Мы удивительно мало знаем о литературной деятельности и жизни „младшего символиста” Сергея Михайловича Соловьева (1885–1942). Российские исследователи, собственно, так и не извлекли его из забвения, в которое он оказался погруженным в советском литературоведении. Как поэт и религиозный деятель он был очень неудобной фигурой в глазах большевистского режима, поэтому его многократно подергали преследованиям и репрессиям, включая арест в 1931 г. и позднейшее принудительное помещение в психиатрическую лечебницу, где он и скончался в 1942 г.

Сергей Соловьев происходил из семьи, имевшей огромные заслуги в российской науке и литературе. Его дед — и, кстати, двойной тезка – Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879) — выдающийся историк, член Петербургской академии наук, создавший монументальный, состоящий из 29 томов труд «История России с древнейших времен». Отец поэта Михаил Сергеевич Соловьев (1862–1903) – талантливый и трудолюбивый переводчик с древнегреческого (в частности «Диалогов» и «Защиты Сократа» Платона). Cтарший из братьев отца — Всеволод Сергеевич Соловьев (1849–1903) — был автором исторических романов, популярных во второй половине XIX века. Наиболее известным, однако, был другой дядя Сергея Михайловича Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900) – философ, поэт, критик и публицист, выдающийся русский мыслитель, снискавший мировую славу. Наконец, следует вспомнить и о младшей его тете Поликсене Сергеевне Соловьевой (1867–1924), известной поэтессе эпохи модернизма, подписывавшейся псевдонимом «Аллегро», автору многих произведений для детей и молодежи.

В такой духовной атмосфере вырастал будущий модернист Сергей Соловьев. Наиболее помог ему в интеллектуальном развитии, конечно, великий Владимир Соловьев. В посвященной ему биографии Сергей так оценивал значение дяди в своей жизни: «Соловьев оказал огромное влияние на развитие моего собственного мировоззрения, начиная с четвертого класса гимназии, когда я впервые прочитал его “Национальный вопрос”».

Так, наверное, оно и  было, хотя поэт не во всем соглашался со взглядами своего любимого и уважаемого дяди. Наверняка от него он перенял и католические симпатии, культивируемые в этой семье его теткой Марией Сергеевной, сводной сестрой Владимира Соловьева. Сам же Сергей в 1916 г. был рукоположен в православные священники. Однако в 1923 году он перешел на католицизм, став католическим священником греко-католического обряда. Три года спустя – 21 апреля 1926 года –  Сергей Михайлович был возведен в сан епископа в католическом костеле св. Людовика Французского в Москве, пережившем антирелигиозную кампанию в СССР и сохранившемся до настоящего времени.

Прежде чем перейти в духовное сословие, Сергей Соловьев в кругу русских символистов занимался оживленной литературной деятельностью. В частности, он публиковал рецензии в таких журналах, как «Весы» и «Золотое руно», посвященные поэзии Белого, Блока, Бунина, Городецкого, Кузмина, Садовского, а также прозе Брюсова, Куприна и Мережковского.  

До 1916 г. Сергей Соловьев издал четыре сборника собственных стихов. Последний том носил название «Возвращение в дом отчий». В нем можно найти множество религиозно-патриотических произведений, стихи на итальянскую тему, а также стихи, связанные с текущими военными событиями (цикл «Война с Германией»). Среди стихов этого цикла, а также цикла «На рубеже» Соловьев помещает свои  polonica, о которых подробнее говорится  ниже.

В них нашли выражение личные связи Соловьева с католическим костелом, его пропольские симпатии, очень распространенные в России в начальной фазе Первой мировой войны, а также, возможно, оказали влияние отдаленные  польские семейные корни поэта. Можно вспомнить, что его прабабушкой по отцовской линии была Катажина Бжеская, происходившая из частично русифицированной польской дворянской семьи, обосновавшейся в Харьковской губернии.

В цикле «На рубеже»  имеется любопытное стихотворение под названием «Кременец». Этот городок автор называет «Афинами старой Польши». В стихотворении содержится недвусмысленное осуждение российского военного насилия, высокомерия и отсутствия уважения к культурным традициям порабощенных народов. Вот его фрагмент:

...Ты затих, Кремснец, где сбиралась на праздник веселый
 Феодальная знать за тяжелым от брашен столом;
Твоя слава прошла; лишь угрюмые грезят костелы
      О былом.

Старой Польши Афины, где пел вдохновенный Словацкий!
Беспощадна Россия к преданьям сраженных племен...
Как мне жалко тебя: ты под серой шинелью солдатской
      Погребен.

Такие слова о Польше и о ее прошлом были в России большой редкостью, в особенности когда речь шла об оценке исторической роли Речи Посполитой на ее восточном Пограничьи. Достаточно вспомнить в этом контексте хотя бы более раннее стихотворение Алексея Хомякова под названием «Киев». Автор напоминает в нем полякам, что силой «меча, лести, лжи и огня» они оторвали от Руси сынов Волыни и Галича… Еще острее такие же обвинения сформулировал Аполлон Майков в антипольском стихотворении с выразительным названием «Западная Русь», опубликованном во времена Январского восстания.. Сергей Соловьев — как свидетельствует его стихотворение «Кременец»  — не повторяет подобных антипольских утверждений.

То же самое относится к его стихам с польскими мотивами из цикла «Война с Германией». На территории измученной войной Волыни Соловьев – в отличие от многих поэтов, подхвативших шовинистические лозунги – замечает поляков и их страдания, вызванные войной. Об этом свидетельствует стихотворение «К Волыни», в котором есть такая строфа:

...Молчат твои поруганные храмы,
Безмолвие в полях.
Рыдает перед Девой Остробрамы,
Прощаясь с жизнью, лях.

Соловьевым владела столь популярная в тогдашней России идея солидарности и братства славян  перед лицом войны с Германией и Австро-Венгрией. Об этом особенно ярко говорится в стихотворениях «В Галиции», «На границе»и«Холм».

Особенно симптоматично в этом смысле стихотворение «Холм» («Chełm») посвященное одноименному городу. Оно выражает идею русско-польского единения, что для России тогда имело большое значение. Российско-польские отношения незадолго до этого были очень осложнены отрывом в 1912 г. Холмской губернии от Привисленского края и включением ее в состав России. Тем самым холмская земля была признана Петербургом исконной и неотъемлемой частью великой России. С точки зрения Сергея Соловьева хелмщизна также является „издревле русской землей”:

 ...Издревле русская земля,
Ты — прошлого живая книга!
Здесь Русь освобождал от ига
Меч Даниила короля.

Холм — город, официально признанный российским, в котором разместились губернские власти — Соловьев рассматривал, как место, где живет многоязычный народ, и в котором мрачный католический костел соседствует с сияющей древнерусской православной святыней («Сияет древний русский храм»). Заключительная часть стихотворения представляет патетический призыв поэта забыть о ненависти и с благословения Святого Духа начать строить русско–польское единство: 

О, две извечною враждой
Разъединенные стихии!
Уже связует Дух Святой
Судьбины Польши и России.

Здесь, где почиет Даниил,
Короной римскою венчанный,
Готов свершиться мир желанный,
Двух вечных, равноправных сил.

Ужель нам враждовать до гроба?
И Девы Пресвятой алтарь
Не восстановит мир, что встарь
Разрушила людская злоба?

Как видно, Сергей Соловьев стоял на той же позиции, что и его дядя Владимир:  русско-польское единение могло быть достигнуто прежде всего на основе общих обоим народов христианских идеалов, а не в социальной или политической плоскости. Такое же мнение во время Первой мировой войны выражали и другие российские религиозные мыслители, среди них, в частности, Николай Бердяев, а также писатели  Дмитрий Мережковский и Вячеслав Иванов.

Сергей Соловьев является автором одного из прекраснейших стихотворений о Польше, когда-либо написанных в русской поэзии. Речь идет о лирическом обращении «К Польше». Приводим его здесь целиком: 

К ПОЛЬШЕ

Тебя железная судьба
Казнила жребием тяжелым
И не смолкают по костелам
Рыданья женщин и мольба.

Отцы и сыновья-подростки
Все — в бранном поле, и за них
Лепечет мать молитвы стих
У Ченстоховской Матки Боски.

О, злополучная страна,
О, верная Пречистой Деве!
Ты вновь от риз обнажена
И распинаема на древе.

Кто истязуем так бывал
Касаньем к незажившей ране?
Но сам Христос тебя избрал
Причастницей своих страданий.

Взирай на кровь Его Страстей,
На пригвождаемые руки...
Ему поведай скорбь и муки
Твоих истерзанных детей.

Ведь скоро ясно будет всем,
Что кровь твоя – как жертва в храме,
И вновь Рахиль рыдает в Раме,
И озарился Вифлеем.

Насыщен голод духа злого
Твоими мертвыми детьми...
Прости же нам грехи былого
И нас, как братьев, приими.

Сергей Соловьев 

Конечный мотив этого стихотворения — обращенная к Польше просьба простить России ее вины прошлого. Он очень характерен для Соловьева и редко встречается в русской поэзии. Лишь немногие тогдашние русские писатели нашли в себе силы выразить такое духовное покаяние (среди них были Мережковский и Вячеслав Иванов). Соловьеву удалось это сделать в словах непосредственных и воистину христианских.

 Источник: SLAVIA ORIENTALIS, v. XLIV Nr 1 (1995), s.71-77