Синдром Неммерсдорфа

Старый кинематограф обладал своим очарованием. Медленно гас свет и раздвигался занавес, скрывавший белый экран, на котором появлялась известная всем в Третьем Рейхе картинка —  гитлеровский орел с расходящимися от него лучами. А на этом фоне  ежесекундно появлялись слоги: DIE-DEUT-SCHE-WO-CHEN-SCHAU. Начинался показ очередной серии кинохроники. Той осенью выпуск Die Deutsche Wochenschau за 1944 год не отличался от других. То, что должно было стать «гвоздем программы», было помещено среди других сюжетов. И вот перед зрителями предстала отбитая у красноармейцев восточно-прусская деревушка Неммерсдорф вблизи Гумбиннена. Разрушенные дома, разбитые повозки и лежащие повюду —  во дворах, в домах, в полях и даже в кирхе —тела, в основном женские. На экране ясно видно, что у них задраны юбки, что должно было означать, что перед смертью они были изнасилованы. Из динамиков доносились слова, которые должны были вызывать ненависть к русским и мобилизовать немцев к отпору. Эти картинки, показанные в хронике,  и слова вскоре действительно станут убивать. Но —  вовсе не врагов гитлеровской Германии.

Двадцатого августа 1944 года советские разведчики пересекли небольшую граничную речку возле восточно-прусского местечка Шилльфельде и впервые за все время Второй мировой войны оказались на территории Третьего Рейха.  После короткого огневого столкновения разведчики отступили, но у жителей Восточной Пруссии появился страх, маскируемый  хвастливыми заявлениями Эриха Коха, главного руководителя этой наиболее выдвинуто на восток немецкой провинции, местного гауляйтера NSDAP. «В качестве комиссара обороны Рейха я ручаюсь за то, что, что ни один русский солдат, проникший на территорию Восточной Пруссии, не останется в нашей провинции дольше, чем на несколько часов», —заявил тогда Кох.

Русские нанесли новый удар через полтора месяца,  9 октября, они перешли довоенную границу Восточной Пруссии и атаковали ее восточные уезды, прежде всего местечки Гольдап и Гумбиннен (нынешний Гусев Калиниградской области РФ), сея всюду смерть и опустошения. Несколько дней длилась ожесточенная битва за Гольдап, окончившаяся взятием города красноармейцами. Вскоре, однако, вермахт отбил эти территории, вытеснив русских из Восточной Пруссии.

Во многих — не только немецких — исторических исследованиях в течение многих лет приводились показания одного фольксштурмиста из Кенигсберга, оказавшегося в конце октября 1944 года в Неммерсдорфе. Я тоже цитировал их в своей изданной в 2001 году книге «Захлопнувшиеся ворота»: «В первом же дворе, слева от дороги стояла решетчатая повозка. К ней были прибиты в позиции распятия четыре обнаженные женщины. К дверям сеновала  были прибиты еще две обнаженные женщины, тоже распятые. В домах мы нашли в сумме 72 женщин и детей и одного старика в возрасте 74 лет. Все были мертвы. Было видно, что их подвергали зверским пыткам, за исключением двухх женщин, убитых выстрелом в затылок. Среди жертв были даже младенцы  с разбитыми черепами. Все женщины, а также девочки 8-12 лет, носили на теле следы насилия. Не пощадили даже слепой старушки». В своей книге я сопроводил этот рассказ таким комментарием: «В этом случае чудовищных красноармейских преступлений в Неммерсдорфе гитлеровская пропаганда не солгала». В свое оправдание я  могу сказать только одно: так же писали многие  журналисты и историки в различных странах. Сегодня я знаю, что и в данном случае гитлеровская пропаганда —  как всегда —  солгала.

Правду о преступлении в Неммерсдорфе немецкие исследователи открыли уже в 90-е годы прошлого века, когда в архивах были обнаружены сенсационные документы, относящиеся к осени 1944 года. Некоторые утверждают, что раньше их «не хотели» найти. «Холодная война» способствовала распространению гитлеровской версии описываемых событий. После распада Советского Союза удачно завершился также поиск их свидетелей, в том числе главного свидетеля по этому делу. Это была старая женщина, пережившая в детстве побоище в Неммерсдорфе, по имени Герда Мечулат. Она рассказала на камеру польского телевидения правду о том, что произошло там в памятную субботу, 21 октября 1944 года.

Русские обыскивали дома в захваченной деревушке Неммерсдорф, а группа из 27 ее жителей спряталась в бомбоубежище. «В тот день были именины моего отца,—рассказывает Герда Мечулат —  и мы пошли в убежище. Поздним вечером деревню стали бомбить наши (т.е. немецкие) самолеты. В убежище сбежались также красноармейцы. И там, в убежище, кто-то из офицеров  11 гвардейской армии дал приказ расстрелять всех немцев. После налета, —  продолжала госпожа Герда, — русские вышли на пригорок с автоматическим оружием. Они выгоняли нас из убежища, крича: «Пошел, пошел!» Я выходила последней. Упала. И в этот момент кто-то из русских выстрелил в меня. Я чудом осталась в живых».

Через несколько часов немецкая контратака заставила русских отступить. В понедельник, 23 октября, утром в Неммерсдоф вошли немецкие войска. Среди них оказался еще один свидетель — Хельмут Хоффманн. Перед камерами польского телевидения он заявил: «Позже писали о распятых женщинах, прибитых к стенам домов. Это чушь. Ни одна из женщин не была изнасилована. Опубликованные в прессе фотографии —  это ложь. Это была постановочная съемка. Убитым женщинам просто задирали юбки».

Когда 26 немцев, убитых русскими, были похоронены, Министр пропаганды Третьего Рейха Йозеф Геббельс издал распоряжение (подтверждаемое существующими документами) о том, что масштаб преступлений следует преувеличить. Тела следовало вырыть из могил и приготовить для постыдных постановочных съемок, проводившихся  операторами Die Deutsche Wochenschau с участием журналистов. Эта своеобразная эксгумация, являющаяся одновременно профанацией тел, проводилась под надзором специального посланника рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Им был профессор медицины Карл Гебхардт, имевший генеральский чин группенфюрера СС.

Геббельс постарался также, чтобы отретушированная версия сообщения о событиях в Неммерсдорфе дошла до Ватикана. В Риме войска союзников уже выгнали немцев и итальянских фашистов Бенито Муссолини, поэтому дипломаты стран союзников, сражающихся с Третьим Рейхом, аккредитованные при Апостольской столице, имели полную свободу действия. 10 ноября 1944 года английский посол сэр д'Арси Осборн проинформировал Министра иностранных в Лондоне сэра Энтони Идена o своем разговоре с папой Пием XII. Тот, между прочим, заметил, что собирается выступить с осуждением русских за военные преступления (на этом этапе войны речь могла идти главным образом  о событиях в Неммерсдорфе), что явно перепугало английского посла. Он писал в рапорте Идену, что «уговаривал папу не делать этого, во всяком случае, непосредственно, так как это могло бы плохо отразиться на наших отношениях с Москвой».

 …Была —  насколько я помню —  первая суббота декабря 2000 года. В автомобиле, в котором я ехал в Любин, на коленях у меня лежала топографическая карта Польши, на обороте которой давались краткие характеристики малоизвестных местностей. О Любине, в частности, говорилось, то это «село в уезде Торым. В XV веке здесь был построен готический костел из камня и кирпича, с одним залом, треугольным навершием с востока и прямоугольной башней. Сохранился помещичий дом, построенный в 1790 году, одноэтажный, с мансардовой крышей». И не было ни слова о том, что здесь случилось в конце Второй мировой войны. Но вот уже и Любин, к нему мы подъехали окольной сельской дорогой. Было холодно, шел дождь со снегом. Как в тот день...

Вильденхаген ничем не отличался от тысяч других селений на обширной территории Третьего Рейха.  Во время войны в нем, как и в тысячах других немецких селений, использовали труд людей, привезенных в Германию на принудительные работы. Среди них была одна полька, известная тем, что часто удачно гадала немкам. Однажды во время полевых работ она предсказала ротающим в поле, что им предстоит далекое путешествие. Немки засмеялись. «Нам? А кто в поле работать будет?» Но, однако вскоре действительно им пришлось отправиться в далекое путешествие — на тот свет… И прихватить с собой своих детей.

Во второй половине января 1945 года до них докатилась волна беженцев — немцев с берегов Варты, из Генерального губернаторства и чехановского района Восточной Пруссии. Это были главным образом женщины, старики и дети. Они спали в школе, на сеновалах, у немецких хозяев. Тем, кому удалось пережить ночь с 31 января на 1 февраля, вспоминали позднее, что беженцы говорили страшные вещи. О красноармейских ордах — насилующих, убивавщих, сжигающих все на своем пути. Во многих домах лежали еще газеты и журналы, в подробностях описывавшие все, что немцы застали в восточно-прусской деревушке Неммерсдорф. Гитлеровская пропаганда с удовольствием помещала подробные описания изнасилованных женщин, убитых стариков и детей. Кое-кто из жителей Вильденхагена мог сам побывать в недалеком Реппене (Репине) или во Франкфурте-на-Одере и посмотреть там в кино известную кинохронику со съемками, сделанными в Неммерсдорфе.

«Синдром Неммерсдорфа» завладел воображением миллионов немцев. Так издавна утверждали  и немецкие, и польские, а с недавних пор также и российские историки. Тогда многие немки, догадывающиеся о том, что вытворяли их сыновья, мужья, братья и отцы на Востоке, в особенности на оккупированных территориях СССР, решили не даваться живыми в руки русских. А те были уже рядом. В январе 1945 года, за неполные двадцать дней зимнего наступления, передовые отряды Красной Армии от Нарвы и Вислы дошли до Одера. А в Вильденхагене староста, заядлый нацист, не позволял эвакуироваться за Одру гражданскому населению, хотя оно уже было к этому готово. Конные повозки с наиболее ценным имуществом уже стояли готовыми к отъезду.. В этой ситуации достаточно было кому-нибудь крикнуть: «Русские идут!», чтобы немецкие женщины впадали в безумное состояние. Они убивали своих детей, а затем сами вешались...

Описания той кровавой оргии, которая в ночь с 31 января на 1 февраля 1945 года охватила Вильденхаген, собрала больше десяти лет назад гражданка ФРГ Адельхейд Нагель —  одна из несостоявшихся жертв той кошмарной ночи. Веревка, которую мать завязала вокруг ее шеи, не смогла задушить девочку. Ее воспоминания хранятся в Польше в центре КАРТА. Обратимся к небольшому фрагменту ее рассказа, описывающего события родом из пекла: «Госпожа Терш, жена управляющего имением, уничтожила всю семью. Внука она била до крови пестиком по голове, а потом перерезала горло. Своей дочери перерезала обе руки и ударила лопатой по голове. Двум своим воспитанницам, восьми лет от роду, перерезала жилы. Потом сделала то же своим восьмилетним внучкам. Когда пришли русские, спасать их было уже поздно. Одна из девочек просила воды. Они дали ей напиться, а потом выстрелили в живот. Та умерла. Госпожу Терш, которая все это устроила, они отвели к ограде и там расстреляли. [...] У Линке в сарае висело пять человек, и еще двое в коптильне, у Гебауэра еще двое. У Беренса висело восемь человек. У Валентина —  все были мертвы, госпожа Шмарр, жена кузнеца с детками... Я не могу всех сосчитать, столько их было».

Никто и ничто не может оправдать расстрела русскими беззащитных людей, хотя ветераны Красной Армии и пытаются объясниять, что тогда они думали только о чудовищных преступлениях, совершенных фашистами на оккупированных территориях Советского Союза. И что для них каждый немец был фашистом, потому что так учила их сталинская пропаганда («Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей», — писал о немцах Илья Эренбург в своем знаменитом стихотворении). Гитлеровской же пропаганде нужны были доказательства варварства русских. Для Геббельса то, что произошло в Немменсдорфе, было недостаточно жестоким. «Геббельс очень остро отреагировал на советские преступления. В своих распоряжениях он часто к ним обращался. Без сомнения, это были преступления, но он приказал их значительно преувеличить», — сказал польскому телевидению Вильфред фон Овен, бывший под конец войны близким сотрудником гитлеровского Министра пропаганды.

Невозможно полностью понять того, что, начиная с января 1945 года, происходило на землях Третьего Рейха, занятых частями Красной Армии, если не знать всей правды о событиях в Неммерсдорфе. Всей правды, без гитлеровской «ретуши». Инсценированные картинки из кинохроники и газет дали, впрочем, неожиданный результат. Зимой и весной 1945 года тысячи немок на слова «Русские идут!» реагировали самоубийствами. Многие из них перед смертью убивали своих детей. И не только в Вильденхагене…

29 августа 1998 года Адельхейд Нагель была одной из нескольких женщин из Вильденхагена, присутствовавших на открытии скромной памятной таблицы на стене костела в Любине. Протирая очки от дождя и снега, она пыталась в ту декабрьскую субботу разобрать слабо видимые буквы, образующие надпись на немецком и польском языках: «С огромной любовью и печалью мы вспоминаем тех, кто бессмысленным образом лишился жизни, навсегда оставшись здесь. Вильденхаген — Любин 29.8.1998. Вестембергский земляческий округ».

Нынешние жители Любина не желают знать, что произошло в прежнем Вильденхагене, в его домах и хозяйственных постройках в памятную зимнюю ночь 1945 года. «Это не наша история!» — услышал я почти 56 лет спустя.

 На cнимrе: Гитлеровцы готорят жертвы Неммерсдорфа к постановочным съемкам (фото из журнала "Spiegel special").

Источник: Leszek Adamczewski. Łuny nad jeziorami. Replika, Poznań, 2019

Печатается с сокращениями