –  бросил хорунжий механику.

–Есть. Может, пронесет, – со вздохом ответил капрал Гвоздецкий. Танки свернули на просеку, косо отходившую от проселка, потом на лесную дорогу, колеи которой поросли пожелтевшей от жары травой.

Прибыв на место, излишки топлива опять слили в топливозаправщики. Танкисты уже стали привыкать к необычным приказам и распоряжениям.

Немцы все больше усиливали свой натиск и стремительно шли на восток Польши. Неудержимо части вермахта подступали к Варшаве. Командир пехотной дивизии, в состав которой включили батальон, в сложившейся обстановке хотел непрерывными контратаками задержать, приостановить противника, заставить перейти его к обороне.

Он разделил батальон, лишив свою дивизию железного кулака. Комдив сделал свой ход, произвел удар растопыренными тремя пальцами, по количеству рот в этом танковом батальоне.

Первая рота первой пошла в бой на правом фланге дивизии. К полудню, в центре, пошла вторая рота. Третья – потревожила другой спокойный фланг немецкой дивизии и в прорыве не участвовала.

Их роте поставили боевую задачу: отбить расположенное на высотке село. Для этого танкам необходимо пройти по впереди лежащему косогору, который был открыт со всех сторон, и ворваться в селение.

Крестьяне еще не перепахали его холмистую песчаную поверхность от соломы для будущего урожая.

Пятнадцать танков прибыли на исходный рубеж. Они должны были усилить атаку дивизиона танкеток.

Бронемашины мягко пошли в наступление по песчаной невспаханной земле. Противник видел их всех, как на ладони. Впереди неслись, громко рыча, набирая двигателями запредельные обороты, юркие, как блошки, разведывательные танки, оставляя за собой серо-коричневые облака пыли.

За ними шли танки второй роты. Капрал Гвоздецкий включил повышенную передачу. Мотор заревел оглушающим басом, заставляя танк бежать с самой большой скоростью. Враг медлил и не открывал огонь. Рота продвинулась на довольно большое расстояние по полю, в сторону этого селища. Уже можно было отчетливо различать отдельные детали в деревянных строениях этого населенного пункта.

Захватчики увидели перед собой тучи пыли, стелящиеся по земле. Вскоре из этой пыли появились польские танки. Немецкие артиллеристы расчехлили свои орудия и поставили перед атакующими сплошную стену заградительного огня.

Удар пришелся по танкеткам. Мечислав хорошо видел вражеские разрывы. Одна танкетка перевернулась на панцирь, словно черепаха, «пузом» кверху. Ее гусеницы, будто лапы, бесполезно крутились в воздухе. Повернув перископ вправо, Барковский обратил внимание на вальсирующую машину. У нее не было одной гусеницы. Разведывательный танк вращался на месте и при этом сильно дымил. Из-под сизого дыма пробивалось синевато-красное пламя. Люк у танкетки был открыт. Из него никак не мог вылезти человек. Он делал какие-то движения руками, пытаясь отцепить свой комбинезон от брони.

Хорунжий громко отдал команду водителю – взять влево. Он решил обойти разрывы и оврагами подойти к селу. Водитель, как завороженный, упрямо шел вперед, не сворачивая. Снаряд разорвался в паре метров от них. Горячие осколки и комья земли ударили им по броне. Один маленький комок попал в стекло наружной части перископа. Командир по инерции качнулся назад. Танк развернулся, водитель повернул влево. Под прикрытием дыма и пыли машина ворвалась на окраину села.

Танку Барковского пришлось обогнуть ветряную мельницу с черными маленькими оконцами. Ее стены потемнели от времени. У ветряка от близких разрывов артиллерийских гранат загорелись крылья. Его решётчатые лопасти, обтянутые плотной тканью, нехотя, с тяжелым скрипом в последний раз, как бы прощаясь с миром, вращались, сгорая в этом движении.

Напряжение боя нарастало. Танки двигались сквозь свинцовый ураган, игнорируя смерть. «Иди через заборы, огородами. Не останавливаться. Вперед!» –  закричал командир механику. Танк переполз через дорожную канаву и поехал по чьему-то участку. Сходу проехали через деревянный сарай. Перед ними оказалась поляна, на ней стояло немецкое дальнобойное орудие, рядом был тягач.

Расчет, увидев польский танк, бросился бежать в разные стороны. Хорунжий открыл стрельбу из пулемета. Пушка врага была больших размеров.

Водитель не решился таранить ее. Он проехал по станинам орудия, раздавил их и таким образом сделал немецкую пушку железным ломом.

Мечислав приказал стрелку уничтожить тягач. Залокотский развернул башню и выстрелил на ходу в машину противника. Они выскочили на сельскую улицу. Проехали по брошенному мотоциклу. В конце улицы командир увидел убегающих немцев и дал по ним очередь. Залокотский просил разрешение выстрелить, но улица оказалось пустой. Стрелять было не в кого…

Противник оставил село. Напротив их танка ворота во двор были открыты, они задним ходом проехали через них и остановились.

Танковое орудие смотрело на улицу. Хорунжий начал осматривать местность вокруг.

В это время на дороге, около их временной стоянки, затормозил запыленный танк командира роты. Ротный капитан Марианн Гурский вылез наполовину из башни и флажками дал сигнал – «подойди ко мне».

Мечислав выбрался из своей машины и подбежал к танку командира.

Вернувшись к своей машине, он услышал разговор своего экипажа. Говорил механик: «Помню, выезжаю я с моста Понятовского…».

– Оставить разговоры, заводи, – сказал хорунжий.

– Ну вот, так всегда. Только начнешь вспоминать свою гражданскую жизнь, сразу «Заводи!» – ответил Гвоздецкий.

– Слушай приказ, – продолжал командир танка. – Выйти в западном направлении за село. Занять оборону. Прикрыть отход наших за речку Джевичку. Действовать по обстановке. Место соединения с батальоном – район Радома. Приказ понятен? –  спросил Барковский.

– Понятен –  ответил хором экипаж.

– Вперед!

Танк в гордом одиночестве проследовал по улицам села и выехал за околицу. Прошло полчаса. Кругом простирались поля, возникали и исчезали одинокие деревья и кусты. Позиция для засады никак не попадалась.

Командир машины смотрел в перископ по сторонам. С левой стороны дороги он заметил, что на бруствере в брошенной ячейке лежит ручной пулемет и магазины, набитые патронами.

– Стой, – сказал хорунжий механику. – Залокотский, вылезь наружу, там, у дороги – наш ручной пулемет с патронами. Хозяину стало его, видно, тяжело носить. Забери пулемет и магазины в машину.

Впереди, в пятистах метрах, начинался густой кустарник, переходивший в лес. Барковский внимательно рассматривал местность. За стеклом перископа, справа росли небольшими рощицами молодые березы, которые уже успели надеть свой осенний, золотой наряд. По краям этих рощ прорастали кусты. С другой стороны дороги березки еще не сформировались в белых красавиц. Их темные молоденькие стволы группками роились в высокой траве. Эти дети больше напоминали кустики, а не деревья. Он направил машину в сторону молодняка.

Совсем немного не доехав до кустарника из березок, танк остановился.

Экипаж вылез из танка. Достали лопаты и стали рыть укрытие для машины и пулеметное гнездо. Они старались делать эту работу быстро и правильно, как их учили на тактических занятиях. После дерна, глубиною на штык, шла земля, затем песок. Закопав танк по башню, танкисты решил перекусить и отдохнуть. Гвоздецкий достал котелки, фляжку с водой, вскрыл ножом консервы со свининой, распаковал концентраты каши, зажег походный примус и принялся готовить еду для всех. Осилили «НЗ», пошли разговоры, вспоминали жизнь на гражданке.

Залокотский стал рассказывать о невероятных случаях, которые происходили у них в селе:

– Я должен был идти в армию. Как положено, собрали родственников, пришли друзья. Посидели за столом с родителями. Вечером с двумя коллегами пошли на «кавалерку»[8]. Все, как всегда. Немного выпили. Все понимали, помнили. После посиделок шли домой без посторонней помощи.

Тучи закрыли луну, заморосил дождь. Перешли по мостику через горный ручей, смотрим, лежит пьяный дядька, по фамилии Каботяк, рядом –его велосипед.

Подошли к нему, двое стали поднимать мужика. Я взялся за велосипед. Никак не поднять ни велосипед, ни Каботяка! Посветили. У нас была керосиновая лампа. Никого. Попробовали снова поднять дядьку уже втроем –  никак. Хотя на вид он был килограммов на семьдесят, не больше. Поджарый, лысоватый. Что делать? Один из нас сходил за сыном мужика и привел его к мосту. Сын Каботяка посветил лампой по сторонам и тихо сказал в пустоту «Это я –  сын Каботяка, разреши нам отвести отца домой. Мы ему ничего не сделаем». Минута, и нас обдул порыв ветра. «Берите отца» сказал парень. Мы легко подняли Каботяка. Его сын поднял велосипед. Я направил свет лампы в сторону и увидел его...

– Кого? – спросил Гвоздецкий.

– «Дидька» [9] –  ответил Залокотский.

– Врешь… – не поверил Гвоздецкий.

– Нет, он был черный, размером с кота и у него был длинный хвост. «Дидько» боялся за своего хозяина, и не давал нам его поднять, – продолжил рассказ Залокотский.

– Двадцатый век, а люди во все это верят, – с ухмылкой заметил Гвоздецкий.

– Хватит травить байки. Воевать пора! – сказал командир.

Уже начало смеркаться. Видимость стала хуже. За пыльной дорогой, с правой стороны над лесом, показались плохо различимые клубы белого дыма. Послышалось урчание двигателей. Через пять минут экипаж увидел вражескую бронетехнику.

На дорогу выехал бронетранспортер. Из его башни торчал пулемет. По ее краям находились дуги. В сторону березовой рощи двигалось с десяток танков.

– К бою! Я с Залокотским в танке, Гвоздецкий с пулеметом снаружи! – отдал команду Барковский.

Залокотский прислонил свой правый глаз к очечнику прицела: «Куда наводить?» – спросил он. «Целься в броневик» –  скомандовал хорунжий и зарядил пушку. «Готов!»- ответил плутоновый.

Командир танка отдал команду: «По бронетранспортеру огонь!».

Первый снаряд из их пушки пролетел перед немецкой машиной, не задев ее. Болванка улетела в сторону отставших немецких танков, не причинив им никакого вреда, подальше, в маячивший и в уже ставший таким чужим лес – «считать деревья». – «Наводчик, точнее прицел», – сказал Барковский и зарядил орудие.

Второй их выстрел оказался удачным. Снаряд попал броневику в переднее правое колесо. Машина споткнулась и резко развернулась, перегородив своим корпусом дорогу. «Дай ему еще!» – приказал командир наводчику. Залокотский послал еще один бронебойный заряд по неподвижной немецкой машине.

Меткой стрельбы оказалось мало. Огнем своего орудия остановить танки врагов они не могли.

Хорунжий услышал, как снаружи, очень близко от их танковой башни, пронесся вражеский снаряд и буквально сразу же еще один.

– Из машины! – крикнул Барковский.

Через мгновение они с Залокотским покинули танк. Бежать было трудно. Кругом росла некошеная высокая трава. Танкисты упали в нее, сделав несколько шагов.

Мечислав услышал знакомый и уже давно забытый звук. Он был похож на тот из детства, когда после дождя они с ребятами на берегу речки бросали с силой камни в мокрую глину, но этот звук был во много раз мощнее.

Справа от них заговорил станковый пулемет. Поддержка пришла вовремя. «Значит, мы тут не одни», – мелькнула у хорунжего радостная мысль. Он привстал на одно колено и посмотрел, откуда стреляли.

Огонь вели из небольшой рощицы. Пулеметчики работали длинными очередями по пытающемуся убежать экипажу бронетранспортера. Такими выстрелами бойцы демаскировали себя.

Немецкие танки почти одновременно, на ходу дали залпы в сторону открывшего стрельбу по врагу польского пулемета. Десяток снарядов разорвались в роще, изуродовав осколками деревья, уничтожив пулемет вместе с расчетом. Противник, не останавливаясь, проехал по разбитому пулеметному гнезду, раздавил в рощице оставшиеся после артобстрела покалеченные и обгорелые березки.

Вражеский дозор свернул вправо, построился на дороге в походную колонну и продолжил свой путь. На поле боя наступило затишье.

Командир танка скомандовал: «К машине!». Через несколько секунд они были на боевой позиции. Экипаж собрался у своего танка.

Механик, посмотрев на танк, произнес: «Стоит наша крепость, жив еще наш дом!» Рядом с пушкой, в левом углу башни, зияло аккуратное маленькое отверстие. Снаряд, словно горячая спица, прошиб насквозь башню и вылетел на свободу через пустую нишу для радиостанции. Осколки собственной брони брызнули горячим металлом внутри пустого танка, на этот раз не причинив никому никакого вреда.

Пока совсем не стемнело, пока дорога была свободна, надо было уходить на восток, искать батальон. Хорунжий понял, что через село им не проехать. Немцы, наверно, остановятся ночевать в этом населенном пункте, а не в лесу. Необходимо ехать по другой дороге, в объезд.

На перекрестке свернули направо. По грунтовой дороге танк шел плавно, его не трясло. Дорога оказалась прямая, как стрела, и они уверенно катились по ней вперед. Шум от идущей машины слышен был не так далеко. Только густая пыль, вырывающаяся из-под крыльев танка, мешала смотреть через смотровые приборы. Впереди снова показался поворот. Грунтовая дорога соединялась с дорогой из щебенки. Водитель прибавил газу, танк побежал быстрее.

Прямо на пути польской машины у обочины стояли два немецких танка. На их башнях нарисованы большие белые кресты. Танк 7TP был значительно больше этих немецких танков. У поляков было установлено орудие, а у врага – только пулеметы. Сворачивать было уже поздно.

Командир отдал команду механику: «Смело вперед! Таранить ближайшую машину противника!» А также скомандовал стрелку развернуть башню в обратную сторону.

Танк Мечислава ударил врага. Немецкая машина от столкновения съехала в придорожную канаву.

Хорунжий приказал механику гнать, не сбавляя скорости, вперед и зарядил свою пушку осколочной гранатой, пожалев на такую «немецкую жестянку» бронебойный снаряд.

Наводчик выстрелил в упор. Танк врага заволокло дымом.

Они со всей скоростью неслись по трассе, мощеной щебнем. Шум двигателя и лязг гусениц разносился на несколько километров. Залокотский, наблюдая за происходящим в смотровую щель, повторял один и тот же вопрос:

– Командир, почему он не горит? Разрешите нашпиговать его из пулемета, у меня бронебойные патроны. – Барковский ответил: – Тем, кто там, внутри, досталось так, что они не скоро захотят ездить по польским дорогам. – И продолжил: – Конечно, если они остались живы в этом боевом железе.

Польские войска отступали, неся при этом чудовищные потери...

 (Окончание следует)