Синяя лента

Утром Франтишку разбудило солнце и пение птиц. Снег серебристо искрился, небо было лазурным, а когда Франтишка смотрела на него сквозь солнцезащитные очки, оно становилось тёмно-синим. Дом пробуждался к жизни. В саду садовник склонялся над самшитовыми кустами и укутывал еще плотнее соломой кусты роз и рододендронов. Чтобы не замерзли.

Она поднялась очень рано и, усевшись на подоконник в оконной нише, стала наблюдать за снегирями и синицами. Первой мыслью Франтишки в день её четырнадцатилетия была мысль о маме. Эва сказала вчера, что мама позвонит ей на мобильник ровно в десять утра, чтобы поздравить с днем рождения и поговорить. Франтишка подумала, что, в общем-то, электроника не такая уж и плохая вещь, и порадовалась тому, что у нее есть этот назойливый мобильник. Кроме того, она надеялась получить сообщение от Мартина. Франтишка отправилась на длинную прогулку и вдруг за поворотом на небольшой полянке увидела трёх косуль. Двух взрослых и одного оленёнка. Они приходили сюда из лесу, потому что в парке были кормушки с сеном и морковью. Косули невозмутимо жевали сено, затем оленёнок повернул голову и мгновение глядел прямо на Франтишку. Она могла бы поклясться, что их взгляды встретились. Франтишка сделала шаг вперед, а косули неторопливым, но решительным шагом побежали в сторону леса. Франтишка не спеша вернулась во дворец. Вошла в сени, отряхнулась от снега и потянула носом воздух. «Интересно, что сегодня будет на обед», — подумала она, взбегая наверх. Эвы в комнате не было, и Франтишка снова забралась на подоконник. Отсюда ей был виден не только парк, но и крона высокого дерева. Она любовалась на птиц в ветвях могучего платана, как вдруг раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказала Франтишка.

В дверях стоял Мачек, еще пахнущий морозом, с огромным букетом желтых, белых и фиолетовых ирисов.

— Я был в Ловиче и привез тебе ирисы по случаю дня рождения. Счастья тебе, Франтишка.

Франтишка слегка смешалась и поставила цветы в вазу. Ей было очень приятно, но она чувствовала себя немного неловко. Такой большой букет цветов и этот торжественный жест — всё это было на Мачека не похоже. Она была смущена, потому что не знала, что у него в мыслях на самом деле. Эти цветы… Не разыгрывает ли он её? Мачек с памятного вечера в «Ларгактиле» вёл себя так, будто подшучивал над ней. Так, по крайней мере, казалось Франтишке. Он был то исключительно обходителен, то в последнюю минуту не мог удержаться, чтобы не пошутить или не сделать какого-нибудь колкого замечания в её адрес.

Мачек сел в кресло и стал любоваться Франтишкой, глядя на нее, как на картину.

— Что случилось? Почему ты так на меня смотришь? — спросила Франтишка и спрятала лицо в душистый букет.

— Потому что ты красивая, — просто сказал Мачек, и Франтишка снова смутилась.

— Знаешь, кого я встретил в Ловиче? — сменил тему Мачек. — Монику.

— Какую Монику?

— Ну какую же? Ольбромскую-Пеж. Неужели ты забыла свою подругу?

— Никакая она мне не подруга, — резко ответила Франтишка, потому что совесть по-прежнему не давала ей покоя. — Она оскорбила Сорайю.

— Ты знаешь, мне кажется, что Сорайя давно уже простила Монику. Сорайе пришлось испытать в жизни чересчур много по-настоящему страшных вещей, чтобы таить обиду на глупые слова Моники. Она сама мне это сказала. Ей даже жаль Монику, ведь от неё отвернулись все её лжеприятели. Мы выпили с Моникой по чашке чаю с пирожным в «Кафе Бордо» и о многом поговорили. Она гостит на каникулах в Ловиче у бабушки с дедушкой. Не поехала кататься на лыжах. Не знаю, слышала ли ты, что её родители разводятся? Кстати, как твои друзья, Франтишка? Есть какие-нибудь новости из Италии и Австрии?

Франтишка не верила своим ушам. Мачек принёс ей цветы, а теперь просто-напросто оскорблял её! Он припомнил ей историю с Моникой и прозрачно намекал, что Фиона и Мартин — лжеприятели! А ведь ещё недавно все они были такой дружной компанией. Франтишка решила отразить атаку с невозмутимым спокойствием. Она отвернулась к окну и, глядя на покрытый снегом парк, ответила голосом мягким и тихим, словно снежная метель. Так, во всяком случае, подумалось Мачеку, когда Франтишка заговорила: «Голос у неё мягкий и тихий, словно снежная метель…». Но то, что сказала Франтишка, звучало не столь приятно:

— Я думала, что Фиона и Мартин - и твои друзья тоже. Мне странно, что ты говоришь о них в таком тоне. И сколько еще ты будешь припоминать мне эту историю с Моникой? Ты ведь знаешь, я хотела это поправить. Не получилось. Иногда бывает так, что ты не можешь, просто не можешь кого-то полюбить. И тут ничем не помогут добрые намерения, которыми, как известно, вымощена дорога в ад.

Мачек вздрогнул, но через секунду снова тихо засмеялся. О, как же он был несносен! Франтишка почувствовала, что еще мгновение — и она расплачется. Праздник был испорчен.

— Дорогая Франтишка, — проговорил он, как показалось Франтишке, очень снисходительным тоном. — Я вовсе ничего не имею против каштановых волос Мартина и его ракетки фирмы Dunlop. Это классный, умный парень, и с ним есть о чём поболтать. Ещё мне нравится Фиона и ее длинные ноги. Особенно колени. Поэтому не сердись, дорогая Франтишка, а лучше спускайся на кухню, где мы с Сорайей готовим к твоему дню рождения пудинг двух видов.

И Мачек вышел, оставив пораженную и выведенную из себя Франтишку одну в комнате с одуряюще пахнущим букетом ирисов. Первым желанием Франтишки было выбросить их вместе с вазой в окно. Как он мог такое говорить?! И почему вздумал испортить ей день рождения? Что это с ним? Она поглядела на цветы, и злость её понемногу начала проходить. Ведь Мачек с самого утра поехал за этими цветами! Ему пришлось и впрямь рано встать, чтобы успеть на автобус. И всё это ради нее! Но почему же он так себя вел? Франтишка постепенно успокаивалась. Она решила пойти на кухню, как если бы ничего не было. И прежде всего, поговорить с Сорайей. Но именно в этот момент зазвонил телефон. Это была мама!

— Франтишка, дорогая моя Франтишка! — услышала она в трубке, и на глазах ее заблестели слёзы. — Я так рада, что ты справляешь свой день рождения с бабушкой в Неборове. Это прекрасное место, и я знаю, что ты там счастлива.

— Я была бы счастлива, если бы и ты была здесь, мамочка… Как ты себя чувствуешь? — прошептала Франтишка.

— Сейчас уже лучше, родная. Честное слово, лучше. Я думаю, что уже скоро смогу вернуться домой.

— Правда?! — У Франтишки от радости перехватило дыхание. Ей подумалось, что ничто друое уже не важно в сравнении с этой новостью.

— Мамочка, ты даже не представляешь, даже не представляешь, что это для меня значит. Это самый лучший подарок мне на день рождения. Я так тебя люблю… мамочка.

И Франтишка вздохнула. На другом конце провода она тоже услышала вздох, а потом тихий смех мамы. Франтишка давно уже не слышала этого смеха.

— Как тебе живётся с бабушкой? — спросила мама, как показалось Франтишке, немного неуверенно. Франтишка на мгновение смолкла. Ей вдруг стало понятно, что еще месяц назад она стала бы кричать, что бабиня просто ужасна и что наконец-то ей, Франтишке, не придётся больше с ней жить. Но сейчас она услышала, как сильно забилось её сердце, и спросила, чувствуя, что ступает на зыбкую почву:

— Я надеюсь, мамочка, мы будем продолжать видеться с Эвой?

К большой радости Франтишки, мама снова рассмеялась.

— Конечно, Франтишка. Но почему ты не называешь Эву бабушкой?

В голосе мамы не было упрека, скорее, это её забавляло.

— Ну потому что Эва не совсем настоящая бабушка. Хотя бывает и настоящей, — ответила Франтишка.

— А когда бывает? — допытывалась мама, весьма заинтересовавшись.

— Ну, например, когда она нашла меня в нашей квартире в Мокотове, куда я сбежала. И когда отреставрировала для меня «Рай».

Мама тихонько вздохнула.

— Я вижу, Франтишка, что нам будет много о чем рассказать друг другу.

— О да! И ты, наверное, всё мне объяснишь. Правда ведь?

— Тут нечего объяснять, — быстро сказала мама. — Ты даже не представляешь, как я рада, что ты познакомилась со своей бабушкой.

— Я вновь обрела ее,— уточнила Франтишка. — Так же, как и «Рай».

Мама снова рассмеялась.

— Я как раз хотела сказать, что ты нисколько не изменилась, Франтишка. Но похоже, что сильно ошибаюсь. Ты очень изменилась, а вместе с тем осталась моей маленькой Франтишкой.

— Ох, мамочка, —только и вздохнула Франтишка. — Сейчас уже, правда, всё будет хорошо.

— Во всяком случае, уж точно - лучше! — мама снова засмеялась тем своим особенным смехом, который всегда придавал Франтишке отваги.

После разговора она почувствовала, что вновь обрела крылья. Она спорхнула с третьего этажа и вбежала на кухню.

— Я говорила по телефону! — радостно воскликнула она.

— С Австрией? — вырвалось у Мачека.

Франтишка громко рассмеялась.

— Нет, дуралей, с мамой! — Она обхватила руками шею Сорайи. Сорайя тоже обрадовалась, а Мачек — и Франтишка это сразу заметила — снова стал милым и простым, каким был прежде.

Вечер в библиотеке удался на славу. Каждый из гостей принес для Франтишки какой-то особенный подарок. Ей подарили картину, где был изображён неборовский дворец со стороны липовой аллеи, диск с французскими песнями, а от попечителя она получила в подарок копию своей любимой фотографии 1919 года, помещённую в старинную рамку, а также позволение Мишке, чтобы в этот исключительный день он мог сидеть в библиотеке вместе со всеми. Франтишка попросила Мишку, чтобы тот старался не царапать когтями старинный пол, и пёс сразу же улёгся перед камином, виляя хвостом. Гости, как обычно, занялись разговорами, а Франтишка подумала о том, какое это счастье, что в свой день рождения она в таком месте, где нет ни телевизора, ни Интернета, а люди сидят вместе и просто беседуют о том, что им интересно. Она поделилась этой мыслью с Мачеком.

— Ох, Франтишка, — шепнул он ей на ухо, — ты неисправима! Уверяю тебя, что в каждой комнате есть беспроводной Интернет.

— Но, похоже, мой вечер с двумя видами пудинга и гоголем-моголем для них интереснее, — упрямо сказала Франтишка и улыбнулась Мачеку обезоруживающей улыбкой, какой только она умела. В этот момент в библиотеку вошёл профессор Шавловский и сообщил что-то тихим голосом. Среди неборовских гостей началось сильное волнение.

— Что случилось? — тревожно спросила Франтишка, и в это мгновение к ним подошла Эва.

— Знаешь, Франтишка, в новостях только что сообщили, что умерла Вислава Шимборская.

— Моя любимая ныне живущая поэтесса,— вздохнула Франтишка и сразу же подумала, что, увы, уже не живущая. Как же как Анна Ахматова, Халина Посвятовская, Хильдегарда Бингенская, Сапфо, Сильвия Плат и Эмили Дикинсон. А ведь именно с неё всё и началось. Франтишка вспомнила тот далекий день, когда она пришла домой в полной уверенности, что только мужчины могут быть поэтами. И то, как позвонила Госе в Краков, чтобы с ней посоветоваться. И как Гося сказала ей про Виславу Шимборскую. Как же она была тогда одинока и по-детски наивна! Потом она вспомнила вечер в Замке, когда их класс слушал стихи Виславы Шимборской, и то, как Фиона держала голову на плече у Мартина. И свою уверенность в том, что точно будет поэтессой, после того как услышала стихотворение «Радость писать». Да, всё началось с Виславы Шимборской. И не странно ли, что великая поэтесса умерла именно в день ее четырнадцатилетия. Франтишка внезапно почувствовала себя осиротевшей, но в то же время странно взволнованной. В этот момент Мачек взял ее за руку и решительно потянул за собой на темную лестницу.

— У меня для тебя есть кое-что ещё, — сказал он и вынул из кармана небольшой свёрток. Франтишка развернула его и увидела голубую атласную ленту. Она тут же вплела ее в волосы. И тогда Мачек прижал её к себе и поцеловал. Вернее, не поцеловал, а начал целовать. Целовал долго. И ещё… Голубая лента запуталась в его пальцах и выскользнула из чёрных волос Франтишки.

В ту ночь Франтишка долго не могла заснуть и совершенно забыла о том, что ещё совсем недавно ждала какого-то звонка из Австрии. Она думала о маме, об Эве, о Мачеке и его поцелуе, о своих любимых поэтессах. О том, как много изменилось в ее жизни с того страшного вечера, когда скорая помощь увезла маму в больницу. И о своем первом стихотворении-заклинании, в котором девочка обещала пить рыбий жир, только бы мама выздоровела.

Утром, проснувшись, Франтишка сразу же выпила свою утреннюю ложку рыбьего жира для снятия злых чар, потому что верила не в магию, а в поэзию, и стала искать голубую ленту. Но нигде не могла ее найти. Потом спустилась в курильню, хотя знала, что для завтрака еще слишком рано. В курильне сидел Мачек и читал Гомбровича. Франтишка увидела между страницами его книги свою голубую ленту. Она рассмеялась и слегка покраснела, вспомнив вчерашний вечер. Затем протянула руку и сказала прежним повелительным тоном:

— Дай мне синюю ленту. Она моя.

Мачек встал и взял вытянутую руку Франтишки своей рукой. В другой он держал голубую ленту.

— Нет, теперь она моя, — сказал он, особенно выделяя слово «моя», и посмотрел Франтишке в глаза. — Но если ты вдруг захочешь, то «Синюю ленту верну, не сумею
переупрямить».

Франтишка почувствовала, что в этой ситуации она, пожалуй, не станет требовать ленточку назад.