Первые опыты переводов Мицкевича относятся к концу 20-х годов прошлого столетия — периоду ссылки польского поэта в Россию. С тех пор на протяжении ста с лишним лет в журналах и отдельных изданиях было опубликовано немалое количество произведений Мицкевича на русском языке. Среди них очень многие представляют собой наивные и беспомощные попытки, лишенные всякого литературного значения. К таким попыткам относятся, например, переводы В. Р. (Стихотворения Адама Мицкевича. СПб., 1829), Омулевского (А. Мицкевич. Сонеты. СПб., 1857), Н. Лутовского (Мицкевич. Крымские сонеты. Одесса, 1858), Аф. Шпигоцкого (Мицкевич. Конрад Валленрод. М., 1832).

Не менее обширна категория переводчиков, добросовестно, зачастую с большой любовью трудившихся над передачей произведений польского поэта на русский язык, но не сумевших подняться на достаточно высокий художественный уровень.

К ним принадлежат переводы В. Бенедиктова, одного из наиболее плодовитых переводчиков Мицкевича, который целиком перевел «Пана Тадеуша» и поэмы «Конрад Валленрод» и «Гражина» (см. Собрание сочинений Мицкевича в переводах русских писателей, томы 1—4, изд. Вольфа, СПб., 1822, и Поэмы Мицкевича, изд. Вольфа, СПб., 1883), а также Н. В. Берга (Переводы из Мицкевича, Варшава, 1965).

Наконец, имеется немногочисленная категория переводов, обладающих большой художественной ценностью. Многие из этих переводов являются, однако, не переводами в настоящем смысле этого слова, а поэтическими подражаниями. И лишь в отдельных случаях близость к подлиннику во всех отношениях сочетается с настоящей художественностью, как это мы имеем в замечательном пушкинском переводе «Будрыс и его сыновья». К подражаниям Мицкевичу следует отнести почти все переводы «Крымских сонетов» Козлова, а также прекрасное пушкинское стихотворение «Воевода». Помимо того что это стихотворение, написанное 4-стопным хореем, не передает размера подлинника (он тот же, что и в «Будрысе и его сыновьях»), Пушкин значительно отступает и от текста стихотворения. Так, у Пушкина фигурирует не жена воеводы, как у Мицкевича, а панна. В связи с этим Пушкин выпускает строфу, в которой юноша, укоряя свою возлюбленную за то, что она продалась старому воеводе, говорит:

Твою прелесть воочью видит он каждой ночью,
Он к груди старым лбом приникает,
Мне запретную сладость и блаженство и радость
С уст румяных и щечек впивает.

Это изменение подлинника, возможно, вызвано тем, что Пушкина ввело в заблуждение польское слово «niewiasta», что значит не «невеста», а «женщина».

Перед современным переводчиком Мицкевича стоит проблема передачи не только смысла и духа подлинника, но и ритмов польского силлабического стиха. Коренным недостатком прежних переводов было то, что они даже и не пытались приблизиться к ритму подлинника. (Исключение составляют пушкинский «Будрыс и его сыновья» и фетовский перевод «Воеводы», что объясняется тоническим размером подлинников обоих стихотворений.) Так, 13-сложник «Пана Тадеуша» Бенедиктов передавал четырехстопным ямбом, а Берг — александрийским стихом. Это создавало непреодолимую пропасть между подлинником и переводом. У прежних переводчиков не было и технических средств для передачи сложных ритмов силлабического стиха. Пути к разрешению этой задачи наметились только в наше время. Современная поэзия обогатила и усовершенствовала русский стих. Она дала в руки переводчику вольный, так называемый паузный стих, разработанный русскими поэтами начиная с Блока и кончая Маяковским. Применение этого гибкого и сложного орудия открывает новые возможности для передачи разнообразных ритмов силлабического стиха Мицкевича, характеризующегося ярко выраженными тоническими тенденциями и ритмически родственного русскому вольному стиху.

Этот стих, допускающий паузы и лишние слоги, по сравнению с классическими силлабо-тоническими размерами, ритмически родственный стиху Мицкевича, дает возможность, не нарушая тонического принципа русского стихосложения, приблизиться к ритмам силлабического подлинника.

Поясним это на примерах. Возьмем восьмисложник из стихотворения «Рыбка»:

Wtem z lasu, gdzie się dwór bieli
Tysiączne świecą kagańce,
Zjeżdżają goście weseli,
Muzyka, hałas i tańce.      

Этот стих мы имеем все основания рассматривать, пренебрегая силлабической женской цезурой, как паузный трехударный стих, в основном амфибрахический с паузой на второй стопе, ибо именно так он звучит для уха, воспитанного на тоническом стихосложении.

 Перевод:

В лесу же окна усадьбы  
Огнями ярко горели,    
Съезжаются гости на свадьбу, 
Музыка, танцы, веселье.  

Здесь тот же стих с той разницей, что третья строка лишена паузы, а в последней строке ударение на первой стопе (свободное перемещение ударений и пауз и составляет особенность вольного стиха).

Теперь рассмотрим характерный мицкевический 13-ти сложник (которым написан «Пан Тадеуш»):

Nam strzelać nie kazano. – Wstąpiłem na działo
I spojrzałem na pole; dwieście harmat grzmiało.

Это звучит, как паузный четырехударный стих анапестического характера с паузами и лишними слогами:

Я на пушку взобрался (нам стрелять нет приказа)
И взглянул — двести пушек палило сразу.

Или из того же стихотворения:

Car dziwi się — ze strachu drżą Peterburczany,
Car gniewa się — ze strachu mrą jego dworzany;

Царь дивится — бьет дрожь петербурцев покорных,
В гневе царь — страх сводит дыханье придворных.

Следует отметить, что поскольку обилие лишних слогов прозаизирует стих, мы прибегали к ним с осторожностью, в то же время широко пользуясь паузами.

От вольного стиха мы считали нужным отказываться в следующих случаях:

1) при переводе сонетов, ибо сонет как строгая форма классической поэзии не допускает отступлений от канона;

2) при переводе стихотворений, написанных в подлиннике силлабо-тоническим стихом («Смерть полковника» и «Дозор»),

3  и в тех исключительных случаях, когда в подлиннике большинство строк соответствует силлабо-тоническому размеру («Матери-польке» — ямб).

Мы придерживались всюду, кроме сонетов, рифмовки, соответствующей подлиннику, т.е. за редкими исключениями, женской… 

В качестве примера реализации изложенных здесь принципов приведем перевод Вермелем двух стихотворений Мицкевича: «Сон» и "Уединение"

Сон 

Если принудит судьба тебя злая
Меня покинуть против желанья, —
Не печаль меня, друг мой, и, покидая,
Не говори мне о расставаньи. 

Пред утром последним пусть в ласках мгновенья
Пройдут — в них, как прежде, найду я отраду,
Когда же наступит пора разлученья,
Дай неприметно мне выпить яду. 

К устам я устами прильну, а веки
Смыкать не буду, – и холод ночи
Меня обоймет, и усну я навеки,
Целуя ланиты, глядясь в твои очи. 

Будет время мчаться над темной могилой,
Когда же настанет час воскресенья,
Ты вспомнишь о спящем далеко милом
И с неба сойдешь для его пробужденья. 

Снова руками обоймешь меня сладко,
Прижмешь меня снова к нежной груди ты,
Проснусь – словно после дремоты краткой,
Глядясь в твои очи, целуя ланиты. 

Уединенье

Словно к водам стремлюсь к тебе, уединенье,
Из повседневности знойной.
С какою отрадой, с каким наслажденьем
Погружаюсь в твой холод спокойный.

И над мыслями в мыслях взлетаю, ныряю
С ними, словно с волнами, играю,
Пока не охватит меня в утомленье
Сон глубокий хотя б на мгновенье.

Здесь стихия моя. Вод кристальных покровы
Услаждают мне сердце, затемняют сознанье...
Почему ж, как летучая рыба, я снова
Должен в воздух взлетать, где солнца сиянье?

Без дыханья вверху, без тепла под водою,
Изгнанник в обеих стихиях равно я.