«Оду к молодости» А. Мицкевича в переводе М. Цветаевой, несмотря на многократно предпринимаемые поиски, обнаружить так и не удалось.

К концу 1940 г., во время работы над переводами стихотворений Ивана Франко, Цветаева стала использовать для черновиков тонкие школьные тетради в двенадцать листов, жалея на эту работу свою последнюю парижскую тетрадь. Ни одной из таких тетрадей в архиве Цветаевой не сохранилось, по-видимому, все они были оставлены в комнате на Покровском бульваре и за время войны пропали.

От этого перевода сохранилась только запись 4 декабря 1940 г.:
«После Франко была Ода к молодости Мицкевича — общее место с темпераментом — за исключением одного не-общего, но зато в природе не существующего: «Видишь гада (вариант: моллюска), охотящегося за своими же (меньши́ми) братьями…» Это на поверхности моря-то! (Ибо Мицкевич указывает — с неба). И что это за моллюск-охотник? Устрица? — Гм…

Дали еще одного Мицкевича: «Романтичность» — оцените это тичность — почему бы не: — Симпатичность? Эгоистичность? и т.д. — испорченная тема: девушка, говорящая на́-людях с мертвым любимым. Гретхен… Офелия… (такая девушка, etwas irr [немного помешанная. — нем.] …) Ну, ладно.

А пока — польский текст будет завтра — немножко моего многострадального Бодлэра».

Второй перевод Цветаевой уцелел по счастливой случайности. В гостях у Е.Б. и Е.Е. Тагеров Цветаева забыла черновую тетрадку, в которой 7 декабря начала работу над переводом этой баллады. Тетрадка так и осталась у Тагеров, и теперь хранится в РГАЛИ в составе их личного фонда.

Прежде чем познакомиться с переводом Цветаевой, нужно сказать немного о самой балладе Мицкевича. Это программное стихотворение было написано 23-летним поэтом в 1821 году и открывало первый сборник его стихов — "Баллады и романсы". Цветаева иронизирует над названием "Романтичность", но польское Romantyczność во времена Мицкевича звучало совсем не так, как оно звучит ныне по-русски. "Романтичность" (чаще переводят": "Романтика", "Романтизм") — это новый художественный метод, родившийся из противопоставления классицизму. Романтики отдавали предпочтение живому чувству, интуиции перед точным научным знанием, отсюда их интерес к народным легендам, сказкам, поверьям. Кумиром романтиков был Шекспир, и именно цитатой из шекспировского "Гамлета" открывается стихотворение Мицкевича: "Мне кажется, его я вижу", — говорит принц датский о своем мертвом отце. — "Где, принц?" — "В очах души моей, Горацио".

В стихотворении Мицкевича есть переклички как с "Гамлетом", так и с "культовой" романтической балладой Бюргера "Ленора" (явление мертвого жениха). Действие происходит на городской улице. Поэт видит обезумевшую от горя девушку, местечковую Офелию, которая среди бела дня беседует с призраком своего умершего возлюбленного Яся. Возле девушки собирается толпа. Люди, охваченные суеверным трепетом, высказывают предположение, что душа Яся и правда бродит где-то поблизости, и начинают читать молитвы. Тут появляется ученый со стеклышком в глазу и высмеивает суеверия толпы, объясняя, что никаких духов не существует, а девушка просто бредит. Но поэт принимает сторону толпы, а не ученого, считая, что верования простого народа ближе к природе, чем сухой рационализм человека Просвещения.

Прообразом ученого послужил математик Ян Снядецкий, профессор Виленского университета, а само стихотворение представляет собой полемику с его статьей, напечатанной в январе 1819 года в журнале "Дзенник Виленьски", где Снядецкий выступал против романтизма.

Адам Мицкевич

РОМАНТИКА

— Слушай, девушка! — Не слышит.
— Белый день сейчас. Под кленом
Узнаешь родную крышу?
Ты — одна. Кому поклоны?
Ни души живой, а манишь,
Взором нежишь, ручки тянешь?
То недвижнее гранита
Веки держит на ланитах,
То вокруг разит глазами,
Что ей снится? Что ей мнится?
Миг — и вновь свела ресницы —
То рассыпется слезами,
Тут же — смехом разразится…
— Ты ли, свет мой? Ты ли, Ясь мой?
Ах, и гроб нас не разрознил!
Тише, гость мой! Тише, Ясь мой!
Бойся мачехиных козней!
Впрочем, что нам! Впрочем — что я!
Ты давно уже под хвоей…
Ясик – умер! Ах, боюся!
Почему боюся Яся?
Светлоглазый, светлоусый
Ясь мой – в смертной белой рясе?
Боже, снегу холоднее
Руки, жегшие как пламя!
Дай, руками и губами
Обогрею, отогрею.
Верно — дрогнешь под землею?
Под землей лежишь два лета!
Положи меня с собою!
Не люблю дневного света!
В мире нет меня несчастней!
На потеху льются слёзы!
Может, вправду — только бредни?
Нет! Твоя ладонь — в ладони!
Ясь, не время! Ясь, помедли!
Глянь, — темно на небосклоне!
Боже! Голос петушиный,
Свет зари в окне… Куда ты?
Ах, оставил! Ах, покинул!
Ах, растаял без возврата!
Со всех ног за милым другом
Ринулась, — расшиблась тяжко.
Расширяющимся кругом
Встал народ вокруг бедняжки…

Говорит седой крестьянин:
— Я на диво не дивлюся.
Ясь любил свою Карусю,
Вот и встал из-под креста он!
Слившись с душами простыми,
Плачу — с ними, верю — с ними.
— Слушайте! — промолвил сухо
Старец с лысой головою. —
Вот вам стеклышко глазное, —
Никаких не видно духов!
Только в нянькиных поверьях
Мертвецы меняют место.
Эта — бредит, эти — верят,
И безумствуют совместно.
— Эта — любит, — отвечаю,
И глубоко верят — эти.
Веры глаз предпочитаю
Я любым очкам на свете.
Не суди простого люда!
Оплошал твой разум дерзкий.
Жизни истинное чудо
Познается только сердцем.


27 февраля 1941 года Цветаева записывает в тетради:

Мои оба Мицкевича — Ода к молодости и Романтика — оказались программной поэзией, и я убедила польского литературоведа передать их какому-нибудь другому переводчику, лучше знакомому с программами, теми или иными, п.ч. я́ знакома — только с поэзией. За Романтику (около 70 строк) гонорара так и не получила — и уже не получу — раз не берут»

Источник: https://e11enai.livejournal.com/43358.htmlhttps://e11enai.livejournal.com/43358.html