Поэт отплыл из России на пароходе в конце мая 1829 года и прибыл в Травемюнде 1 июня. Оттуда через Любек и Гамбург он добрался до Берлина, где его чествовали познаньские студенты. Затем отправился в Дрезден и Карлсбад (сегодняшние Карловы Вары). Здесь он встретил Антония Эдварда Одынца, своего верного друга и секретаря. В середине августа Мицкевич  приехал в Веймар на восьмидесятилетие Иоганна Вольфганга Гете. Через две недели приятного гостеприимства поэт добрался через Швейцарию до Италии и, как сообщали местные газеты прибыл в Рим в середине ноября,. Он сразу же встретил свою старую московскую знакомую, княгиню Зинаиду Волконскую, уехавшую из России за три месяца до него. «Подруга его гения и сердца», как она называла себя, предложила ему гостеприимство в арендованном ею дворце Ферруччи, где жили также ее сын, сестра и учитель сына, писатель Степан Шевырев. Адам вежливо отказался, потому что не хотел терять свободу жить и передвигаться. Однако это не испортило их хороших отношений, поэт часто посещал ее гостеприимный дворец. Он посетил и другие салоны русской аристократии, в том числе: российского посла Гагарина, семей Голицыных и Хлюстиных, а также побывал в польских домах семей Потоцких и Чарторыйской. Не будет преувеличением сказать, что польский поэт был в Риме нарасхват

Мицкевича также пригласили Зофья и Станислав Анквичи. Семья графа из Галиции приехала в Италию со своей племянницей Марцелиной Лемпицкой и дочерью Генриеттой Евой, чтобы поправить ее здоровье. Первый визит в их дом не состоялся: у Адама разболелся зуб, и к Анквичам сходил лищь  Одынец, принеся извинения за своего друга. Он вернулся поздно вечером и направился прямо к нему.

— Как впечатления, Эдвард? — Адам горел любопытством. Поэт сидел на узкой железной кровати, прислонившись к стене. К правой щеке он приложил льняной мешочек с ромашкой.

— Разочарованы тем, что тебя там не было.

— Завтра постараюсь быть, если перестает болеть вот это, — он указал на больной зуб. — Но сейчас не о том. Расскажи мне, что это за семья.

— Там было человек тридцать, кроме трех итальянцев, все поляки. Светилом и королевой вечера была княжна Иза Сангушкова... — Адам прервал его.

— Эдвард, я ценю твое красноречие, но поговорим сначала о хозяевах, — сказал он нетерпеливо.

— Богачи из Тарнова. Дочь Генриетта Ева —  премиленькая. Одынец был в восторге. — Наверное, немного болезненная. На выданье.

— Ооо! — радостно воскликнул Адам.

— Но я предупреждаю тебя…

— Я ее еще не видел, а ты уже меня предупреждаешь? — вновь прервал его поэт.

— Предостерегаю от романтики, потому что, во-первых, она чем-то напоминает мне Марылю, а во-вторых, девушке всего девятнадцать лет, и отец, наверное, хотел бы ее богато выдать замуж.

«Еще одна девятнадцатилетка» — подумал Адам и почувствовал себя неловко, вспомнив о Каролине Яниш. «Мне не нужна незрелая девица и связанная с этим турбулентность».

— Прости, не сопровождай меня завтра, — попросил поэт.  «Его предупреждения скорее разожгут воображение, чем задушат его» —  подумал он.

— Но... думаю, я тебя послушаю. —  Мне нужно отдохнуть от любовных историй, — сказал он решительным тоном.

— Ее спутница — Марцелина Лемпицкая —   такая же молодая и красивая… — продолжил свой рассказ Одынец, но Адам уже не слушал его из-за ноющей боли.

 На следующий день поэт нанес Анквичам визит. Увидев Генриетту, он обрадовался, и душа его наполнилась сладкими мечтами, несмотря на свое твердое решение. Напоминала ли она ему Верещакувну? Наверное, нет, ведь Марыля была блондинкой с обыкновенной физиономией, а черноволосая Генриетта просто излучала красоту.

Когда за десертом разгорелся общий разговор, и юная графиня смогла, наконец, заговорить (в начале встречи ей было неуместно присоединяться к разговору родителей с высоким гостем), Мицкевич был приятно удивлен, обнаружив, что она не отстает от него в дискуссиях. Более того, она превосходила его в знании археологии и истории Вечного города, хотя познания в этом вопросе у поэта были немалые. В конце визита он попросил графиню, как это было тогда принято, позволить дочери стать его гидом во время прогулок по городу. Госпожа Зофья согласилась без колебаний.

 — Благодарю за возможность встретиться с вами, — Адам, встал из-за стола и поклонился родителям. — Если бы мне удалось посетить важнейшие древние места города с таким милым и ученым гидом, мое счастье было бы безмерным, — он с восторгом смотрел в ее голубые глаза. «Этот ангел прекрасно вписывается в мои желания, которые значительно потускнели с московского времени» — взволнованно думал он. — «Нельзя терять надежды на женитьбу. Так что мне придется действовать очень аккуратно, чтобы не напугать этого невинного олененка и в то же время завоевать доверие большой лани», — улыбнулся он про себя.

 — Для нас большая честь принимать вас, — сказал пан Станислав.

— И мы приглашаем вас приходить еще , — добавила его жена.

— Папа, может, завтра начнем с Колизея? — весело предложила Генриетта. «Вы говорите, Колизей…» — задумался отец, его глаза искали одобрения со стороны жены, которая согласно кивнула.

— Хорошая идея, — сказал он удовлетворенно. — Я приготовлю карету к девяти, и мы поедем.

По существовавшим тогда обычаям девушка не могла оставаться наедине со своим холостым кавалером. Поэтому Мицкевичу и Генриетте пришлось ездить в город в компании одного из ее родителей либо мисс Лемпицкой.

Однажды Адам и Генриетта с отцом поехали в карете в парк Аппиа Антика. Пан Станислав остался сидеть в карете и через некоторое время, уставший, заснул. Мицкевич и Анквичувна остались одни. Пройдя несколько десятков метров по древней дороге, они вышли на обочину и уселись на придорожном камне.

— Поскольку ты,  пан Адам, наш постоянный гость, я могу после долгого перерыва насладиться родным языком, —  улыбнулась Генриетта, доверчиво глядя ему в глаза.

— Но наверняка родители не запрещали тебе говорить на нашем языке? — Адам коснулся тыльной стороны ее кисти. Генриетта слегка вздрогнула и через секунду почувствовала приятное тепло его руки.

— Чтобы свободно говорить по-французски, от меня требовали, чтобы за пределами Польши я говорила только на языке Мольера, — ответила она.

— Идея, достойная похвалы. В каждой семье — свои способы, — сказал он назидательно.

— После нашей встречи я заново открыла для себя польскую поэзию, — радостно сообщила она.

— Ты прочитала что-нибудь новое?

— Еще в Маховой я читала «Баллады и романсы», но — извини — не очень внимательно, и очень мало что из них поняла. Я еще была глупой маленькой девочкой.

— Не стоит так говорить, — возразил Адам, крепче сжав ее руку. — У каждого возраста свои права. Теперь ты во всех отношениях — мудро образованная дама. — Через некоторое время он сообразил, что графиня уже настолько зрелый человек, что ему не следовало бы так с ней говорить. — Я сожалею об этом суждении.

— Это для меня честь. Никто мне этого раньше не говорил.

Мицкевич поцеловал ее руку, поднеся ее к губам. Генриетта слегка покраснела.

— Что касается поэзии, — сказала она, растроганная, — теперь я снова перечитала твои стихи и… — она помолчала.

— И что?.. — спросил он.

— Я очарована. После чтения я не спала полночи. Сейчас я смотрю на все другими глазами.

 В канун Рождества семья Анквичей пригласила к себе в дом Мицкевича, Одынца и еще шестерых поляков: графиню Иоанну Мошиньскую, Антония Стшелецкого с супругой, священника-миссионера Зайончковского, художника Войцеха Штаттлера и священника Станислава Парчевского. Двенадцать человек сели за праздничный стол с сеном, накрытый белой скатертью. Над столом вращалась вафельная звезда. Хозяева также захотели поздравить именинника — Адама Мицкевича в день его именин (24 декабря). Поэт возразил:

— Достаточно будет поздравлять друг друга за облаткой. Не надо дополнительных торжеств.

Все приветствовали эту идею.

Во время ужина были традиционные польские и литовские блюда, в том числе грибные и миндальные супы, горох, кутья, рыба и, наконец, слижики — дрожжевое печенье с медом, маком и сухофруктами.

— За этим столом, среди своих соотечественников, — Мицкевич посмотрел на собравшихся поочередно, — я чувствую себя помолодевшим на пять с лишним лет, то есть на все время, прошедшее с тех пор, как я был вынужден покинуть Вильно.

В этот момент Одынец вытер слезы платком.

— Эти несколько лет пролетели как один миг. Хотя мое тело и сердце еще не стары, душа набралась такого опыта, что я мог бы поделиться им с самим собой через несколько жизней. Сегодня я испытываю только радость, которую с огромным удовольствием делю со всеми вами.

Хозяева, не обращая внимания на возражения поэта, подняли тост в его честь. Следуя этому примеру, кто-то поднял тост и в честь другой именинницы — Евы, ведь ее нельзя было оставить в стороне. Отец Зайончковский поднял совместный тост во славу Адама и Евы.

 — Добрый знак, — заметил Одынец.

—— Ты только подумай — размышлял поэт. — Рим... польский вечер... нас за столом двенадцать по числу апостолов... два именинника... и в довершение всего два священника... — тихо перечислял он. Я всегда дрожу от беспокойства, когда хороших знаков набирается слишком много.

Перед полуночью все пошли на полуночную мессу в церковь Санта-Мария-Маджоре. По дороге Одынец спросил друга, что означали его слова. Мицкевич молча отклонил его любопытство.

 Серия карнавальных забав в Риме 1830 года открылась грандиозным балом на несколько сотен человек, устроенным послом России в Ватикане  князем Павлом Гагариным. Адам Мицкевич, Одынец, Анквичувна и Лемпицкая также были в числе приглашенных. Для Генриетты это было entrée dans le monde (выход в свет). Следующим местом для танцев был бал у княжеской семьи Торлони. В своем дворце на площади Венеции (сейчас здесь стоит памятник Виктору Эммануилу II) Адам и Генриетта прекрасно использовали время и проводили свои лучшие минуты, танцуя вальс. Затем их пригласила королева Гортензия Богарне Бонапарт, жена Луи Бонапарта, брата Наполеона. А Александр Потоцкий, великий шталмейстер двора царя Николая I и камергер императора Наполеона Бонапарта, пригласил их принять участие в экскурсии по Кампании — региона на юге Италии со столицей в Неаполе.

Мицкевич влюбился в Генриетту. Она, вероятно, тоже, хотя, Вера Хлюстин, мать Анастасии, и утверждала, что «Генриетта ценила в нем не человека, а поэта, она была влюблена в его славу, а не в его самого. Это не была любовь». Странный рейтинг. Может быть, в ней говорила самоотверженная ревность матери (или дочери)?

Станислав Анквич с вниманием и беспокойством наблюдал за эмоциональной вовлеченностью Генриетты. Хотя он ценил барда и гордился знакомством с ним, у него были другие планы на любимую единственную дочку. Он хотел выдать ее замуж за того, кто обеспечит ей соответствующее социальное положение и высокий уровень жизни. Поэт также желал прояснить ситуацию.

Однажды зимним вечером Мицкевич и Одынец были на ужине у семьи Анквичей. Пока Антоний пил чай с госпожой Зофией, Генриеттой и Марцелиной, Адам и пан Станислав прошли в его кабинет, чтобы выкурить по трубке. Обменявшись текущими новостями, поэт перешел к существу дела.

— Какое будущее граф видит для своей единственной дочери? — спросил он приятным голосом.

— В эти смутные времена я обязан обеспечить ей жизнь, по меньшей мере равную жизни моей семьи, — ответил тот сразу, как будто у него был заготовлен ответ на этот вопрос.

Поэт почувствовал, как пот стекает по его спине. Он получил сигнал, не оставляющий иллюзий относительно шансов его женитьбы на Генриетте. Он больше не задавал вопросов. Нервно выключив лампу, он слегка кивнул хозяину и, не глядя ему в глаза, вышел из кабинета…

Мария Дерналович оценила это событие как «худой, бледный роман». Возможно, так оно и есть, но юная графиня тронула сердце барда, написавшего в ее честь стихотворение: «Моему чичероне».

О, мой чичероне! В углу пьедестала
начертано чье-то неясное имя.
То путник дал знак, что и он бывал в Риме.
Хотел бы я знать, что с тем путником стало.

Быть может, его приняла во владенье
Ворчунья волна. Или дюна немая
засыпала жизнь его и приключенья,
и мы никогда уж о них не узнаем.

Хочу угадать его мысли и чувства,
коль в книжке твоей, со словами твоими,
из записей всех он оставил лишь имя,
единственный след  на пути своем грустном.

Рукой ли дрожащей, в раздумье глубоком
Рыл  медленно он, как в надгробье на камне,
Иль след уронил, уходя, ненароком,
Как будто слезинку одну на прощанье.

О, мой чичероне! Дитя ты чертами,
Но мудростью старца чело осветилось.
Меж римских ворот, и в гробницах, и в храме
Ты ангелом мне путеводным явилась.

Твой взгляд в сердце камня войдет, если надо,
Рожден голубыми глазами твоими.
Прочтешь ты грядущее с первого взгляда —
Ах, может, ты знаешь, что ждет пилигрима?

Рим, апрель 1830

(Перевод Ан.Нехая)

Два месяца спустя он посвятил ей стихотворение «К *** в Неаполе», — вольный перевод на польский стихотворения Гете «Ты знаешь край…»

18 апреля 1831 года Генриетта и Адам встретились в последний раз. Это было в Риме незадолго до его отъезда — через Швейцарию, Францию  и Баварию — в Познаньское воеводство  После общего обеда в отеле, где присутствовали также Лемпицкая и Одынец, Адам преподнес ей ей книгу Байрона, где было выделено стихотворение «Прощание с Музой». Его последняя строфа была красноречива и в оригинале звучала так:

Farewell, my young Muse! since we now can ne’er meet
If our songs have been languid, they surely are few:
Let us hope that the present at least will be sweet —
The present — which seals our eternal Adieu.

(О,прощай! Этот день новых встреч не сулит,
Коль бледны наши песни, мало их число.
Так пускай он хоть сладостью нас наградит,
Закрепляя навеки прощанье моё. - пер. Ан.Нехая)

Мицкевич на минутку отошел. Генриетта прочитала стихотворение и, едва сдерживая слезы, обратилась к Антонию:

 — Я знала это, я знала, что это не может продолжаться. Хоть и было это так светло и небесно, но исчезло, как чарующий сон, — она тихонько зарыдала.

Через минуту Адам вернулся, держа в руке кусочек горного хрусталя. — Я нашел его у подножия Монблана», — он протянул ей минерал. — Возьми его на память.

Генриетта с интересом посмотрела на сверкающий кристалл. — Я выгравирую на нем эмблему. Можешь ли подсказать мне, какую именно? — она посмотрела на него затуманенным взглядом.

— Может быть, Око Провидения с надписью... — тут он на мгновение задумался, — «Предадимся Господу». 

Перевод Анатолия Нехая

Источник:  Franciszek Czekierda – ADAM MICKIEWICZ I HENRIETTA ANKWICZÓWNA CZYLI MIŁOŚĆ W RZYMIE

https://pisarze.pl/2022/08/23/franciszek-czekierda-adam-mickiewicz-i-henrietta-ankwiczowna-czyli-milosc-w-rzymie/