Выпуск 21
Переводчики и авторы
Ярослав Марек Рымкевич и Мандельштам
I. Мандельштам в стихах Рымкевича
У Ярослава Марка Рымкевича есть четыре стихотворения о Мандельштаме:
1) “Osip” (1970) из сборника «Анатомия» В этом раннем стихотворении рисуется воображаемый образ поэта, сложенный из образов, навеянных поэзией Мандельштама:
|
OSIP A Osip gdzie A Osip w fotelu skulony Słowo od słowa aż się wsłowi słowo Ptasie me gamy ptasie było lato Nadieżda w bieli poprzez zboża leci Może w ruinach może w ptasich gamach 1970 |
ОСИП А Осип где А Осип в кресле прикорнувший От слова к слову пока высловится слово О гаммы мои птичьи Птичье было лето Надежда в белом в небе наискось над полем В руинах может Может в птичьих гаммах 1970 |
Комментарий. В 1970 г. в СССР опального Мандельштама еще не печатали. Первый сборник его стихов (в серии «Большая библиотека поэта) вышел лишь в 1973 г., первое собрание сочинений в 2 томах — в 1990 г. В ПНР знакомство с произведениями Мандельштама началось раньше: уже в 1971 г. Рышард Пшибыльский издал том его стихов «Поэзия», в котором, в частности, появились многочисленные переводы, выполненные Станиславом Банраньчаком и четырнадцать переводов Рымкевича.
2). Второе стихотворение “Ulica Mandelsztama” (1981) взято из одноименного сборника (1983, 1984, 2002). Эта книга писалась Рымкевичем одновременно с его романом «Разговоры поляков летом 1983 года», посвященном событиям периода военного положения 1981-1982 гг. в Польше и после него. Шок, пережитый польским обществом в это время, составляет эмоциональный фон этого стихотворения. Стихотворение не раз переводилось в диссидентской литературе (наиболее известный перевод принадлежит Наталии Горбаневской). Ниже приводится новый перевод этого стихотворения, приведенный в сборнике переводов Ан. Нехая «Сад в Миланувке» (2009).
|
ULICA MANDELSZTAMA A gdzie jest ta ulica Nie ma tej ulicy A gdzie jest ta ulica To wiemy my troje Tam gdzie w słojach rzew płynie Wszysto jedno czyja Tam gdzie kości puszczają zielone gałązki Tam gdzie on sobie chodzi karmi szczygły kosy Jak długa biała szyja naszej krwi naczynie Tam gdzie z Bogiem pod rękę co dzień spacerje Za nim enkawudzista idze w sztok pijany Lipiec 1981 |
УЛИЦА МАНДЕЛЬШТАМА Где же эта улица? Нету горемычной Где же эта улица? Знает наша троица Там где в кольцах кровь течет Чья не все ль едино Там где к небу из костей ветки вырастают Там где ходит-бродит он с птицами-щеглами Точно в белой шее той нашей крови токи Там где с Богом он порой под руку пройдется А за ним энкаведист ходит в стельку пьяный Июль 1981 |
3) Стихотворение “Osip Mandelsztam wchodzi do ogrodu” вошло в сборник «Заход солнца в Милянувке” (2002), получивший литературную премию «Нике» за 2003 год.
|
OSIP MANDELSZTAM WCHODZI DO OGRODU Osip Mandelsztam wchodzi do mego ogrodu Nie ma nawet imienia idzie z Woroneża Koszulę ma podartą pod nią trochę ciała Znają go moje koty zna go bluszcz i rosa Znają go jeże krety samotne stworzenia Nie ma nawet Nadieżdy na próżno jej szuka Osipie! Witam ciebie w mojej okolicy Osip Mandelsztam nieżywy jak wszystko nieżywe marzec 2001 |
ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ ВХОДИТ В САД Мандельштам вдруг заходит в сад мой через ворота Даже имени нету он Воронеж покинул Входит в рваной рубашке сквозь нее видно тело Узнаёт его кот мой плющ с росой его знают Знает крот знает ежик в одиночку и в паре Нету рядом Надежды и надежд нет на встречу Что ж привет тебе Осип заходи без стесненья Неживой Мандельштам как и все что неживо март 2001 |
4). Последнее стихотворение «Osip Mandelsztam idzie z konwaliami», написанное в 2003 году, посвящено Анне Ахматовой, в которую Мандельштам был влюблен в юности. В качестве эпиграфа в нем приведены слова из воспоминаний Ахматовой: «Тогда он был худощавым мальчиком, с ландышем в петлице, с высоко закинутой головой, с пылающими глазами, с ресницами в полщеки».
Перевод этого стихотворения был сделан Наталией Горбаневской и опубликован в ее антологии «И тогда я влюбилась в чужие стихи». Он оказался неудачным: переводчица не справилась с размером, заменив польский 13-сложник 7-стопным ямбом (вообще не употребляемым в русской поэзии) и использовала при этом слабые рифмы. Вот новый перевод этого стихотворения.
|
OSIP MANDELSZTAM IDZIE Z KONWALIAMI ….Тогда он был худощавым мальчиком, Osip Mandelsztam idzie z kwiatem w butonierce Idzie przez Newski Prospekt potem wzdłuż Fontanki Gdzie wodolot z Kronsztadu skręca do przystani I w bramę śmierci wpada rozpędzona Newa Osip Mandelsztam idzie przez mokre bukiety Idzie przez stacje metra przez Płoszczad’ Lenina Przez tłumy na peronach przez pieśni Salome Tam gdzie Cziomaja Rieczka jest grób rozstrzelanych Idzie przez drzwi te które wyrwano z futryną Żałobny dzwon powietrza nad Fontanką dzwoni 8 maja 2003 roku |
ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ ИДЕТ С ЛАНДЫШАМИ …Тогда он был худощавым мальчиком, Анна Ахматова Вот идет Мандельштам, свежий ландыш в петлице, Через Невский проспект, вдоль Фонтанки суровой, Где речной водолет развернулся к причалу, И с разбега Нева к вратам смерти[1] несется. Вот идет Мандельштам по букетикам мокрым, По ступеням метро, там, где Ленина площадь[2] Сквозь толпу на вокзале, сквозь песнь Саломеи, Там, у речки у Черной[3] — могилы убитых, Он проходит сквозь дверь, — ту, что сорвана с петель, Нынче траурный звон над Фонтанкой несется. 8 мая 2003 года |
Комментарий. Это стихотворение появилось в то время, когда в Польше коммунизм уже был преодолен, а творчество Рымкевича получило широкое обшественное признание. В России преодоление коммунизма шло долгим и трудным путем. Коммунистическая идеология, доставившая русскому народу столько страданий, долго продолжала сосуществовать рядом со свежим ветром перестройки. Стихотворение Рымкевича содержит ряд намеков на эту двойственность российской действительности. Тут и памятник Ленину у Финляндского вокзала в Ленинграде (ставшем уже вновь Санкт-Петербургом), и мемориал жертвам тоталитаризма вблизи Черной речки в Левашово, где было погребено более 50 тыс. жертв, расстрелянных в 30-е годы ХХ века и позднее.
Резюме. Подводя итог, можно сказать, что образ Мандельштама занял прочное место в поэзии Рымкевича. Он просуществовал в ней более 30 лет, начиная с 1970 г. вплоть до начала XXI века, и сделался интегральной частью его поэзии. Восхищение творчеством Мандельштама — Рымкевич причислял его к наивысшим достижениям российской культуры, — вместе с пониманием трагичности судьбы поэта, которая была зеркальным отражением трагической истории России первой половины XX века, делают эти стихи ценным памятником нашей эпохи.
II. Стихи Мандельштама в переводах Рымкевича
Если оригинальных стихотворений о Мандельштаме у Рымкевича лишь 4, то число выполненных им переводов — на порядок больше. В 2009 году в варшавском издательстве Sic! вышла его книга «Осип Мандельштам. 44 стихотворения и несколько фрагментов», содержащая переводы, выполненные в 1970–2009 гг. и снабженные обширными комментариями Рымкевича. Нет смысла пересказывать здесь эту книгу, и я ограничусь несколькими замечаниями, касающимися выбора стихов и качества переводов.
Первый перевод был выполнен в начале 60-х годов во время визита Ярослава Марека Рымкевича в Москву в составе польской писательской делегации. Жил он, как и полагается, в отеле «Варшава». Он пишет: «Я показал перевод сразу же (речь идет о восьмистишии «И Шуберт на воде…») Надежде Мандельштам, а потом Анне Ахматовой[4]. Надежда Мандельштам была довольна переводом и уговаривала меня продолжить работу». Вот этот перевод:
|
Nim były wargi, szept się zrodził w niebie, |
Быть может, прежде губ уже родился шопот |
Вернувшись в Варшаву, Рымкевич по просьбе Зыгмунта Пшибыльского перевел еще 13 стихотворений для подготавливаемого им cборника стихов Мандельштама «Поэзия», вышедшего в 1971 году.
Среди них было еще одно восьмистишие:
|
A ja z przestrzeni i przestworzy I czytam sam, na własne oczy, |
И я выхожу из пространства И твой, бесконечность, учебник |
Следует сказать, что цикл восьмистиший Мандельштама, созданный им в ноябре 1933 -июле 1935 года, принадлежит к числу наиболее темных его произведений, с трудом поддающихся интерпретации. Над «Восьмистишиями» ломало головы уже не оно поколение мандельштамоведов в нашей стране. Тем удивительнее смелость, с которой Рымкевич взялся за их перевод. И поэт не столько их понял, сколько прочувствовал — прочувствовал их мироощущение, их музыку.
Знаменательно, что слова «Запущенный сад», (в переводе «Ogromu sad zdziczały») перекочевали из этого восьмистишия в название книги октостихов самого Рымкевича: «Koniec lata w zdziczałym ogrodzie» (2015).
Еще одно стихотворение Мандельштама, переведенное Рымкевичем, «Снова Глюк из жалобного плена…» состоит из четырех восьмистиший, следующих друг за другом и объединенных темой музыки оперы Глюка «Орфей и Эвридика». Опера была поставлена в Петербурге в Мариинском театре Всеволодом Мейерхольдом и Михаилом Фокиным вначале в 1911, а затем возобновлена в 1919 г. Осип Мандельштам, так же как Ахматова, почти наверняка видели обе эти постановки.
Любопытно, что Рымкевич выбрал для перевода раннюю редакцию этого стихотворения, впоследствии переработанную Мандельштамом для его второй книги стихов «Tristia» (1922). Переводчик объясняет это так: «Очищенная версия из “Tristia”, вероятно, более совершенна, но мне жаль было Глюка и ухи, поэтому я вернул то, что Мандельштам выбросил, по моему мнению, напрасно»[5].
Вот что у Рымкевича получилось в итоге:
|
To znowu Gluck z żałobnych głębin Lokaje niosą lisie futra, Po hałasie, zgiełku i wrzasku Na ulicach śniegu czarne zaspy, listopad 1920 |
Снова Глюк из жалобного плена Снова челядь шубы разбирает, После гама, шелеста и крика Пахнет дымом бедная овчина, ноябрь 1920 |
Приведенных примеров достаточно, чтобы сделать выводы о переводческих принципах, исповедуемых Рымкевичем, и оценить качество его переводов. Безусловно, переводы Мандельштама, сделанные Рымкевичем, выполнены со всей возможной тщательностью, за которой кроются любовь и сопереживание. И мысль, и чувство, заложенные в стихах, переданы им достаточно полно. Третья же составляющая стихов — гармония — передана в той степени, какая допускается разницей языковых инструментов стиха, то есть их просодией. Не секрет, что русский язык более певуч, чем польский. «Слаще пенья итальянской речи/Для меня родной язык» — говорит Мандельштам в этом стихотворении. «Słodsza nasza rodzinna mowa/ Niźli śpiew włoskiego języka» — вторит ему Рымкевич, в точности передавая мысль этих восьми слов, но употребляя при этом целых пять шипящих звуков (у Мандельштама — два). И с этим ничего не поделаешь.
С формальной точки зрения можно было бы предъявить ряд других претензий к этим переводам, например, отсутствие мужских рифм и плавающий от одного восьмистишия к другому размер, но я не хотел бы этим заниматься, поскольку я — не формалист. Для меня как переводчика гораздо важнее передача мироощущения и звучания стихов, и в этом смысле вклад Рымкевича в присвоение польскому читателю поэзии Мандельштама трудно переоценить.
III. Ярослав Марек Рымевич и Россия
Ярослава Марка Рымкевича, принадлежащего к послевоенному поколению поэтов, трудно назвать русофилом. В своем романе-эссе «Разговоры поляков летом 1983 года» он передает типичные польские настроения эпохи военного положения в Польше, далекие от симпатий к России. Но вот это его стихотворение как будто написано русским человеком:
|
łagry łagry o baraki w śniegu Tam na śniegu leżą zwłoki gołe Tam za śniegiem są antyczne twarze łagry lagry o bogowie biali Już mineło pół wieku i więcej Już mineło ale to nie minie Tors bez serca pusty wykrwawiony Tors spod śniegu - Apollo blady Nasze życie jak kolczaste druty Listopad l994 |
Лагеря бараки в дымке снежной На снегу нагих останков груда Там в сугробе лик античный стынет Снег и боги мраморные эти Уж прошло полвека даже болеe Уж прошло да не проходит значит Торс без сердца кровушки лишенный Там в сугробе Аполлон раздетый Наша жизнь за проволокой колючей Ноябрь 1994 |
Конечно, лагерная судьба коснулась не только русских, но и очень многих поляков. Можно говорить об общности судеб, общем историческом опыте – и видеть в нем источник сострадания, пронизывающего эти стихи.
В интервью газете «Rzeczpospolita»[6] поэт сказал: Иногда мне кажется, что народ, причинивший своим соседям и всему человечеству столько зла, угнетавший и истреблявший литовцев, татар, поляков, чеченцев - да, собственно, все соседние народы - вообще не имеет права существовать. И что факта его существования не оправдывают, а его ужасных вин не могут искупить даже те великие и прекрасные творения, которые он дал миру: творения Пушкина, Тютчева, Рахманинова, Мандельштама, Прокофьева, Шостаковича (...) А иногда я думаю о русских с огромной любовью и огромной болью, вспоминая, что это народ многострадальный, втянутый в шестерни истории и нечеловечески истерзанный ими. Если это так (...) то надо с изумлением и даже восхищением взирать на то, что, несмотря на все перенесенные им страдания, он сумел породить Тютчева и Мандельштама (...)»
И заканчивает поэт на пессимистической ноте: «Я знаю точно, что история отношений России и Польши еще не закончена, что в ней еще произойдет немало плохого и страшного. Это совершенно очевидно, ибо в истории вообще, как правило, происходят плохие и страшные вещи, а вещи радостные и приятные случаются редко».
Что ж, по-видимому, он прав. Во всяком случае, сегодняшнее состояние дел в отношениях между нашими государствами дает мало поводов для радости. Будем надеяться, что нынешний кризис, связанный с пандемией, даст как полякам, так и русским «время и место» для того, чтобы задуматься над тем, как эти отношения улучшить.
Примечания:
[1] «Ворота смерти», выходящие на Неву из Петропавловской крепости. Отсюда узников увозили на казнь.
[2] Площадь Ленина у Финляндского вокзала.
[3] Возле Черной речки на т.н. Левашовской пустоши погребено более 50 тыс жертв Большого террора.
[4] Ахматова находилась в Москве с сентября 1962 г. по январь 1963 г., живя в основном у Марии Петровых, и вела в это время «светский образ жизни», принимая многочисленных гостей, среди которых была, в частности, Наталия Галчинская, приведенная к ней Давидом Самойловым. Встреча Рымкевича с Ахматовой могла состояться 19 октября 1962 года. Лидия Корнеевна Чуковская вспоминает: «19 октября. Виделась с Анной Андреевной у Наташи Ильиной, куда Анна Андреевна приехала для встречи с иностранцами. (Привез их Зенкевич)». — ЛКЧ. II. С. 530.
Источник: http://ahmatova.niv.ru/ahmatova/about/chernyh-letopis-zhizni/1962.htm
[5] Первое восьмистишие в «Тристии» звучит так:
Чуть мерцает призрачная сцена,
Хоры слабые теней,
Захлестнула шелком Мельпомена
Окна храмины своей.
Черным табором стоят кареты, На дворе мороз трещит, Все космато: люди и предметы, И горячий снег хрустит.
[6] Rzeczpospolita, 31.12 - 2.01.2007
Ярослав Марек Рымкевич и Мандельштам
Данный материал был написан в марте 2020 года в Коллегии переводчиков в Кракове в качестве предполпагаемого доклада на кафедре польской литературы ХХ века Ягеллонского университета, руководимой пофессором Войцехом Лигензой К сожалению, доклад не состоялся - Университет был закрыт в связи с эпидемией коронавируса. Автор выражает благодарность проф. Войцеху Лигензе за ценные советы.
Анатолий Нехай
Переводчик с польского и чешского языков, член Союза переводчиков России с 2001 года.