I. БОЛЬТЕНИКИ

Больтеники (Bolciеniki) имеют долгую историю, берущую начало в XVII веке. В 1723 году они достались инфлянтскому стольнику Вавжинцу Путткамеру и стали родовым имением в Беларуси. Путткамеры были евангелистами, принадлежали к старой инфлянтской шляхте. Браки стремились заключать со своими единоверцами. Шести поколениям этого рода имение принадлежало до 1939 года.

В начале XIX его владельцем был отставной генерал Александр Путткамер. Наполеоновские события и смерть любимой жены привели его к пожизненной меланхолии, что сказалось на состоянии имения. Оно, а также соседние Бражельцы и небольшое имение Унехово оказались запущенными и обложенными долгами. Новому наследнику, Вавжинцу Путткамеру  (1794–1850), пришлось долго рассчитываться с долгами, стараясь повысить доходность имения. Воспитывался он дедушкой и няней. Отставной генерал сыграл большую роль в становлении характера и мировоззрения юноши. В 1807 г. он отдал внука в публичное евангелистское училище в Слуцке, В 1812 году тот окончил физико-математический факультет Виленского университета со степенью кандидата философии. Посещал лекции Лелевеля и других профессоров. В войне 1812 года  был сторонником Наполеона, участвовал во многих сражениях, Под Лирским в Пруссии лошадь под ним была убита, а сам он контужен и попал в плен. Вернувшись из плена домой, вел хозяйство в Унехове, находящемся  недалеко от Туганович, где познакомился с семьей Верещаков и 14 июля 1819 года оставил на шестой странице альбома Марыли свое четырехстишие, - символ преданности и любви. Они обручились. Свадьба состоялась в  1821 году.

Граф постоянно занимался хозяйственными делами и проблемами евангелистской гмины в Литве. В 1821 г. он избирается куратором Евангелисткого Синода, ведет дела, связанные со строительством Слуцкой кальвинистской гимназии, в которую  было преобразовано училище, где он сам учился.

Пытаясь поднять доходность имений, улучшить положение крестьян, граф занимался реформированием хозяйства. В 1828 г. заложил паперню, по образцу которой производство бумаги началось и в соседних имениях. Затем построил небольшую суконную фабрику, кожевенное предприятие…. Занимался выращиванием свеклы и сахароварением, построив предприятие по своему проекту, завозил семена свеклы, раздавал их огородникам, пытался организовать акционерное общество, но не всегда получал понимание и достойную поддержку со стороны других помещиков.

Вавжинец был озабочен жизнью крестьян и не пытался улучшать свое материальное положение в ущерб их состоянию. В 1846 году он избирается.маршалком шляхты (предводителем дворянства) Лидского повета и продолжает защищать права крестьян, за что «пана добродея» стали насмешливо называть «маршалком холопов». Он подготовил ряд социальных проектов, добился  открытия в Вильно типографии под эгидой объединения поляков в целях развития польской культуры в Литве, Был убежден, что «… чем больше класс крестьян образован, тем в большей степени сознает необходимость улучшения своего быта».  Сын Станислав, очень любивший отца, написал и издал книгу воспоминаний о нем, где отдал должное его памяти…

 После свадьбы Марыля с мужем стали жить в старом путткамеровском доме, несколько обновленном и заново меблированным. Марыля становится хозяйкой большого шляхетского двора со всеми заботами, радостями и печалями. Ее детские годы и юность прошли беззаботно в добротной, хорошо устроенной тугановичской усадьбе, под сенью деревьев обширного пейзажного парка, в атмосфере английских и немецких романсов, французских романов, пения и музицирования на фортепьяно. В роль хозяйки имения она  входила медленно и, скорее всего, неохотно. Первое время жила без радости, в смятении и переживаниях. («я живу, чтобы терпеть»), не имея сил заглушить воспоминаний о романтических встречах с Адамом. По выражению Одынца, она была для Вавжинца не женой, а «душевной сестрой и преданной приятельницей». Ее состояние понимал и сам Лоренс, как на французский манер называла его Марыля, Он по-своему вежливо и учтиво любил жену.

Домашние дела и заботы молодой графини первоначально имели вид сельской идиллии, но не экономии. Она обходила конюшни, баловала лошадей сахаром или солью, окруженная домашними птицами, сыпала им зерно из корзины. О ее птичьих заботах Одынец наисал Мицкевичу, и тот в «Пане Тадеуше» нарисовад  образ Зоси с ее «птацтвом». Как и раньше в родительском доме, она читала, музицировала на перевезенном из  Туганович фортепьяно (с очень приятным звуком),  пародировала на салонный манер народные белорусские песни, вела корреспонденцию. В 1821 году она писала Адаму: «Миллион раз благодарю за божественную поэзию… Чудесно! Читаю ее и перечитываю тысячекратно и поражаююсь твоей гениальности и таланту».

Ездила верхом по околицам на своей кляче Гурысе, навещала Тугановичи, где хозяйничал ее брат Юзеф, и Плужыны, где жила ее мать Франтишка вместе с братом Михалом, таким же начитанным, возвышенным романтиком, но замкнутым и малоразговорчивым. Имела горничную  и сердечную подругу Розальку. Все хозяйские заботы лежали на доброй старой няне Вавжинца, преданной дому Путткамеров.

Вавжинец терпеливо переносил капризы жены и в 1822 году. предложил пригласить поэта на «Зеленое свято» в Больтеники. Адам прогостил уних две недели. Мудрый, благовоспитанный Лоренс не сгорал от ревности. Он как бы старался помочь Адаму перенести его сердечные переживания. Относился к поэту с глубоким уважением, высоко ценил его поэтическое дарование. Одынец, побывав в 1823 году. в Больтениках, больше всего был удивлен тем, что с первых же слов разговора о поэзии, Вавжинец «так естественно и влюбленно» отозвался о поэзии Мицкевича. Граф, по воспоминаниям сына Станислава, любил литературу, искусство и особенно поэзию и музыку. Место встреч и видимо последнего прощания Маоыли с поэтом был небольшой древесный массив-гаек, названный позднее приятелями «Гаеком Марыли». Со слов Марыли, он состоял из хвойных пород, в основном елей. Был угрюмым и мрачным даже летом. Под полог понурых елей почти не проникал свет. Здесь они пережили минуты взаимного счастья и, кроме того, гаек стал для Марыли «большим уроком».

Позднее Марыля вложила в «Гаик» романтический мотив, превратив его в свою «Świątynię dumania». Сама его очистила, пользуясь топором и лопатой, и положила плоский валун в виде надгробной плиты и, по словам Одынца, выбила на нем крест и слова «Przeszłości i Nadziei». Памятный валун сохранился, он врос глубоко в землю. Его окружают уже не ели, а лиственные деревья. По другим данным, крестик высек сам Адам в память о романтической любви.

. Постепенно Марыля приходила к жизни. Входила в ту роль, которую уготовила ей судьба, стала понимать «потребности своего нового дома». Няня Гриндзона, которую она умела уважать, ценила ее заслуги и старания, хотя та часто болела, - сказывался возраст. Антоний. Одынец в «Воспоминаниях о прошлом», частый гость Путткамеров, так писал о доме: «все там дышало и было проникнуто поэзией, начиная от самой хозяйки и до наимельчайших деталей ежедневной жизни. На первом месте чувствовалась эстетичность и приятность, юолее чем  материальная польза». В 1823 г. Одынец, посетив очередной раз Больтеники, увидел Вавжинца и Марылю на крыльце дома и оставил радостную запись: «он дородный красивый блондин, а она в белой юбке, подпоясанная черным пояском, подстриженная коротко, в круглой соломенной шляпке. Идиллия супружеская и идиллия сельская!»

Добавим у этому, что может она была внешне и обычна, но друзья Адама Мицкевича «восторгались ее духовной красотой, поражались начитанностью, умением поддержать беседу – даже не умением, а искусством…» К Путткамерам тянулись соседи, для них Марыля была «магнитом».. Из Заполья приезжал Игнатий Домейко, живший у своей сестры под надзором полиции, а в 1823–1826 годах. – Одынец. Она не только переписывалась со ссыльными филоматами, переживала за них, но и всячески помогала материально, посылала книги, фотографии, подарки...

. Сами Путткамеры не часто, но выезжали в Вильно, любили посещать Яшуны в Литве, где жили Балинские. Михал Балинский был женат на дочери профессора Яна Снядецкого (1756–1830), В Яшунах бывал и сам профессор, известный астроном, математик, философ и просветитель, суровый критик поэзии Мицкевича. В разговоре с ученым Вавжинец всегда бывал на стороне поэта, с запалом хвалил его поэзию, которую высоко ценил и по-настоящему любил.

 Неотъемлемой частью жизни шляхты того времени были охоты. Любил охоты Вавжинец и устраивал их ежегодно зимой, обременяя дом и Марылю большими заботами. В намеченный день съезжались люди с собаками. Гончих псов набиралось около двадцати  и около десятка других собак. Марыля конно привозила в лес завтрак, а вечером все возвращались в дом, где были уже накрыты столы, к горящим каминам и теплым печам.

Радость пришла в дом с рождением детей. В 1827 (или 1825) году родилась девочка Зофья. Смех и радость ребенка заслонили все мысли о прошлом. В 1829 (или 1828) году родился Станислав, наследник хозяйства. В 1835 – Хелена, в 1838  –  Каролина.  В своих письмах из Уфы Чечот желал Марыле быть «любимой матерью, доброй женой и экономной хозяйкой».

Много переживаний принесли семье события 1831 года.  Путткамеры не остались от них в стороне. Марыля готовила перевязочный материал для повстанцев, Вавжинец снабжал их сукном своей фабрики. В 1833 году нагрянула полиция, перевернула весь дом, забрала все бумаги, касающиеся филоматов. Вавжинец с Марылей оказались в Виленской тюрьме, а затем в тюрьме в Гродно.

После смерти мужаа Марыля скаждым годом все больше вникала в хозяйские дела. Одно время увлеклась выращиванием индюков, продажа которых в Вильно приносила некоторый доход. Растила, воспитывала детей. Спешила к больным, интересовалась детьми крестьян. В дни жатвы сама везла на поле квас. В 1841 году онв с радостью готовилась к приезду Томаша Зана, который больше всех пострадал за дела филоматов. Встречала его вместе  со Станиславом в Вильно, хотела иметь его домашним учителем сына, но на это требовалось специальное разрешение из Санкт-Петербурга.

Жизненный путь графини не был устлан цветами и не был таким романтическим, как в молодости, хотя любящий Лоренц был рядом и не раз говорил: «нам рельзя обижаться на жизнь, ибо Бог дал нам славную Зосю, доброго Стася и этого голубочка» (имелась в виду Каролина). Незаметно Зофья выросла. Пению она училась у Ксаверии Девбель, потом брала уроки пения у Станислава Монюшко. Радовала мать пением баллад и романсов Мицкевича, напоминая о далеком прошлом.

II. БРАЖЕЛЬЦЫ

В 1850 году (30 января) скоропостижно скончался Вавжинец. Сын вспоминал, что перед кончиной отец слабым голосом произнес слова псалма, который перед смертью пел его любимый дед, отставной генерал. Вавжинец всю жизнь руководствовался принципом, перенятым от деда: «Пусть лучше мне будет обида, лишь бы я никого не обидел». Прощаясь навсегда со своим другом,  Одынец  сказал: «... это самый добросовестный, самый приятный  человек... был действительно идеальным». Похоронили Вавжинца в Вильно.  На надгробной плите были выбиты стихи Одынца: «Przechodniu stój! Bo stoisz nad męża mogiłą, / co myślą stał na czasu swego wysokości /serce jego dla cnoty i dla prawdy biło, / a życie jego pasmem ofiar było / służąc ludzkości w Bogu, a Bogu w ludzkości».

Сердечно оплакивали доброго пана крестьяне. Они сами заказывали богослужения в костелах и церквях. Марыля тяжело перенесла утрату человека, которого всегда ценила и уважала, но незаслуженно поздно ответила взаимностью. Она осталась одна, до конца жизни в черной одежде, с заботами семейными, хозяйственно-административными и все еще с задолженным имением. Бражельцы.

Усадьба была заложена на террасе, в том месте, где р. Сельча делает плавный поворот и, приняв в себя воды р. Бружалка, уходит в сторону Литвы. Обе реки - мелководные, но быстротекущие, с хорошо просматриваемыми песчаными руслами, переувлажненными неширокими поймами и высокими, круто обрывающимися правыми террасами. В усадьбе имелся небольшой усадебный дом, в котором, начиная с февраля 1821 г., время от времени останавливался Вавжинец и Марыля, приезжая из Унехово или Больтеник.

Здесь проходили невеселые дни молодой графини после замужества с постоянно неизгоняемыми мыслями о поэте. В 1821 г. из Бражелец, как свидетельствует Шимон Матишак («Хронология писем Марыли Путткамер до А. Мицкевича»), были высланы первые четыре письма Адаму, написанные в феврале и марте.

В Бражельцах Вавжинец Путткамер осуществлял свои экономические планы, используя р. Сельчу. Была построена дамба, и воды Сельчи залили пойму реки, образовав вытянутый водоем. На другом берегу реки строится мельница. При мельнице работала фабрика сукна и паперня (бумажная фабрика), которая сильно потерпела от российских солдат в 1831 г., а в 1851 г. сгорела. От мельницы сохранились только руины фундаментов, да вздохи старожилов, пользовавшихся в прошлом ее услугами. Давно спущен водоем, длинное водное зеркало которого, являлось главной доминантой маленькой просто устроенной усадьбы, строения которой стояли на берегу. Марыля любила Бражельцы, эту тихую живописную местность, где совсем маленькая Бружалка торопливо несла свои воды в Сельчу, где утопали в зелени цветущих трав небольшие поймы, где весной воздух переполнялся пением птиц. «Нигде так красиво соловьи не поют, как именно над Сельчой», – писала в одном из писем Марыля. Бражельцы в отличие от Больтеник освободились от давних долгов деньгами от ее приданого (в суме 81000 злотых). В Бражельцы часто приезжала с детьми, проводила здесь лето. В 1833 г. аккомпанировала восьмилетней Зосе на фортепьяно, которая пела одну из песенок Яна Чечота, посвященную Сельче. Текст песни ссыльный Ян, проживавший уже девятый год в Уфе, переслал Михалу Верещаке с просьбой передать Марые. В 1848 г. к матери приехала Софья со своей маленькой Эмилией и 5-ью детьми мужа. Их семья продолжала увеличиваться. В 1851 г. родился Александр, в 1854 г. – Моника и в 1859 г. – сын Ежи. Старый обветшавший дом Путткамеров становился тесным, и в 1850-1851 гг. Марыля энергично берется за обновление и расширение усадьбы, в которой после женитьбы Станислава осела уже навсегда.

Станислав с Фелицией стали жить в Больтениках. Их свадьба состоялась в начале 1853 г. в Павлиново на Полесье, в доме Ипполита. Из-за тяжелой зимней дороги Марыля не была на свадьбе, но вскоре в Вильно встретилась с невесткой. Новый деревянный дом с крыльцом строится в наиболее приподнятом месте на берегу р. Бружалка. Место его расположения прослеживается. И теперь, находясь на этом месте, по-прежнему ощущается красочность перспектив на струящуюся внизу Бружалку и спокойно уходящую вдаль, более широкую Сельчу. От спихлера, который стоял слева от подъездного круга, осталось догнивающее нижнее бревно. Место хозяйственных построек указывает старый тополь белый. От четырехквартирного дома рабочих на берегу Сельчи сохранилась часть стены высокого фундамента, сложенная не из крупных камней, как обычно делалось, а из мелкого полевого камня. По гребню террасы растут очень старые ивы ломкие, черемухи, перевитые хмелем, образуя непроходимые заросли, и закрывая виды на место бывшего водоема, ложе которого сплошь поросло буйным крупнотравьем. В эти же годы Марыля закладывает «парк прогулочный и огород овощной».

В соответствии с модой времени, парк был пейзажным и, видимо, не без романтических мотивов. С Бригидой, дочерью Юстины, ставшей женой Томаша Зана, Марыля была в дружественных отношениях. В августе 1855 г. она получила ее письмо, полное горечи и боли в связи с «утерей Ангела, который был для меня целым миром и единственным счастьем на этой земле. Утеряла мужа, опекуна, отца…» В заботах семейных и хозяйственных шли годы. Много сил отдавала обучению Каролины. Сама учила ее литературе, французскому языку, подбирала лучших учителей по пению и рисунку. Учила в старом классическом духе тому, что ценилось в салонах: знанию языков и литературы, игре на фортепьяно, пению и рисованию. Зять А. Калиновский отмечал хорошее домашнее воспитание Каролины, ее образованность. Подрастали внуки. Эмилию начала учить тоже французскому языку. Купила ей новое фортепьяно. В 1851 г. писала сыну, что на старости лет (а было ей всего 52 года) она думает только о детях и только в них ее жизнь.

Марыля имела салон в Вильно, в котором по вечерам за чашкой чая собирались Ледоховские, Тышкевичи, Плятеры, Лопатинские, Оборские и др. Салон посещали литератор Р. Подберский, Владислав Сырокомля, А. Одынец, Бенедикт Турский, маршалок шляхты, Козловский и Станислав Красинский, ставшие позднее бискупами, и др. Собравшись, читали стихи, слушали фортепьянную музыку или просто вели светские разговоры. Год 1855 выдался особенно тяжелым. Пожар унес дворы крестьян, начались работы по оказанию помощи погорельцам. Во Дворце (д. Дворец, Дятловский район) на руках Марыли умирает любимый брат Михал. Его смерть искренне оплакивали все крестьяне имения. Михал не имел наследников и библиотеку завещал Марыле. В этом же году она узнает о смерти Целины, жены Мицкевича. «Бедный, бедный… все на него валится», – писала Марыля Балинским в Яшуны. Затем не стало Адама. В 1856 г. умер брат Фелиции, владелец имения Ипполитово на Полесье. Все переживания слились в одну большую безмерную боль. Плакала о несбывшемся счастье молодости, по умершим, по осиротевшим детям поэта. Весной из Вильно вернулась в Бражельцы. Цвели сады, пели жаворонки, природа ликовала, давала силы жить, служить живущим. Двор был переполнен птицей (куры, гуси, индюки), а голова бесконечными хозяйскими заботами. Зимой 1858 г. Бражельцы посетили Горецкие. Известный живописец Тадеуш Горецкий (1825–1868), ученик В. Ваньковича и К. Брюлова, автор многочисленных картин, таких как «Исповедь молодой девушки у католического священника», «Христос благословляет детей», «Последнее причастие», был женат на Марии Мицкевич, дочери поэта. Мать Тадеуша была доброй приятельницей Марыли. Они вместе помогали ссыльным филоматам, а затем сосланным в Сибирь участникам восстания 1831 г. В Бражельцы приехали все трое. Позже Марыля выслала Горецкой миниатюру Адама, которого называла «Nieśmiertelnym» и написала ей письмо. «Суббота. Вечер. Бражельцы. Спешу послать Вам миниатюру Папы Бессмертного. Была сделана за два дня до его отъезда с краю 1824 г. и очень была тем временем похожа. Пусть остается у Вас до того времени, пока Пан Тадеуш своей мастерской кистью ее скопирует…» В 1860 г. Ян Рыхлевич попросил руки Каролины. Начала готовить приданое. Венчание состоялось в Беняконях, свадьба в Больтениках, в доме брата. После смерти отца он являлся главным опекуном матери и сестер. Шаферками были Мария Мержеевская и Эмилия Калиновская, дочь Софьи, шаферами – Кароль, Габриель, Виктор и Юзеф, сыновья Калиновского. После отъезда Каролины с Яном в его имение Руткевичи (д. Руткевичи, Щучинский район) Марыля в Бражельцах осталась одна. Очередной неприятностью явилось увольнение А. Калиновского с должности директора шляхетского института. Возникли материальные трудности в семье Софьи. Она хорошо пела, но обремененная большой семьей, не смогла стать артисткой, выступала только в любительских концертах. Занималась гуманитарной опекунской деятельностью среди бедных. В 1860 г. в Вильно состоялась встреча Марыли с Владиславом, сыном Мицкевича, приехавшим из Парижа. Он посетил Новогрудок и Тугановичи. По его просьбе живописец Винцент Дмоховский нарисовал картины «Дом Мицкевича в Новогрудке», «Усадьба в Тугановичах». Позже Франтишек Верещака изготовил копии и переслал Владиславу, чем заметно расширил поле легенды о Тугановичах и Марыли. Слава, которая шла о поэте, не приносила ей радости, а скорее боль. В детстве дочери пели баллады Мицкевича, а когда повзрослели, реагировали протестом.

Год 1863 и политические с ним связанные события принесли новые огорчения. Были арестованы сыновья Калиновского, Константин Тугановский из Туганович, Ян Рыхлевич. В четвертый раз ходила Марыля вокруг виленской тюрьмы, в которой вместе с Вавжинцом коротала тягостные дни в 1833 году. Неспокойный год 1863 был последним в жизни Марыли. Она умерла в ночь с 27 на 28 декабря.

Бражельцы опустели. Последними были ее слова: «За край, за мучеников». Затем фольварк принадлежал сыну Каролины Станиславу, родившемуся в год смерти бабушки, и его дочери Янине, которая стала женой Адама Жолтовского.

В 1923 г. Жолтовские распродали земли. Усадьба ыла утрачена, продолжает зарастать. На месте парка - давно уже поле. На Бружалке живут бобры, старые яблони сада Жолтовских валят и строят плотины. Здесь и теперь тихо и красиво. Кругом луга и поля, среди которых разбросаны хутора. Журчит Бружалка, не поддается бобрам, находит новое русло. По-прежнему заливаются, поют соловьи.

Сбылись слова последнего четверостишья песни Яна Чечота, которая когда-то звучала в Бражельцах … «A może wieki przemina / I nas już nigdze nie będzie, / Lecz dusze nasze nie zgina, / Cień nacz te brzegi osiędzie».

Графиня Путткамерова покоится в Беняконях возле ограды костела Иоанна Крестителя, построенного в 1900–1906 гг. на месте старого деревянного, в котором часто бывали Путткамеры.

На памятнике скромная эпитафия: «Вечный покой даруй ей Господи». Рядом покоятся дочь Каролина (умерла в 1923 г. в возрасте 83 лет) и жена сына Фелиция из Коневичей (умерла в1899 г. в возрасте 68 лет).

Источник: https://elib.bspu.by/bitstream/doc/3680/1/%D0%93%D0%A0%D0%90%D0%A4%D0%98%D0%9D%D0%AF%20%D0%9F%D0%A3%D0%A2%D0%A2%D0%9A%D0%90%D0%9C%D0%95%D0%A0%D0%9E%D0%92%D0%90.pdf