I. Новая дикция

Хочу не поэзии, но дикции новой [1].

 («Поэтический трактат» [2])

 (...) потому что язык — моя мера

                                  («Не так» UP 345 [3])

Подобно Блейку [4], Мицкевичу, Достоевскому, Гомбровичу [5] и нескольким другим писателям, к которым он постоянно возвращается в своей эссеистике, Милош является творцом, чье дело произрастает на почве противоречий. Часть критиков, имеющая склонность к тщательному его прочтению, давно осознала, что почти каждой из его формул присуще какое-либо контрастное «но». Катастрофизм? — но «эсхатологический». Моралистика? — но полная извращенной иронии. Классицизм? — но такой, который не может существовать без достижения романтических корней. Поэзия культуры? — а кто лучше Милоша видит и понимает мир природы? Стоит напомнить о том, что особенно близкий Милошу Уильям Блейк [4] написал «Песни Невинности», но был также автором полностью им противоположных «Песен Опыта»; лишь оба эти цикла, вместе взятые, формируют целое. Приводить отдельные высказывания из «Песен Невинности» в качестве взглядов Блейка было бы бессмысленным, ибо полный смысл этих высказываний складывается лишь при столкновении и взаимном дополнении с соответствующими высказываниями из «Песен Опыта». Аналогично и у Милоша, которого можно было бы понять совершенно по-разному, если, обманываясь сентенциозной видимостью его высказываний, изолировать их от целостности, от системы вступающих в диалог друг с другом убеждений и аргументов. Это также касается такого особенного компонента работы Милоша, каким является его концепция поэтического языка. Даже если не интересоваться практическим воплощением этой концепции в стихах и поэмах, и ограничиться лишь предварительным рассмотрением этого вопроса, непосредственно сформулированного им в некоторых эссе, в «Поэтическом трактате» и в других произведениях — то уже там можно столкнуться с некоторыми противоречиями.

Самое важное то, что проблемы поэтического языка Милоша одновременно и интересны, и неинтересны. В его творчестве немало недружелюбных формул, обусловленных «сознательным и упрямым анти-эстетизмом» (PO 136), и отказывающих в значимости чисто литературным дилеммам, поэтическому аутотематизму [6], переоценке важности этой «кажущейся страны» (UP 139), которая является — или, к тому же, бывает — поэзией. «Казалось бы, все люди должны обняться, закричать, что не могут так жить, но никакому крику не вырваться из их горла, и единственное, что они могут сделать, это класть слова на бумагу или рисовать на холсте, полностью осознавая, что это так называемые литература и искусство на замену» (PO 176). Неприязнь проявляется и в проблематике, вырастающей из завышенной оценки значения языка: Милош в этом случае имеет в виду как определенные тенденции в науке («Читаю с неприязнью и враждебностью различных структуралистов [7], которые заявляют, что язык владеет нами, а не мы владеем языком», PO 63), так и некоторые течения в литературе (языковой аутотематизм тех фракций авангарда, в чьих интересах «скорее само поэтическое произведение, чем широкий мир» (K 68). Против поэзии «лабораторной», «ограниченной» (PO 39), против авангардной «атрофии сердца и печени» (K 68) — но за попытки «пробивания руками современного поэта отверстий в стене, возносящейся вокруг его лабораторной цитадели» (PO 39). Так выглядит его расклад симпатий и антипатий. Он основывается на двух заключениях. Во-первых: «поэзия и вообще литература оказывается все более бессильными перед лицом того, что открывается нам как реальность, то есть переходит в самодостаточную функцию языка, в письменность. (...) Подозреваю, что сегодняшняя тенденция — уход в лингвистический материал как в систему зеркал, чисто литературных отсылок, отсюда и реальность кажется трудной» (ON 162-163). Во-вторых, «слова, которые удивляются словам, предложения, показывающие предложениям «zyg-zyg marcheweczka» [9], ироничные забавы поэтов-лингвистов, пародии, персифляжи [10], могут иметь преимущества лишь там, где канон языка не нарушен», между тем как польский язык «не является языком с “поставленным голосом”» (ON 129, 139), что Милош может убедительно доказать.

Таким образом, могло бы показаться, что проблемы языка Милош сочтет несущественными по сравнению с проблемами, с одной стороны, реальности, а с другой, языка общего, этнического — как в его историческом развитии, так и в современных искажениях. Однако это только видимость. На самом деле — и это может показаться банальным — трудно найти другого современного польского поэта, творчество которого было бы настолько глубоко проникнуто саморефлексией, а также размышлениями над проблемами поэтического языка, над способами выработки «новой дикции». И опять-таки, если ограничиться выписыванием цитат-сентенций и их количественной статистикой, то, бесспорно, оказалось бы, что Милош является еще более аутотематичным поэтом, чем, например, Пшибось [11]. На такую статистику, несомненно, имел бы влияние тот неиссякаемый источник афоризмов, каким является «Поэтический трактат», вместе с тем дело не только в этом.

С самого начала мы сталкиваемся с противоречиями, и их будет еще больше. Особенно тогда, когда, не останавливаясь на «сформулированной поэтике» Милоша, мы пытаемся рассмотреть, как обстоят дела поэтического языка в рамках его «имманентной поэтики»; другими словами, попытаемся поразмыслить над тем, из чего следует и в чем заключается новаторство «дикции» Милоша в контексте польской поэзии ХХ века.

Примечания

1. Перевод всех цитат из Милоша, если не указано иное - Наталии Добровольской.

2. «Поэтический трактат» («Traktat poetycki») в переводе Натальи Горбаневской и с ее примечаниями, изданный в «Ардисе» (Анн-Арбор, США) в 1982 г., был первой книгой Милоша, изданной по-русски.

3. Здесь и далее даны условные сокращения для названий цитируемых книг Милоша. используемые автором: K — Kontynenty (Континенты). Paryż 1958; ON — Ogród nauk (Сад наук). Paryż 1979; PO — Prywatne obowiązki (Частные обязанности). Paryż 1972; RE — Rodzinna Europa (Родная Европа). Wyd. II. Paryż l980; UP — Utwory poetyckie (Поэтические произведения) — Poems. Ann Arbor 1976; W — Wiersze (Стихи). Londyn 1967. Цифры обозначают номера страниц в этих книгах.

4. Уильям Блейк (1757-1827) — английский поэт, художник и гравер. Автор сборника «Песни невинности и опыта, показывающие два противоположных состояния человеческой души». («Songs of Innocence and Experience Shewing the Two Contrary States of the Human Soul»).

5. Витольд Гомбрович (1904-1969) — польский писатель. Большинство его произведений гротескны и высмеивают стереотипы польского традиционного историко-национального сознания.

6. Аутотематизм— польский термин, созданный литературным критиком, эссеистом, переводчиком Артуром Сандауэром, развитый и интерпретированный другими исследователями. Он определяет ситуацию, когда литературное произведение содержит размышления и замечания о самом себе.

7. Структурализм — совокупность холистических [8] подходов, возникших главным образом в социальных и гуманитарных науках в середине ХХ века.

8. Холистический — основанный на целостном подходе к объектам, явлениям.

9. Zyg, zyg marchew(ecz)ka — форма дразнения, при которой совершаются движения пальцами, как при чистке моркови.

10. Персифляж — литературное произведение или иной текст, содержащий иронический, шутливый замысел, а также насмешки, высказанные в виде комплимента. (Комлев Н. Словарь иностранных слов. 2006).

11. Юлиан Пшибось (1901-1970) — польский поэт, эссеист, переводчик и публицист. Ведущий поэт краковского «Авангарда» начала 1920-х годов.

 Перевод Наталии Добровольской