«Парус» М.Ю. Лермонтова был написан в 1832 году и принадлежит к стихотворениям, завершающим исключительно плодотворный период юношеского поэтического вдохновения 1829-1832 годов, содержавший более трехсот только лирических стихотворений. За 1833-1836 годы было написано всего около пятнадцати. Новый взлет творческой активности Лермонтова начнется в 1837 году.

«Парус» — одно из самых известных стихотворений Лермонтова, и единственное из них — юношеское,. Корпус же наиболее популярных его стихотворений состоит из произведений «зрелого» Лермонтова – от «Смерти поэта» (1837), ознаменовавшего возрождение его лирического таланта, до «Выхожу один я на дорогу» (1841).

«Парус» в силу своей известности служил предметом разнообразного анализа поэтического текста. Однако его положение в поэзии, современной Лермонтову, в том числе зарубежной, остается недостаточно выясненным. В отечественном и иностранном литературоведении сопоставлению «Паруса» с образцами романтической маринистики не уделялось достаточного внимания.

«Мореход. (В альбом Z*)» Адама Мицкевича был написан в 1825 году в Одессе. Стихотворение не принадлежит к числу самых известных, однако оно создано в период наивысшего и зрелого творческого вдохновения, одновременно с циклом любовных («Одесских») и Крымских сонетов. Приведем его полностью:

Ilekroć ujrzysz, jak zhukana fala
Po głębiach barką przerzuca tułaczą:
Niech się anielskie serce nie użala
Nad płynącego trwogą i rozpaczą!

Tę barkę wicher odbił od okrętu,
Na którym żeglarz swe nadzieje złożył;
Jeżeli wszystko jest pastwą odmętu,
Czegóżby płakał, o coby się trwożył?

Lepiej mu pośród żywiołów bezrządu
Walczyć co chwila z nowymi przygody,
Niż gdyby wybrnął i z cichego lądu
Patrzył na morze i liczył swe szkody.

Вот один из современных переводов

Когда увидишь, как челнок бродячий
Швыряют волны над морской пучиной,
Пусть ангельское сердце не заплачет
Над путника тревогой и кручиной.

От корабля он был отогнан шквалом,
И с кораблем надежды все пропали…
Но если все добычей моря стало,
К чему тревоги? И о чем печали?

Не лучше ль с беззаконною стихией
Схватиться хоть на миг, по крайней мере,
Чем, выбравшись на отмели сухие,
Глядеть на море и считать потери?

(Перевод .Ан Нехая)

Это стихотворение было впервые переведено в XIX веке Дмитрием Минаевым под названием «Пловец». В нем  был не вполне соблюден размер: вместо 3-х четверостиший использовались 2 шестистишия: 

И оригинал, и перевод  «Морехода» повествуют о некой картине, увиденной автором в море. Образ, связанный с плаванием по морю, становится поводом для лирического выражения мыслей и чувств автора экзистенциального характера.

 «Парус» Лермонтова сюжетно как бы продолжает «Морехода» Мицкевича. Заметим, что по-польски парус – żagiel, то есть слово, однокоренное с «мореходом» (żeglarz), и восходящее к немецкому die Segel. Поэтому для польского читателя сродство рассматриваемых произведений очевидно уже по названию.

«Парус» построен по следующей схеме: за двумя строками объективного описания в каждом четверостишии («Белеет парус одинокой / В тумане моря голубом!.. //  волны — ветер свищет, / И мачта гнется и скрыпит...// Под ним струя светлей лазури, / Над ним луч солнца золотой...»), то есть того, что видит и слышит автор и что может представить читатель, следуют две строки субъективных сообщений от поэта («Что ищет он в стране далекой? / Что кинул он в краю родном?..// Увы! он счастия не ищет, / И не от счастия бежит! // А он, мятежный, просит бури, / Как будто в бурях есть покой!»), которые «расшифровывают» то, что невозможно узнать по-другому. Итак, нас информируют, что парусник покинул родину и находится у чужих берегов, и сообщают о внутреннем состоянии героя и его мотивации.

Слово «парус», единожды употребленное Лермонтовым, многозначно и неопределенно. Неизвестно, о чем идет речь: о лодке ли? о корабле ли? Понятия «страны далекой» и «родного края» также условны и растяжимы — «парус» мог приплыть из Бреста или Гамбурга, а мог и из порта в Финляндии. При этом мы должны верить поэту на слово, что парус прибыл издалека, никаких доказательств автор не предоставляет.

Местоимение «он», сливающееся с «парусом» и четырежды повторяемое, может означать и собственно «парус», и «судно», и «кормчего». Читатель должен принять, что для поэта не существует разделения этих сущностей, «парус» вмещает в себя все эти смыслы. Это одновременно символ и движения по водной глади, и человеческой воли, и свободного выбора.

Не очень ясно и местоположение автора – с одной стороны, традициоино представляется, что он наблюдает за парусом с берега, что парус — достаточно далеко, раз он «белеет» (т.е. смутно просматривается сквозь туман). С другой, — «мачта гнется и скрыпит», равно как и «ветер свищет» (свистеть он может, лишь заставляя парус трепыхаться, отсюда устойчивый оборот «ветер свищет в парусах»). Все это дает намек, что мы вместе с автором находимся на самом паруснике или рядом с ним, издалека эти звуки не слышны. Возможно, что, увидев парус с берега, мы вместе с поэтом переносимся прямо к нему. На акварели с парусом (юношеская работа Лермонтова 1828-1831 гг., предшествующая стихотворению) вид на суденышко — как раз с моря, с высоты птичьего полета , а не с берега.

В «Мореходе» Мицкевича паруса нет по определению, поскольку «шлюпка» (barka  — многозначное понятие, переводимое как «баржа» или «баркас», в данном случае именно спасательная шлюпка) – скорее всего, весельная лодка. Напомним, однако, что сама строка «белеет парус одинокой» взята Лермонтовым из поэмы А.А. Бестужева-Марлинского «Андрей, князь Переяславский», так что возможно, идея паруса изначально не задана, и поэт отталкивался не от непосредственного впечатления, а от книжного образа, хотя и плодотворно им воспользовался —  «мачта гнется и скрыпит». Упоминание  о мачте, к которой  крепится кусок холстины, приводящий судно в движение, развивает тему паруса как конкретного объекта, упомянутого не без умысла.

У Мицкевича в соответствии с названием главный герой — не абстрактный образ, как у Лермонтова, а живой человек – «мореход», хоть никак и не персонализированный. И именно к нему обращено.стихотворение. У польского поэта реальная картина моря не представлена, собственно, нет и канвы  происходящего, только в первых двух строках задается сюжет – шлюпка, швыряемая волнами. А далее идут рефлексии по этому поводу, составляющие основу стихотворения. В стихотворении Лермонтова ,мало размышлений, зато много описаний, от начала и до конца стихотворения, от «белеет парус» и до «луча солнца».

Образ лодки, брошенной на произвол стихии, Мицкевичу, возможно, могло навеять нашумевшее на всю Европу кораблекрушение французского судна «Медуза» в 1816 году, пассажиры с которого спасались на самодельном плоту, Эта история легла в сюжет знаменитой картины Теодора Жерико «Плот “Медузы”». Добавим, что в другом одноименном стихотворении Мицкевича «Мореход» («Żeglarz») 1821 года имеется оборот: «Walczyć z ustawną burzą», то есть «сражаться с неизменной бурей».

А через несколько месяцев после «Морехода», помеченного апрелем 1825-года, в одном из крымских сонетов «Буря» («Burza») Мицкевич создает образ гибнущего корабля. Петр Вяземский дает такое же название  своему прозаическому переводу этого сонета «Буря».. Еще до этого, в январе того же 1825 года Мицкевич упоминает в стихотворении «В альбом К.Р.» («W imionniku K.R)  лодку, несомую по воле бури (na woli burzy). А в стихотворении «Матрос» («Majtek») 1824 года есть такие слова —  «W ostatniej łódce, bliskiej rozbicia» («в последней лодке, готовой разбиться»). В «Мореходе»  упоминается также wicher, то есть сильный порывистый  ветер, который способен отогнать лодку и без паруса, поднимая бурные волны. Можно констатировать, что маринистика катастроф была близка Мицкевичу.

В стихотворении Лермонтова — описание настоящего, без прошлого и будущего. Преобладающие глаголы стоят в настоящем времени: «белеет», «ищет», «играют», «свищет», «гнется», «скрыпит», «бежит», «просит». Единственное предложение в прошедшем времени: «Что кинул он в краю родном?» относится к текущим событиям: «что является оставленным?». Так что у Лермонтова — однократное настоящее, увиденное «здесь и сейчас». А у Мицкевича  —настоящее повторяющееся, стихотворение начинается со слова ilekroć («когда бы ни, всякий раз»), которое задает временной интервал. Рассматриваемое бедствие на море — не единственное, а регулярно случающееся. Также имеется много глаголов в прошедшем времени – odbił, złożył, płakał, trwożył, wybrnął, patrzył, liczył, которые в данном контексте выполняют функцию вероятного действия – что было бы, если бы случилось то-то и то-то, а они задают последовательность возможных действий. В определенном смысле стихотворение — поскольку в нем имеется дидактическая составляющая — обращено в условное (или желаемое) будущее.

Мицкевич ясно высказывает свою позицию, и в этом смысле его стихотворение субъективно, Напротив, у Лермонтова стихотворение объективно и в целом безоценочно, за исключением «увы», которое, впрочем, никак не разъясняется. Мицкевич говорит назидательно: «пусть ангельское сердце не заплачет», «к чему тревоги и о чем печали», «не лучше ль с беззаконною стихией / сразиться?». Лермонтов не высказывает напрямую своего отношения к происходящему, и мы можем только догадываться о нем.

Мицкевич предлагает страннику сражаться, да только мы не знаем, примет ли тот это предложение. Он ведь может спастись «на тихом берегу» — такую альтернативу рисует поэт, хотя и высмеивает ее, добавляя уничижительно «счет потерь» . Математика личной выгоды противоположна безрассудству противостояния стихиям. А у Лермонтова парус принимает вызов, и выходит в море, чтобы бороться с бурей.

Как-то не очень понятно «увы» применительно к фразе «он счастия не ищет, / И не от счастия бежит!»  Почему бы не констатировать факт просто, без междометия? Также и в последней строке не ясен смысл фразы «просит бури, / Как будто в бурях есть покой!» Значит ли это, что парусу нужна буря, как залог покоя (в этом он убежден) ?  Или все же парус обманывается, и покоя он не обретет (покоя в бурях нет)? Фраза «как будто в бурях есть покой» допускает различное понимание.

Такие поэтические недоговоренности и двусмысленности составляют основу суггестии в лирике. Подобное противоречие имеется и у Мицкевича – «все  добычей моря стало», но при этом «не лучше ли… / сразиться?». А зачем сражаться, если все равно станешь добычей моря? Можно ведь при этом и не сражаясь, «спастись» (дословно – «выбраться») — двойное противоречие.

Оба стихотворения написаны «на случай», но случаи у них разного рода. У Мицкевича о казуальности ясно говорит пометка – «В альбом Z*», то есть стихотворение подразумевает импровизационный характер. «Парус» же ярко импрессионистичен, это зарисовка сценки «с натуры».

У Лермонтова нет изображения бури, картина на море идиллическая: «струя светлей лазури», «луч солнца золотой», но мы знаем, что в любую минуту все может перемениться. И парус беспокоен в своем нынешнем покое.

В стихотворении  Мицкевича лодка отогнана шквалом от корабля, для путника создалась тревожная ситуация, однако примет ли моряк вызов стихий – неизвестно. Поэт предлагает его принять. И на этом стихотворение заканчивается. Для Мицкевича важен повод для размышлений и назиданий, а не развитие действия. А у Лермонтова парус выходит в море в поисках бури, в полном  соответствии с призывом автора «Морехода». Лермонтов здесь не спекулирует, он просто констатирует последовательность наблюдений и мотивацию своего героя. А русский поэт как бы отвечает Мицкевичу, Тот высказал пожелание, а Лермонтов его исполняет, продолжая поэтическое повествование, подхватывая сюжетный ход.

Определенные соответствия  «Мореходу» можно увидеть в пушкинском «Арионе», созданным двумя годами позже, в 1827 году. «Нас было много на челне… // лоно волн /Измял с налету вихорь шумный…// Лишь я…/ На берег выброшен грозою». Но тематика Пушкина совсем далека от таковой у Мицкевича и Лермонтова.

 Было бы соблазнительно представить «Парус» как действительный ответ на «Морехода». Однако вероятность этого ускользающе мала. Лермонтов был в какой-то степени знаком с творчеством польского поэта, даже перевел вольным стихом один из сонетов «Вид гор из степей Козлова» (Widok gór ze stepów Kozłowa), но сделал это позже, в 1838 году, с подстрочника, поскольку польским языком не владел.

Поэтому можно констатировать, что перекличка двух  произведений — польского и русского поэтов — обуславливается совпадением интересов авторов в эпоху романтизма. Романтик Мицкевич в Одессе 1825 года и романтик Лермонтов в Санкт-Петербурге 1832 года схоже воспринимали окружающую действительность. Детали морского пейзажа порождали у них перекликающиеся эмоции и размышления, основанные на идее вызова, брошенного судьбе, личного выбора и упоения битвой. Различие в авторском подходе производит впечатление перетекания одного стихотворения в другое, создавая зачин у Мицкевича и развязку, еще не окончательную, – станет ли действительно буря искомым покоем? И не погибнет ли парус в ней? = у Лермонтова.