Заметки об Осецкой

Агнешка Осецкая [Agnieszka Osiecka] родилась в 1936 году в Варшаве. Её отец, известный пианист Виктор Осецкий, называл себя гражданином Австро-Венгрии, а по происхождению был венгр. Привенгеренный поляк, так называла его дочь в мемуарах, говорил по-польски с сильным акцентом. Родился Виктор Осецкий вообще в Белграде. Сверстники его травили и дразнили из-за тяжёлого кожного заболевания, он ушёл в музыку, быстро эмансипировался от семьи, уехал во Львов, стал работать в казино и сделался весьма популярным музыкантом. Мастерски сочинял песни, был душой компании, гастролировал по Европе... Мать, Мария Штехман, наполовину сербка, наполовину румынка, точнее, арамунка (есть такой народ арамуны, их ещё называют валахами), происходила из помещичьей семьи, учительница польского языка, была администраторшей знаменитого литературного кафе Sztuka i Moda.

После рождения дочери они жили в Закопане, работали вместе в курортной кофейне и вернулись в свою квартиру в «творческом» квартале Саска Кемпа незадолго до начала войны. Ресторан Wаtra, общее дело Осецких, работал в оккупированной столице и, по некоторым сведениям, имел связи с сопротивлением. Варшавское восстание семья пережила, но, как и многих варшавян, лишившихся жилья, немецкая администрация отправила из в транзитный лагерь в Прушкове, так называемый Дулаг 121. В этом кошмарном учреждении формировались эшелоны, увозившие поляков на работу в рейх. Комендант специально формировал списки рабочих таким образом, чтобы разделять семьи. Осецких это, к счастью, не коснулось, они все вместе были отправлены в Австрию, в Санкт-Пёльтен, работать на заводе. Агнешка Осецкая вспоминала австрийский период как большие каникулы, когда можно было играть с ровесниками из разных стран, смотреть на небо и наблюдать за птицами, не боясь воздушных атак... Это что творилось в Польше, чтобы ребёнок принудительные работы воспринимал как каникулы!

В 1945 году семейство Осецких вернулось на родину и сразу стало объектом неприятного любопытства соседей: ведь Виктор Осецкий был лицом без гражданства. Особое отношение проявлялось и в школьном окружении Агнешки, в лицее имени Марии Склодовской-Кюри. Врач, писатель и переводчик А. Петров рассказывает, как однажды в доме своих польских друзей процитировал строки Осецкой, и хозяйка, маститая славистка Галина Янашек-Иванчикова, вздохнула: - Когда я училась в гимназии, нам всем ставили Агнешку Осецкую в пример. Это была старательная девочка...

Но если педагогический состав был от старательной школьницы в восхищении, то одноклассницы объединились против неё, и не просто так, а по национальному признаку. Многие соученицы гордились дворянскими корнями, знали свои аристократические родословные на протяжении веков, и спрашивали:

— Осецкая, а ты кто по национальности? — после чего наслаждались смущением на лице парвеню.

Находясь под сильным влиянием отца, человека резких суждений и необычного взгляда на мир, девушка считала мать слабой и неприспособленной, наивной. Идеологические метания и желание отделить себя от «стаи», от консервативных «девиц из Саской Кемпы» привели Осецкую в школьную ячейку Союза польской молодёжи, польского комсомола. Она стала настоящей активисткой, демонстративно отказалась от факультатива по основам религии (это была пощёчина общественному вкусу в школе), но в результате и единомышленники её не принимали, критиковали за отсутствие дисциплины и резкость. Первая любовь тоже была драматическая и, конечно, безответная. Зато ладилось у Осецкой со спортом, она много занималась плаванием и волейболом, имела некоторые виды на спортивную карьеру. Но отличные академические способности привели её в университет, на факультет журналистики.

В Варшавском университете был свой театр: STS, студенческий театр сатиры. Агнешка, страстно увлекавшаяся сценой, написала для этого театра сто шестьдесят шесть песен, от политических до лирических, при этом успевая публиковаться в молодёжных изданиях. Неожиданно для всех окружающих она перевелась в Лодзь, на факультет режиссуры, но уже на втором курсе... "поняла, что не стану режиссером, когда начну писать песни и статьи. Потому что человек, который пишет, может делать это один в комнате, в трамвае, под своим любимым деревом, а для фильма вам нужны сумасшедшая энергия, здоровье и способность быть в больших группах людей". Ей было девятнадцать лет, когда её познакомили с Мареком Хласко, уже прославившимся на всю Польшу сборником рассказов «Первый шаг в облаках» [Pierwszy krok w chmurach]. Хласко был красавец, бонвиван и любил выпить, отношения с Агнешкой были бурные.

В 1958 году жених уехал на Запад, оставив невесте свои рукописи, пишущую машинку и купив в подарок на гонорары огромную белую шубу, которую некуда было надеть. Он не вернулся, и невеста безуспешно обивала пороги в разных инстанциях, чтобы позволили хотя бы заключить брак. Свадьбу не разрешили. Марек Хласко жил в Шта тах, пил проклятую чашу, много и безрезультатно лечился в психиатрической клинике. Женился на немецкой кинозвезде Соне Циман. Неоднократно покушался на самоубийство. Агнешка Осецкая тоже дважды была замужем, но не долго. Дочь, Агата Пассент, родилась уже позднее, в 1973 году, от незарегистрированных отношений с Даниэлем Пассентом.

В апреле 1968 годов Осецкая по стипендиальной программе ездила в США и повидалась с бывшим женихом в Лос-Анджелесе. Марек Хласко был уже неузнаваем, алкоголик как есть. В декабре у него гостил приятель из Польши, по совместительству шафер на первой свадьбе Осецкой, композитор Кшиштоф Комеда. На посошок хозяин и гость сильно выпили, и Хласко в шутку толкнул ппиятеля. Тот упал, ударился головой, впал в кому... Хласко не находил себе места, метался, твердил, что если Комеда умрёт, то придётся наложить на себя руки... Так и случилось: Комедуб несмотря на операцию, спасти не удалось. Менее чем через год Марек Хласко отравился снотворным. На его похоронах Агнешка Осецкая была в той самой, оставленной Мареком белой шубе и... с бутылкой водки в руках.

"Как и мои лирические героини, я – просительница в любви. Как тот рыцарь, который стоит на коленях под окном, как бард, поющий под чьим-то балконом, как тот несчастный, что гонится за кроликом и не может его поймать… Я та, кто ждет и тупо глядит в телефон. И мечется, словно ночная бабочка… но ведь блондинки всегда кажутся более счастливыми, чем они есть на самом деле"

Романов у поэтессы было немало, а ещё больше ей приписывалось. Например, постоянно ходили слухи, что Осецкая близка с Булатом Окуджавой, песни которого она переводила на польский язык:

Płacze staruszka,
Mamo, dosyć łez.
A balonik wrócił
I niebieski jest...

Окуджава, друг Агнешки Осецкой и поклонник её стихов, перевёл на русский для спектакля в театре «Современник» «Вкус черешни» четыре песни и сочинил для них музыку: «К чему нам быть на „ты“, «Ах, пане, панове…», «Там, за седьмой горою…», «Нам парни говорят такие речи…».

Агнешке он посвятил «Прощание с Польшей»:

... Прошу у вас прощенья за раннее прощанье,
за долгое молчанье, за поздние слова...
Нам время подарило пустые обещанья.
От них у нас, Агнешка, кружится голова.

Над Краковом убитый трубач трубит бессменно,
любовь его безмерна, сигнал тревоги чист.
Мы - школьники, Агнешка, и скоро перемена,
и чья-то радиола наигрывает твист.

Подруга Осецкой, певица и актриса Магда Умер, вспоминала:

"Она была необычайно интересным человеком, только потом — девушкой, и никогда не женщиной. Сначала я чувствовала себя с ней как младшая подруга, а спустя годы — сестрой намного старшей, потому что у меня создавалось впечатление, что я становлюсь всё более зрелой особой, а она — наоборот. Вообще, понятие «зрелость» ее не касалось. Она не хотела взрослеть. Она была интеллигентной, молодой, впечатлительной, наблюдательной, у нее от Бога был огромный талант, но она до конца оставалась «безответственной девчонкой».

Может быть, внешне и было так, но... работоспособность и ответственность Осецкой поражает воображение. Она любила повторять, что её союз с песней должен был быть романом во время студенческих каникул, а стал браком на всю жизнь.По самым скромным подсчётам, Осецкая написала тексты более двух тысяч песен. Сейчас издано собрание сочинений поэтессы в виде песенника: десять томов. Вы себе представляете десятитомный песенник? В фильмах и кинохрониках год их создания можно определить по тому, какая песня Осецкой звучит по радио. Их исполняли Марыля Родович, Магда Умер, «Скальды», «Червоны гитары» и ногие другие.

И да, вступительная песня к сериалу «Четыре танкиста и собака» — это тоже Осецкая.

За кажущейся лёгкостью скрывалась совсем не лёгкая жизнь. Агнешка Осецкая не скрывала своей зависимости от алкоголя, пыталась лечиться, но, к сожалению, наркология в соцстранах того периода мало что могла предложить. О том, что она несколько лет болела раком кишечника, узнали только после её смерти в 1997 году. Из биографии, написанной Улой Рычак:

"Сегодня, почти два десятилетия спустя, можно видеть, что эта поэтесса, не совсем всерьёз воспринятая, фактически опередил свое время. Например, насколько прагматично и последовательно она управляла своей работой, как она использовала свою свободу, как космополитически воспринимала действительность, и, наконец, - как она проложила путь к женской независимости.

И, собственно, песни и стихи. Вот три,пожалуй, ьнаиболее известнык

Не устать нам

Неразделённая печаль,
там, за далью голубой – другая даль…
Не устать нам, дошагать нам,
заглянуть нам в тот лесок,
за лесами,
за морями
запоем хотя б разок!

Неутолимый голод душ,
за одним холодным душем – новый душ.
Не устать нам,
дошагать нам,
заглянуть нам в тот лесок,
за лесами,
за морями
запоём еще разок!

Замрет не выплясанный бал,
там, за далью голубой, нас ждет привал.
Уснет не выплаканной боль,
за пиковым королем – другой король.

А время мчится, как песок,
за одним тузом пиковым – вновь тузок…
не устать нам,
дошагать нам,
заглянуть нам в тот лесок,
за лесами,
за морями
зхапоём еще разок!

Замрёт не выплясанный бал,
там, за далью голубой, нас ждет привал.
Уснёт не выплаканной боль,
за пиковым королем – другой король.

Любить нас стоило ль, дружок?
видно, время – скверный карточный игрок.
Не устать нам,
дошагать нам,
заглянуть нам в тот лесок,
а лесами,
за морями
запоём еще разок!

Беги, моё сердце

В отеле где-то обменяться быстрым взглядом,
потом на пляже долго рук не расцепить,
послать открытку на бегу,
найти ромашку на снегу –
не так уж много, мое сердце, чтобы жить!

Беги, уже рассвет, ведь стыд придет вослед,
и не простится, нет, холод губ твоих.

Сырые вторники на смену воскресеньям,
и вновь терзаться, ни за что себя корить,
не обольщаться правотой,
не соблазняться пустотой –
не так уж много, мое сердце, чтобы жить!

Беги, уже рассвет, ведь стыд придет вослед,
и не простится, нет, холод губ, холод слов…
Беги, уже рассвет, ведь стыд придет вослед,
и не простится, нет, холод губ твоих.

Отъезд внезапный и стыдливый, не забавный,
наивный пес не мог обман предположить,
худая веточка цветов,
и вновь мираж, и сноаа зов –
не так уж много, мое сердце, чтобы жить!

Славься, наш бал!

Жизнь, мой дружочек, всех танцев короче,
будь то хоть вальс, хоть би-боп.
Вот ты родился, крестился, женился,
поехал, приехал – и стоп.

Бал этот долгий расписан по нотам,
на бис здесь никто не играл...
Что ж, пока сердце не стало банкротом –
на бал, марш на бал!

С напрягом аорты идем мы на корты,
в руках наших гнется металл,
мест равнодушных минуем когорты,
ведь жизнь, наша жизнь – это бал!

Вот и буфет, и вино есть, и слуги,
можешь присесть тут и там.
Так что пляши, улыбайся подруге
и – выпьем за дам!...

Славься, наш бал!
Нет прекраснее бала такого.
Славься, наш бал!
Приглашенья не будет второго.
Трубы звенят,
дверь открыта, и пары кружатся.
День стоит дня,
стоит жизнь, чтобы ею заняться!

Повар, и плотник, и сельский работник,
которых никто и не звал,
видят здесь маму свою или тетку,
и мчатся, стремятся на бал.

Дама с косой – эта мисс Вышибайло
мигнет лишь, и свет твой погас…
Тачки безумья катим, словно Байрон,
ведь бал – только раз!

(Переводы Анатолия Нехая)

Сточник: https://fem-books.livejournal.com/2008257.html