Уже на западе зашло солнце, небо было ясное, воздух — тихий, в лесу слышалось мелодичное и дикое пение птиц; время близилось к ночи, и я торопился поскорее покинуть тени лесов. Выходя  в поле, вижу на пригорке благоустроенную небольшую шляхетскую усадьбу, на плодородных полях созревали золотые колосья, и большое стадо коров, мыча, возвращалось с поля. Зная о любезном гостеприимстве белорусских жителей, я поворачиваю туда на отдых после целого дня пути.

Я вижу человека, возвращающегося с поля, уже в преклонном возрасте, лицо его обгорело  на солнце, сермяга из серого домашнего сукна, голова седая, на лице спокойствие и бодрость. Догадываясь, что это хозяин, приветствую его и прошу, чтобы тот  был любезен позволить отдохнуть с дороги до следующего дня.

— Пожалуйста, пожалуйста, сейчас дни длинные, можно много пройти не торопясь,  — учтиво сказал тот. — Пан Бог, наверное, направил в Полоцк, отсюда еще сорок верст дороги через пустоши и песчаные боровины[1], одному, да еще пешком, грустно и нехорошо странствовать посреди темной ночи.

На подходе к жилищу во дворе нас встретили две большие собаки и сурово посмотрели на меня.

— Не бойся, — изрек хозяин, — для приходящих они не опасны, но диким зверям к жилищу приблизиться не позволят и для скота  они наилучшая охрана, в нашем хозяйстве такие собаки очень ценны — множество волков и медведей, не раз нападали на соседские коровники.

Он привел меня  в светлицу, где были стол, кресла и иные предметы домашнего обихода из древесины березы, простые, но удобные. На стенах в ракитовых рамах висели образы Спасителя, Матки Боски с подписью снизу: «Klauber Svulpsit[2]» и некогда выгравированные в Полоцкой печатне портреты свв. Игнатия Лойолы[3], Андрея Боболи[4], Франциска Ксаверия[5] и других. В шкафу в углу я приметил какую-то деревянную голову, носом и лысиной похожую на портрет Сократа[6]; лицо исколотое, поцарапанное и местами опаленное.

Со двора пришла хозяйка, окруженная детьми; у старшей дочери по имени Анеля были черные волосы и стройная фигура, живой взгляд; природа так щедро одарила ее, что роскошные драгоценности и шелка ничего не смогли бы добавить к ее красоте. С большим удовольствием я смотрел на эту счастливую семью.  

— Ты с нашего павета или из далеких краев идешь? — спросила хозяйка.

— Окрестности Полоцка мне знакомы с детства, но в поисках счастья я прожил много лет далеко, теперь объезжаю эти места. О! Какие большие изменения я вижу, только горы и леса сохранили свой прежний вид.  

— А как давно ты покинул родные края?

— Уже восемнадцать лет прошло.

Хозяин, глядя на меня, говорит:

— Кажется, я тебя когда-то видел в этих краях, но не могу вспомнить фамилию.

Я назвал ему свою фамилию, он с радостью схватил меня за руку и сказал:

— Я З…, мы когда-то были товарищами по школе.

И тут пошел долгий разговор о счастливом прошлом, о молодых товарищах и наставниках полоцких школ, о знакомых, кто, где и как живет, кто и когда покинул свою семью, о старших, уже перешедших в жизнь вечную. Потом  пан З… достал из шкафа деревянный бюст и промолвил:

— А этого Дедка ты помнишь? Раньше он лучше выглядел, когда высунувшись из стены через узкое оконце, давал нам советы и предостережения, теперь по его лицу ты можешь увидеть, сколько ему пришлось вытерпеть, пока он не попал сюда ко мне. Он для меня дорогое воспоминание, глядя на него, я вспоминаю те мудрые предостережения и повторяю их своим детям. Этот маленький мой сынок хорошо знает, что позволяет и что запрещает Деревянный Дедок.

— О! Этому Дедку пришлось пройти страшными путями после расставания с монастырским кровом, мир жестоко его встретил: голова пробита, глаза выколоты, уста обожжены; люди не любят правду, но он, наверное, будучи в миру, был немым и никого не оскорбил увещеваниями.  

— Людям трудно угодить, может, он пострадал за то, что молчал. Я расскажу о его странствиях и других необычных происшествиях, о которых я слышал от людей, живущих с нами по соседству. А сейчас путешественнику нужно подкрепиться.

Стол был накрыт, подана водка и закуска; Анеля достала с полки спелую малину, собранную ею самой в саду, и отборные яблоки. Тут З… похвалил свои фруктовые деревня, которые он сам посадил и привил. Когда вежливый хозяин потчевал меня и уговаривал покушать, открывается дверь, входит, опираясь на трость, почтенный старец с белой головой и усами, когда-то это был крупный и сильный мужчина, но под бременем лет его высокая фигура согнулась.

— Как поживаешь, пан Ротмистр, вовремя зашел, рекомендую тебе дорогого гостя, некогда товарища моего по школе, далеко бродил он по свету и сейчас, спустя много лет, навестил свою родину. Проведем вместе вечер в приятных беседах, будет, о чем поговорить после такого долгого отсутствия.

Прошло немного времени, уже и самовар принесли, наливают чай, старый пан ротмистр, сидя за столом, сказал хозяйке: «Моя пани, раньше чай был средством от головной боли, а теперь без него и жить не могут, какие перемены в мире».

Пан З… поставил посуду на стол.

— Послушай теперь, — обратился он ко мне, — я расскажу тебе о дивных событиях с Деревянным Дедком.

Дети, хотя, возможно, не раз слышали эту историю, полные любопытства, пристроились к отцу.

Что случилось с Деревянным Дедком

В Полоцке, когда иезуитские муры[7] реконструировали согласно новым указам[8], вместе с обломками  выбросили все бесполезное и ненужное, обречен был и этот бедный Дедок на такое же неуважение; засыпанный известью и битым кирпичом, лежал он недалеко от этих стен, цвет волос и лица изменился от дождей и зноя; работники купца, нанятые для расчистки тех мест, выкопали его из-под обломков и принесли своему хозяину, полагая, что может на  что-нибудь ему сгодится. Купец задумчиво посмотрел на этого Дедка, призвал к себе фактора[9] еврея Залмана, спрашивая, что это за деревянный бюст; может, в нем есть черты князя или какого-нибудь мудреца давних  времен.

— Знаю хорошо, — усмехаясь, изрек Залман, — не князь, не мудрец, но эта голова, когда выглядывала из стены, то говорила, и поговаривают, иногда весьма разумно, я ее сам видел.

— Говорила? Что за чертовщина, наверное, это из-за какого-то колдовства?

— А может, и из-за колдовства, зачем она тебе, отдай мне, я за нее вознагражу.

— Хочешь, как вижу, меня обмануть, болтая такую ерунду, что деревянная голова говорила, быть этого не может.

Во время этого разговора еврея с купцом подошел некто, одетый по-новомодному, может быть, то был какой-то чиновник или наставник и, глядя на Деревянного Дедка, сказал:

— Это голова греческого философа Сократа, я читал о нем  и видел его портрет, похожий на это лицо. Он много претерпел от своей жены Ксантиппы, и за правду, которую говорил миру.

Купец, радуясь, что нашел такое сокровище — бюст великого Сократа, о разуме и невзгодах которого он когда-то слышал, отогнал еврея от Дедка и решил поместить последнего в деревне в своем доме, и, иногда говоря о терпении Сократа, упрекать свою жену, потому что его жена Ефимия была подобна Ксантиппе.

Уже через несколько дней Деревянный Дедок с купцом были в деревне, в нескольких десятках верст от Полоцка, хозяин внес его в избу, с гордостью показывает своей жене, объясняя ей, что это бюст известного греческого мудреца.

Ефимия, искоса глядя на Дядка, изрекла:

—  Это страшилище деревянное с бородой и носом как у тебя — вот оно того стоило, чтобы его тащить с собой...