Дело Мигурского

«О скрывшемся из Уральска рядовом первого линейного Оренбургского батальона из поляков Винцентии Мигурском…» Архивное дело № 11604, хранящееся в оренбургском архиве, имеет прямое отношение к саратовскому Губернатору М. Л.Кожевникову, служившему в то время атаманом Уральского казачьего войска под началом генерала Перовского в Оренбурге.

 «Рядовой Винцентий Мигурский, римско-католического вероисповедания, 33-х лет, рост - 2 аршина 6 вершков лицом бел, волосом тёмно-рус, глаза голубые, нос средний. Поступил на службу из дворян Царства Польского 16 февраля 1836 года. Умеет читать по-польски и по-французски. Был осуждён за принадлежность к злоумышленным обществам и покушение на свою жизнь, за что по резолюции главнокомандующего действующей армией отдан в солдаты. Есть жена Альбина Висневская, детей нет».

«Всем! Всем! Всем!.. Прилагая при сём описание примет рядового Мигурского, покорнейше прошу Вас… не оставить распоряжением к наблюдению, не окажется ли он где-нибудь во вверенной Вам губернии с тем, что если он будет пойман, то доставить его под надёжною стражею в Оренбург… (адреса уведомлений: Астрахань, Саратов, Симбирск, Казань и т.д.). Для облегчения поисков: одежда, в которой он скрылся, состояла из форменной солдатской серого сукна шинели и белой фуражной шапки… Ещё приметы Мигурского: косоглаз, особенно, когда смотрит в правую сторону».

В. А. Перовский - А. Х. Бенкендорфу: «Милостивый граф, Александр Христофорович! Задержанный мятежнический польский эмиссар Винцентий Мигурский, определённый в 1836 году в первый линейный оренбургский батальон, расположенный в городе Уральске, 9 сего ноября неизвестно куда скрылся, объяснив в оставленном им на имя исправляющего должность наказного атамана Уральского войска письме, что он решил утопиться… В Уральске осталась после него беременная жена, о которой он в том же письме просил полковника Кожевникова отправить её скорее, чтобы до наступления родов она могла приехать домой. С отличным почтением и совершенною преданностью граф В. А. Перовский».

Рапорт полковника Кожевникова, наказного атамана: «… жена рядового Мигурского отправлена в Каменец-Подольск 13 числа при уряднике Ерёмине, которому выдано на прогоны 210 рублей семьдесят пять копеек серебром». Это было 13 июня 1840 года.

Вот, как это выглядело в воспоминаниях Мигурского: «Июньские ночи, как известно, коротки, вскоре начало светать. Я поднялся в тарантас и, приняв позу ребенка, заспиртованного в банке, поместился под козлами. Заложили меня подушкой, шкатулкой, кофемолкой и разным хламом, накрыли полостью от повозки, в которой уже находились Альбина и Магдуся. Вскоре пришел и урядник с кучером, который вел лошадей и нес дугу с колокольчиками, поспешно запряг лошадей и уже почти сел на козлы. Мария, видимо, не спала и, услышав звук колокольчика, вскочила, как безумная, в тарантас, обхватила руками Альбину, а ногами так сильно топтала по полости, попадая по мозоли на моей ноге, что я, от неожиданности и не зная, в чем дело, едва не закричал от боли».

Саратовский губернатор Министру внутренних дел: «Городничий города Петровска Саратовской губернии препроводил ко мне под надзором квартального задержанного в г. Петровске по подозрению, одетого в женское платье неизвестного мужчину, ехавшего на почтовых из Уральска в экипаже жены рядового Мигурского, которая препровождалась Уральского казачьего войска урядником Ерёминым… Генерал-майор Власов. 21 июня 1840 года».

Полковнику Кожевникову. «Секретно». «В собственные руки». «Имею честь препроводить Вашему высокоблагородию выписку из сообщения военному губернатору господином майором Власовым сведений относительно поимки рядового Мигурского. Считаю нужным покорнейше просить Вашего распоряжения о строжайшем исследовании и уведомлении меня... 6 июля 1840 года. Перовский.

Господину командующему Отдельным Оренбургским корпусом. Рапорт. «Урядник Ерёмин, который был послан для препровождения жены рядового Мигурского, поймал мужа её, скрывавшегося у неё в экипаже, под ногами, не доезжая до города Петровска версты три, и представил его тамошнему городничему; оттуда же возвращён в Саратов, а после господином военным Губернатором отправлен в Уральск. Полковник Кожевников».

Из показаний Данилы Ерёмина, 32 лет от роду, исповедания греко-российского единоверческого; служащего урядником Уральского казачьего войска с 1826 года, под судом и в штрафах не был: «30 июня сего года исправляющий должность наказного атамана Уральского войска, командировав меня для сопровождения в Каменецк-Подольск жены рядового Мигурского, приказом за номером 1321 предписал мне ехать безостановочно кроме необходимых ночлегов, обходиться с Мигурскою вежливо. Ехали мы, по желанию Мигурской, не почтовой дорогой, а просёлочной. Мигурская никогда не выходила из экипажа, который всегда был закрыт фартуками. Таким образом, ехали мы более трёх суток, день и ночь; а на четвёртый день, 17 июня, перед вечером, не доезжая до города Петровска (который по просёлочной дороге от Уральского около пятисот вёрст) версты за три, я услышал тихий мужской голос… Сообщив моё замечание ямщику, который тоже подтвердил это, я, зарядив на случай пистолет, приказал ему остановиться… Я открыл фартук и спросил, с кем она разговаривает. Она пришла в чрезвычайное смятение и отвечала, что никого нет. Заметив же, что ноги её лежали выше обыкновенного положения, я отдернул с её ног рубашку и увидел под ногами у неё голого мужчину…»

А вот, как об этом событии вспоминает сам беглец в своих мемуарах «Двадцативосьмилетнее изгнание или мой побег с женой и парой неживых детей. Подлинные события с 1835 г.»:

«Представьте себе, на четвертый день нашего путешествия, в пяти верстах от города Петровска Саратовской губернии из-за сильного удара колеса о камень, лежащий на дороге, свалилась с козел доска и придавила меня всей тяжестью двух человек, заставив закричать и раскрыть себя!.. Известно, что в подобных случаях проверяют и вещи арестованных. Осмотрели поэтому и наши узлы, шкатулки и другие вещи, но, когда развернули войлок, увидели ящички и намеревались открыть их, я прямо сказал бургомистру, что здесь мертвые тела моих детей, которые я, убегая из неволи, везу с собой на родину. Толпа, стоявшая невдалеке, известие это плохо расслышала и, передавая через сотые уста, так исказила, что нас приняли за пожирателей мертвецов. Так что смотрели па нас с огромным страхом и ужасом и рассуждали о том, где возьмем для еды новые трупы, когда съедим этот запас... И бедные матери прижимали своих младенцев к груди».

В Саратове трупы детей отпели и похоронили. «Наконец 6 августа в половине пятого утра я, Альбина и Магдуся в одном, а двое жандармов в другом тарантасе ехали в костел. Проезжая в открытой повозке через город, заметили мы, что, несмотря на раннюю пору, многие окна тем не менее отворены и в них кланяются нам знакомые и незнакомые лица; поэтому с искренней благодарностью кланялись и мы все трое на обе стороны. Но когда из многих окон стали бросать цветы под ноги лошадям, тут мы расчувствовались безгранично».

«Господину командиру Отдельного Оренбургского корпуса от начальника штаба. Рапорт: «исправляющий должность наказного атамана Уральского войска полковник Кожевников представил ко мне следствие, произведённое над рядовым линейного оренбургского батальона Ванцентием Мигурским. При рассмотрении этого следствия Мигурский обвиняется в составлении подложного письма о лишении себя жизни посредством утопления в реке Урал, в укрывательстве от службы более семи месяцев в квартире жены своей, в побеге, учинённом при выезде последней из Уральска в Каменецк-Подольск… присовокупляя, что обвиняется и жена Мигурского Альбина в укрывательстве его. Генерал-майор Рокоссовский. 29 октября 1840 год».

Из военного министерства командиру корпуса. «Его величество высочайше повелеть соизволил: уряднику Ерёмину выдать в награду пятьсот рублей ассигнациями. Военный министр генерал-адъютант граф Чернышов. 29 июля 1840 года».

Альбину и её служанку, Парасковию Закжевскую, признали соучастницами преступления. После многочисленных прошений их освобождают, и Альбина остается в России. Мигурского же ссылают в Сибирь. Он становится рядовым 14-го Сибирского линейного батальона, расквартированного близ Нерчинских рудников. Альбина отправляется за мужем. 15 лет продолжалась солдатская каторга Мигурского в Сибири. Только в 1857 году он получил право вернуться на родину, но вернулся Винцентий один. Альбина умерла в Сибири от чахотки.

«... Свет, сиявший в ней и радовавший людей, входивших с ней в сношения, потух навсегда. Она не могла понять: зачем? за что эта жестокость? и медленно умирала и радовалась, что она уходит из этого бессмысленного, жестокого мира» (Лев Толстой. «За что?»).

Рассказ Винцентия о последних днях её жизни.

«…Я была твоей возлюбленной, потом - женой, а сейчас приближается минута, когда ты останешься вдовцом. Мне очень горько и больно, что я оставляю тебя среди людей, которых мы должны называть врагами - не питай к ним чувства вражды, мой милый!» Тут она захотела воды и, выпив несколько капель, собралась с мыслями и продолжала: «Прости их так же, как я прощаю, умирая... Ты сам убедился, что русский народ несчастен подобно нашему (хотя и не всегда это чувствует), что есть среди русских люди, достойные уважения... Если сын наш будет жить (в чём я сильно сомневаюсь, так как он родился от очень больной матери), то почаще напоминай ему обо мне…

Обливаясь слезами, я слушал последние слова моей любимой Альбины и видел, что она угасает с каждой минутой... Я чувствовал, что, теряя её, теряю всё на земле, но всеми силами ума и души старался не показывать ей своего горя и появляться около неё только с лицом спокойным и весёлым».

Она умерла 15 июня 1843 года двадцати пяти лет от роду. - Такова, - писал о ней Винцент, - жизнь женщины, которая, не выходя за рамки домашнего круга, наиболее соответствующего возможностям ее пола, смогла вписать свое имя в пантеон самых достойных полек...

В последний путь Альбину провожало множество людей - и соизгнанников, и местных жителей.

Гроб с телом Альбины был опущен в суровую сибирскую землю, обильно политую слезами. Польских могил в Сибири было немало, но среди женских - эта стала одной из самых ранних и наиболее памятных для соотечественников.

Как и могилы умерших в изгнании жён декабристов, могила Альбины служит символом женской верности и истинного самопожертвования.

Через три года после похорон, в 1846 году, жена ссыльного Адольфа Рошковского упомянула о Мигурских в своем письме на родину. Так имя Альбины стало известным и в родной Польше.

Из докладной: «Политического преступника Викентия Валентинова сына Мигурского докладная записка 22 июля 1859 года. Иркутск. Его превосходительству господину председательствующему в Совете Главного управления Восточной Сибири генерал-лейтенанту и кавалеру фон Венцелю.

Имею честь почтительнейше просить Ваше превосходительство о выдаче мне установленного пособия на паёк и одежду с 16 октября по настоящее время. Викентий Мигурский».

Перед докладной запиской Винцентия в деле подшиты две важные бумаги из Петербурга. Одно письмо - из Военного министерства, второе - из III отделения. Оба о том, что Мигурскому разрешено возвращение на родину.

«В 6 дней я собрался и выехал, а через 40 дней, после 24 лет пребывания в Сибири да ещё 5 лет за границей, проделав от Иркустка путь в 8128 верст, 13 сентября 1859 года прибыл в Варшаву…»

… В сентябре 1859 года он приехал в Варшаву, а в 1863 году умер в Вильно. Памятником Мигурскому стали «Воспоминания из Сибири», изданные в год смерти их автора.

В 40-х годах 19 века история Мигурского стала известной со слов очевидцев В.И. Далю. В то время он, будучи чиновником по особым поручениям при графе Перовском, делал ревизию в Уральске (где в своё время жил Мигурский). Случай этот не мог оставить Даля равнодушным. Он пишет рассказ «Ссыльный» и включает его в цикл рассказов «Небывалое в былом или былое в небывалом». Впервые опубликованный в журнале «Отечественные записки» за 1849 год, рассказ В.И. Даля представляет собой довольно-таки сухой перечень событий, без указания имён героев и даже места действия.

Чуть позже эти события стали известны и С.В. Максимову. Он сначала познакомился с рассказом В.И. Даля, и затем - с архивными материалами о Мигурском и с воспоминаниями о нём старожилов Нерчинска. Собранные материалы были использованы Максимовым в работе над эпизодом о судьбе Мигурского в романе «Сибирь и каторга».

В Саратов супруги Мигурские явились уже пленными и там ещё долго помнили тот потрясающий момент, когда они вошли в костёл и пали на колени перед гробом своих детей: она - в трауре, он - в кандалах. Мигурская сделалась предметом разговоров; поляки смотрели на неё, как на святую, на коленях испрашивая у неё благословения. Ссыльная полячка Ева Фелинская в своих воспоминаниях писала «о неудачной попытке побега ссыльного повстанца Мижигурского, организованного его женой, личностью трагической».

Один из польских литературоведов, изучающих творчество Льва Толстого, обнаружил вариант рукописи в московском музее писателя. Рукопись имеет некоторые отличия от опубликованного текста, причём не только по стилю, но и по содержанию. На титульном листе написано: «Путешествие государственного преступника или воспоминание о моей жене, мной написанное, в знак уважения и дружбы посвящаю госпоже Анне Пфаффиус, урождённой Боборыкиной. Винцентий Мигурский. В Иркутске 1 июля 1859 года».

Боборыкины действительно были родственниками Льва Толстого, хотя и очень дальними. Двоюродным братом бабушки писателя Пелагеи Николаевны Горчаковой (1762-1838) являлся Дмитрий Петрович Горчаков, женатый на Наталии Фёдоровне Боборыкиной, умершей в 1833 году. Рукопись Мигурского попала в дом Толстых после опубликования рассказа «За что?» и незадолго до смерти писателя. Так что он не мог ею воспользоваться. В Музее она оказалась в 1946 году.

Через пять лет после поимки беглого ссыльного Мигурского и его жены, благодаря своему шефу В. А. Перовскому, брату министра внутренних дел, атаман Уральского казачьего войска полковник Кожевников 12 января 1846 года станет тринадцатым саратовским губернатором, ещё через пять лет в мае 1851 года примет у себя в доме будущего великого русского писателя Льва Толстого, возможно, расскажет ему об этом деле. И Толстой на склоне жизни напишет об этом в рассказе «За что?», в котором опишет Саратов и Волгу, немощёную улицу, ведущую к пристани. Село Дергачи, слободу Покровскую, супругов Мигурских, служанку Ядвигу и собачку Трезорку.