В мае 2009 года в клубе «Газеты выборчей» состоялись  дебаты под названием «Непредставленный мир», поводом для которых стала одноименная книга Юлиана Корнхаузера и Адама Загаевского. Открывавшая дебаты Агнешка Холланд заявила: «Загаевский и Корнхаузер в своей книге рассуждают о том, что поэзия, фильм, театр не говорят о  существенных вещах в нашей действительности. Их интересует автотематическая авангардная форма, стиль [...] Главная причина этого заключается в том, что мы не понимаем действительности. Боимся ее. Мы не только не знаем, что будет завтра, мы не знаем даже, что случится через час. Мы все видим по отдельности. Польские творцы оказались беспомощными перед действительностью...».

Девять лет спустя Отдел философии и социологии ПАН организовал открытые дебаты под лозунгом «Польша и непредставленный мир». Во вступлении к ней заявлялось,  что  «непредставленный мир» - это все то, что остается за пределами главного течения нашей действительности. Это, безусловно, важная область для исследований социологов, но она не безразлична также и для нашего общественного сознания.

 «Фантомы» как реальные творцы непредставленного мира

Дело в том, что в польской действительности мир реальных событий и происходящих  в ней политических, экономических, общественных и культурных процессов очень часто не является определяющим при принятии решений, формирующих нашу общественную жизнь. В польской ментальности прочно поселились «конструкции фантомов», став  и той структурой,  которая организует жизнь как отдельных индивидуумов, так и общества в целом.  Конструкции эти складывается из плодов воображения,  объединенных с эмоциями  в определенных этических рамках. Таких плодов, которые позволяют переживать различные сюжеты, являющиеся реализацией скрытых желаний. Подобные воображаемые конструкции вынуждают появление практических сценариев, которые и формируют нашу реальную общественную жизнь. Одновременно ими удовлетворяются различные глубокие, часто скрытые желания, несмотря на частую иррациональность. 

Фантомные конструкции реализуются чаще всего с помощью медиальных сообщений, контролирующих наше воображение и сознание. Уводя нас от реальности, они образуют «польский непредставленный мир» […].

 «Польская психология» и «культура мышления» в фантомных сценариях

Можно с уверенностью утверждать, что «польский непредставленный мир» - это область исследований не только для социологов, но также и для политиков, деятелей культуры , а в нынешней польской действительности - прежде всего историков.  Потому что в польской трактовке истории действует специфическая «польская психология», связанная с замалчиванием своих вин и созданием атмосферы самовлюбленности. Именно эта «польская психология» является движущей силой при конструировании фантомов, ограничивающих наше сознание.  Чеслав Милош с горечью писал: «Разве коллективная память ничего не желает помнить? Ничему не желает научиться? Неужели героическая легенда навсегда должна заменить мышление?»[1]

«Польская психология» - это страж в области культуры, не допускающий, чтобы в нашу духовную жизнь проникали вещи, представляющие критическую и тем более конфронтационную попытку оценки нашего самосознания, смешанные с  уже сформировавшимся прошлым. Снова Чеслав Милош: «Польская душа неизменно обращается в правую сторону, как если бы в нее была вмонтирована магнитная стрелка, указывающая это направление. Достаточно вспомнить междувоенный период, чтобы убедиться, что польская культура истощается, когда в ней побеждает  «правое» мышление.

Исторически сложилось так, что эпохи Реформации и Просвещения не сыграли значительной роли в формировании польской культуры мышления. Если воспользоваться  формулировкой  Анджея Зыбалы[2], «наше коллективное мышление навеки осталось замкнутым, так сказать, «заваленным руинами». После эпохи Ренессанса увеличилось расстояние, отделявшее  нас в культуре мышления от стран Запада.  Так, мы не приобрели протестантской духовной силы и отваги мышления, необходимой для  творческого созидания будущего. А без этого мы обречены на медленное умирание в ловушке собственной культурной замкнутости, умственного застоя, углубляющейся изоляции от мира.

В нынешних польских событиях фантомные сценарии часто бывают инструментом для манипулирования коллективным воображением и эмоциями, осуществляемого  в политических целях. Рассмотрим это подробнее на примере Смоленской катастрофы.

 Смоленская катастрофа

Смоленская катастрофа в человеческом и государственном плане является потрясающей трагедией, которая должна была бы вызвать глубокие размышления о ценностях, определяющих нашу жизнь, над нашим бытием в хайдеггеровском смысле[3]. 

Увы, ей придали огромную огласку очередные комиссии, занятые поиском бомбы в самолете. Очередные  органы, ищущие следы взрыва, концепции «бронированной березы», очередные рапорты об исследованиях, полных неясностей, все этот вызывало сомнения в коллективном сознании поляков, создавало атмосферу слухов o вероятном русском заговоре, o сговоре Туска с Путиным, а также в таком деликатном деле, как эксгумация жертв катастрофы. В итоге был создан такой оглушительный шум, чтобы не сказать  «грохот», который вошел в наш быт, стал повседневностью, скрывающей правду об  этой катастрофе. 

Информация общественности о решениях комиссии Миллера была отрывочной. Реалии причин Смоленской катастрофы перешли в область  «польского непредставленного мира». Была скрыта правда и о нашем морально-культурном  состоянии, сопутствующем этой трагедии, о нашем действительном быте... Это сокрытие было необходимо, чтобы из «Смоленской катастрофы» возникла смоленская политика, которая, в свою очередь, преобразовалась в смоленскую религию с ежемесячным ритуалом, на котором провозглашаются неоспоримые теологические истины этой религии. Этот ежемесячный ритуал стал нашим хайдеггеровским бытом, который совершенно скрыл правду  о «Смоленской катастрофе»,  перенеся ее в «польский непредставленный мир»…

 Новая «Земля Ульро»

Расширяя «польский непредставленный мир», мы оказываемся в новой ментальной «Земле Ульро», о которой писал Чеслав Милош. Это «Краина», в которой нагромоздились огромные запасы злых эмоций, отсутствие открытости, нетерпимость к другим, растущая ненависть, снижающийся уровень гуманизма и этики… Это означает наше увязание в сегодняшнем дне. Новая «Земля Ульро» становится «Краиной», которой не хватает сил на творческий процесс создания картин и их реализации во имя будущего.   В такой «Краине» воображение заменяется морализаторством прошлых времен, которое превращается в наше бытие. В подобную действительность мы уже вступили в Польше, где Польско-большевистская война 1920 года, Варшавское восстание, Катынь, Проклятые солдаты, Смоленская катастрофа, ротмистр Пелецкий, личность президента Леха Качиньского… и т.д. - это те истории, личности и символика, опираясь на которые, должна поддерживаться сила польского духа. Для таких ценностей не имеет никакого значения весь творческий процесс строительства государственности, революции, происшедшей в обществе  и индустриализации страны после 1945 года. Это все переходит в «польский  непредставленный мир»

 Расширяющаяся область «польского непредставленного мира» необычайно ограничивает познание мира и знакомство с творцами, действующих в тех же сферах впечатлительности и духовности, придающих смысл нашему существованию. Нашему бытию, в котором должно быть место для гуманизма, для того чтобы познание могло развиваться. Именно эти познавательные ограничения проявились  как в Музее Второй мировой войны в Гданьске[4], так и в  инструментальном подходе в трактовке  Смоленской катастрофы. Приведем здесь знаменательные слова Юлии Гартвиг «Я люблю свою жизнь, начиная с того момента, когда во мне возникло определенное осознание мира»[5]. 

Так вот, этот  «польский непредставленный мир» ограничивает  нашу впечатлительность в «осознании мира», а, продолжая мысль Юлии Хартвиг,  мы теряем из-за него возможность «полюбить свою жизнь». Это касается как коллективного национального сознания, так и сознания отдельных личностей.

 Варшава, апрель-май 2018

 Статья публикуется в сокращении

 Примечаня: