Левашовская пустошь

Вожу экскурсии и паломников по кладбищу. Как только просят — школьники или взрослые, — так и соглашаюсь. Всегда останавливаемся на перекрёстке дорог, по которым убитых подвозили к ямам или рвам.

Здесь установлены Русский православный и Польский католический памятники. Рассказываю об истории их создания. Дмитрий Иванович Богомолов от Питерского «Мемориала» и Леон Леонович Пискорский от Питерской «Полонии» задумали поставить памятники не просто рядом, а в композиции, в единстве. Леон Леонович не раз повторял, что польский памятник не станет в этом месте прежде русского, что крест польского памятника будет склонён как бы к голгофе с русским памятником, что в церемонии открытия сан православного и католического духовных лиц должен быть обязательно сопоставим. Так и вышло. Памятники открыли и освятили 30 октября 1993 года одновременно.

 Много позднее польские документалисты снимали фильм о Левашове и в основу положили вопрос: А как вы понимаете «Прощаем и простите нас»? Эти слова — цитата из послания польских первосвященников немецким в 1965 году, в одну из годовщин окончания Второй мировой войны — высечены по-польски и по-русски на польском камне в Левашове. Если перевести дословно: «Прощаем и просим о прощении». Мне этот вопрос неожиданно задали перед камерой в библиотеке, на рабочем месте. Задумался о чувстве вины и вспомнил:

Чувство своей вины. Когда в 1989 году родственников погибших впервые пустили в Левашово, здесь было жутко. Мрачный хвойный лес, почти заросшие тропинки, собачьи будки, охранная тропа вдоль трёхметровой высоты забора с колючей проволокой. Провалы земли над местами погребений — яма к яме, кому-то это запомнилось, как длинные рвы.

Но люди принесли с собой свечи, иконки, портреты погибших. Кто-то неизвестный повесил на дерево алую ленту со словами: «Отец! Я узнал, что ты расстрелян, через 53 года! Прости!». Виноват ли человек, что ему 53 года врали от имени государства? Но сердцем он просил прощения.

Мысль о чужой вине. Однажды в Левашове после жестокого мороза грянула оттепель. Таял снег на памятниках. Затем снова мороз и снег. Посетители кладбища остановились у Польского камня. Я смахнул порошу, и сквозь ледяной слой, будто сквозь застывшие слёзы (польские? русские?), проглянули слова о прощении. Кто-то медленно перечитал и неожиданно спросил: «А почему «прощаем»»? После паузы услышал: «Значит, есть что прощать».

Потом мы с операторами ехали в Левашово мимо здания госбезопасности, Большого дома на Литейном. Многие уверены, что расстреливали именно в подвалах Большого дома. И я вспомнил мысль Дмитрия Ивановича Богомолова о том, что лучшим памятником жертвам репрессий мог бы стать сам Большой дом, если на его цоколе высечь имена всех замученных ленинградцев.

 Прошло 17 лет, и напротив Польского памятника в Левашове установили памятник католикам всех обрядов и национальностей — жертвам политических репрессий.

Оба памятника — из важнейших в Левашове. Каждый год 1 ноября здесь собираются для поминовения жертв сталинских злодеяний. Затем крестный ход во главе с о. Кшиштофом Пожарским щедро несёт огоньки ко всем памятникам по всем дорожкам кладбища.

 Большой террор и поляки

Конечно, не случайно во время карательной кампании 1937–1938 годов следователи добивались признания польской национальности арестованных. «Переправляли» русских, украинцев, белорусов… — на поляков. Спрашивали: «Вы же католик?», «ведь ваш отец поляк?», «ведь вы родились в Польше?», «а вы посещали польское консульство?», «а у вас есть родственники в Польше»?

Всё потому, что в основу борьбы против десятков тысяч придуманных «шпионов» был положен специальный «польский» приказ НКВД. Немецкий приказ отдан раньше, а польский стал образцом для последующих.

Перебираю мысленно списки «шпионов, террористов, диверсантов и вредителей», составленные в Ленинграде за полтора года массовых расстрелов. 82 списка — «Поляки», 61 список — «Эстонцы», 39 списков — «Финны»…

Списки составляли в Ленинграде, их утверждала так называемая «двойка» — Комиссия НКВД и Прокуратуры СССР. Вначале местная «двойка», затем московская. Как правило, приговаривали «по первой категории» — к расстрелу.

Поляков расстреливали по спискам «Поляки», а ещё по приговорам Особой тройки Ленинградского НКВД, по приговорам судов и трибуналов.

Планы выполнялись и перевыполнялись. Пять тысяч поляков упомянуты в 12-ти томах Книги памяти «Ленинградский мартиролог».

 Юзеф Мацкевич и Катынь

Я - петербургский белорус, библиотекарь, историк, археолог, занимаюсь, в прямом и непрямом смысле, археологией советского времени. Изучаю документы, принимал участие в раскопках расстрельных могильников. Для меня необыкновенно значимо, что первый исследователь Катынской трагедии, поляк Юзеф Мацкевич, был уроженцем Петербурга.

Близкие боли: польская, питерская, русская, белорусская... Для меня это так. Ну, как у Окуджавы — «Мы связаны, Агнешка, давно одной судьбою…». И мне понятно, почему «Блокадную книгу» смогли написать Даниил Гранин и Алесь Адамович.

Может быть, поэтому для меня два топонима — как звоночки, как молоточки непрерывно:

Катынь – Хатынь, Катынь – Хатынь… Оба названия стали нарицательными и не уходят из зоны современных политических споров.

Расстрел чекистами части польских военнопленных в Катыни в 1940 году Советский Союз пытался не только свалить на гитлеровцев, но и представить материалы фальсификации на Нюрнбергский процесс. Теперь, сколько ни публикуй документов, кто-то в современной России, вне зависимости от уровня образованности, то и дело повторяет: «Нет, ничего не доказано, это сделали не наши, это фашисты».

Боюсь, и Хатынь, одна из многих сожжённых белорусских деревень, была избрана для создания мемориала и возникновения политических аллюзий не случайно, а по созвучию. Мол, Катынь – Хатынь — всё едино, всё фашисты. Даже ударение в Катыни с первого слога перекочевало в обыденном упоминании на второй, как в Хатыни.

 Юзеф Мацкевич не побоялся в годы войны из своего Виленского бытия приехать на раскопки в Катынь, а затем, уже находясь в армии генерала Андерса, создать первую книгу правды. Спасибо Мацкевичу. Анджей Вайда создал документальный, а затем и художественный фильм о Катыни. Спасибо Вайде. Спасибо, поляки, за правду о Советском Союзе для России.

В 1992 году Наталья Горбаневская перевела на русский и составила сборник публицистики Юзефа Мацкевича «От Вилии до Изара». Спасибо Наталье, она построила мостик правды о Катыни так же твёрдо, как мостик правды об оккупации Чехословакии в 1968 году.

 Идут годы.

А мне во время выступлений и экскурсий задают те же вопросы:

— Зачем это было Сталину убивать военнопленных поляков в 1940 году? Что-то сомнительно. Ведь они пригодились бы потом во время войны с Гитлером.

Отвечаю:

— Затем, что Сталин был в то время другом Гитлера, действовал «Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией». А в лагерях и тюрьмах у него сидели тысячи крепких духом польских патриотов, мечтающих взять оружие и встать против Гитлера в одном ряду с союзниками. Зачем ждать бунта заключённых, если их можно убить. Страх, зверство и ложь — из основных двигателей сталинской власти.

— А почему нет всех документов, нет предписаний на расстрел?

— Потому, что ничего принципиально нового в этой технологии не было. Во время массовых расстрелов в годы Большого террора в Ленинграде и по Ленинградским приказам использовалась та же практика. Заключённых боялись. Им никто не говорил о бессудном приговоре. Говорили, что переведут в другое место заключения - и убивали. Заключённых Соловецкой тюрьмы госбезопасности, среди которых были и католические священники, в 1937 году вывозили к местам расстрелов по спискам переводимых в другие лагеря. Этапные списки служили ведомостью для отметки о расстрелах. Два из трёх мест массовых расстрелов так и не найдены. Секрет по сей день.

Разве при такой отработанной технологии что-то могло остановить Сталина и его палачей перед расстрелом польских военнопленных в 1940 году?

Разве можно забыть, что Большой террор 1937–1938 годов шёл одновременно с принятием сталинской конституции, окончанием второй пятилетки, выборами в Верховный совет, юбилеями Октября и карательных органов. Так победил сталинский социализм…

За полтора года карательной кампании в СССР были погублены около миллиона человек: умерли в тюрьмах и лагерях (от побоев, туберкулёза и насильственного кормления во время голодовок), а также расстреляны (официально расстреляны, но и задушены верёвками, придушены выхлопными газами в фургонах, убиты дубинами и железными палками, утоплены, порублены топорами, закопаны полуживыми в спецмогильниках).

 Мои герои

Теперь наши памяти рядом. Книги памяти России и Польши создаются в содружестве.

За четверть века работы я так привык к пересечению времени, что иногда хочется взять телефонный справочник 1937 года и звонить за уточнениями по тому или иному адресу.

Как люблю своих героев.

Женщин арестовывали и расстреливали количественно меньше. Но каждое имя, как удар в сердце.

 Мария Николаевна Медведовская. Библиотекарь Публичной библиотеки, занималась филологией, преподавала, свободно владела французским, немецким, английским, испанским, итальянским, португальским, читала на греческом, латинском и других языках. «Вычищена» и уволена из библиотеки в 1930 году. Арестована в 1932 году. В протоколах допросов записано: «Я настолько убеждённая католичка, что за католицизм (веру католическую) приму тюрьму», «Мой отец был георгиевский кавалер, и я ничего не боюсь. Заявляю, что все большевики лжецы, доносчики и недостойные люди. Мне грустно, что моя родина находится под властью лжецов. Они отреклись от бога и попали в грязь. Я их глубоко и сознательно ненавижу. Больше я вообще не желаю говорить». И отказалась подписывать протоколы. Ей дали пять лет концлагеря. Потом не пустили в Ленинград, работала медсестрой в Смоленске. Пришли планы на расстрел. Снова арестовали и расстреляли 15 октября 1938 года. Погребена в Катыни. Помянута в «Мартирологе католической церкви в СССР» (М., 2000) и в «Ленинградском мартирологе». Брат Медведовской Николай был приговорён в 1925 году к расстрелу с заменой на 10 лет концлагеря. Муж сестры Павел Алексеевич Бровцин осуждён в 1932 году на 5 лет концлагеря. Дальнейшая судьба их неизвестна.

 Амата-Людмила, Людмила Фаддеевна Зелинская. Дочь профессора классической филологии Петербургского университета Ф. Ф. Зелинского. В 1909 году вышла замуж за блестящего учёного, византиниста Владимира Николаевича Бенешевича. Помогала мужу в научной работе. Родились сыновья. После революции Зелинский уехал из Советской России и уговаривал уехать Бенешевичей, но они остались. Бенешевича уволили из университета. Арестовали в 1922 году, отпустили. В 1928 году снова арестовали, вскоре осудили на 3 года концлагеря и отправили на Соловки. В 1930 г. арестовали и уволили с работы Людмилу Фаддеевну, но освободили под подписку о невыезде. В 1931 году Бенешевича объявили агентом Ватикана, польской и немецкой разведки и осудили на 5 лет концлагеря, а Людмилу Фаддеевну «за содействие мужу» — также на 5 лет концлагеря. В 1933 г. Бенешевича освободили, в 1934 г. освободили Людмилу Фаддеевну. Зелинский пытался устроить её выезд в Польшу — не разрешили. В 1937 г. были арестованы Бенешевич, сыновья-близнецы Бенешевичей Дмитрий и Георгий, научные работники, а также брат Бенешевича Дмитрий, геолог. Все четверо тайно расстреляны по различным спискам «Поляки». Людмиле Фаддеевне, как и другим родственникам расстрелянных, солгали от имени государства, что они отправлены в дальние лагеря без права переписки. Ждала их. Целая комната наполнилась мужскими вещами. Как только менялась мода, покупала одежду для мужа и сыновей. Добилась их реабилитации в 1958 году и поняла, что уже их нет на свете. Работала с архивом мужа. Умерла в 1967 году, так и не узнав правды о расстрелах. Бенешевичи помянуты в томах «Ленинградского мартиролога», о судьбе их рассказано в документальном фильме «Великий перемол, или Академическое дело. Черные шары на красном поле» (2013).

 Ядвига Адольфовна Вейнерт-Влядих. Она и её муж Николай Владимирович Вейнерт были в числе зачинателей экскурсионного дела в Петербурге. В советское время Ядвига Адольфовна преподавала в школе. Дважды, вслед за мужем, была судима на 3 года высылки из Ленинграда и отбывала ее с мужем. Вновь арестована 21 июня 1938 года. Приговорена к расстрелу 31 октября 1938 года. Приговор не исполнен в связи с окончанием карательной кампании. Её бы расстреляли, но в предписании на расстрел ошибочно записали как «Веннерт». Значит, «отставили от операции», чтобы уточнить «установочные данные». Вдруг не та, а нужной нет на месте. Но до последнего массового расстрела 6 ноября 1938 года уточнить не успели  В 1939 году ей дали 5 лет ссылки в Якутию. Выжила, добилась реабилитации семьи, умерла в 1973 году. Правду о расстреле мужа не узнала. О том, что ее саму должны были расстрелять, тоже не знала.

Николай Владимирович расстрелян 1 ноября 1938 года. Возможное место погребения – Левашовское мемориальное кладбище. Супруги Вейнерты помянуты в «Ленинградском мартирологе».

Их сын Юрий Николаевич Вейнерт провел в лагерях и ссылках более 20 лет, был талантлив, он создал (совместно с Я. Хароном) «Сонеты Гийома дю Вентре», погиб в Северо-Енисейской ссылке. Сын Адольф был артистом театра имени Пушкина, воевал красноармейцем, умер от ран в 1942 году. Воевали также сыновья Николай и Ян, но выжили. Оба помогали в работе над «Ленинградским мартирологом», Ян Николаевич передал мне семейные материалы, мы встречались в Левашове, на заседаниях «Полонии» и даже делились иногда «сердечными» лекарствами.

 Простите, мои героини, простите, мои герои!