Дагни глядит на меня...

Могильщики в белых перчатках вытащили все до последней косточки. В новом гробу из крепкого дерева они будут складывать Дагни снова.

Казалось бы, что женщина, которая вносила смуту в жизнь стольких мужчин, после смерти сама обретет покой. Казалось, что ни один мужчина уже не вспомнит о ней. Но вышло по-другому. 

– К этой польке приезжали разные люди, да еще из заграницы – рассказывает могильщик, присутствовавший при вскрытии гроба Дагни Пшибышевской. – Постоянно спрашивали, где она, где она. Самому к ней было не попасть.

Я иду за ним по узким тропкам между могилами. Поворот вправо, поворот влево, снова вправо, взбираемся на гору. – Тут лежат поляки – говорит он. Гляжу на даты прошлого века и польские надписи: инженер, ксендз, архитектор... Чем они тут занимались? Наверное, строили Закавказскую железную дорогу. А, может быть, как и Дагни, ненадолго приехали в столицу Грузии и остались на Кукийском кладбище навсегда. – Вот и ваша дамочка, но ее тут уже нет. – Зачем ее перенесли? – спрашиваю я и гляжу на расстилающийся внизу Старый Тбилиси... Такой прекрасный вид был с этой горы и такой достойный памятник из розового мрамора. Можно еще, хотя и с трудом, разобрать польские буквы. - Ааа, это затея нашего бывшего директора – говорит могильщик. – Тебе с ним нужно говорить.

Снимок на стене 

Аркадий Човелидзе, хоть и был директором кладбища, где уже сотню лет лежала Дагни, никогда о ней не слышал. Невозможно охватить памятью все могилы на обширном 300-летнем погосте. Только когда пришло письмо из Норвегии с вопросом о могиле Дагни, он стал ею интересоваться – не только местом, где она покоилась, но и ее жизнью. – Я люблю красавиц, а она была красавица, в Берлине жила и сигареты курила. Тогда это было что-то особенное. Ее рисовали на картинах и умирали от любви к ней – продолжает рассказ Аркадий. – Она так мне понравилась, что повесил ее фотографию в своем кабинете. Все время на нее глядел, как она сидит, опираясь на кресло, в облегающем черном платье, пока не заметил, что Дагни тоже как будто поглядывает на меня. Я решил, что должен что-нибудь для нее сделать.

Сначала Човелидзе заказал у популярного грузинского художника Вахтанга Хазалии памятную таблицу. Ее повесили на стене бывшего Гранд Отеля, в котором Дагни была застрелена. Сегодня это один из жилых домов с высокими окнами, каких в Тбилиси множество. Внутри сохранились железные перила лестницы с кружевным узором и роспись на стенах. В последние недели своей жизни Дагни видела их ежедневно.

Муза художников 

О том, что она была писательницей и пианисткой, нынче никто не помнит. То, что была музой художников – знают все. Эта ее роль вошла в историю.

Дагни родилась в Конгсвингер 8 июня 1867 года. Через пару лет семья поселилась у подножия крепости, в 13-комнатной вилле Ролигхед. Всю жизнь Дагни будет сюда возвращаться. Здесь появятся на свет и ее дети. А в наше время норвежская королева Соня перережет ленточку в дверях отреставрированного здания. Так вот в отчем доме Дагни появятся эмансипантки и откроется Квиннемузеет, то есть Музей женщин.

У Дагни было три сестры: Гудрун, Астрид и Рагнхильд. Все они были музыкальными, а самая младшая стала известной в Норвегии певицей. Дагни мечтала о карьере пианистки, поэтому избрала учебу в консерватории. Но ее влекла к себе и литература. Она не успела сделать многое, однако на полутораста печатных страничках осталось множество свидетельств обнаженной женской души. Многие вещи она писала под влиянием теорий Пшибышевского, переводила также его пьесы с немецкого на норвежский. Он отвечал ей взаимностью, переводя ее пьесы на польский и публикуя их в краковской «Жизни».

В драматических произведениях «Солнце заходит», «Сильнейший», «Грех», «Воронья стая» нашли сильное выражение эротические увлечения, женский страх перед соперницами, любовь к двум мужчинам одновременно и множество смертей, в том числе самоубийства. То же самое - в ее рассказах, стихах, поэтической прозе... И, вероятно, в дневнике, который она вела с начала своего супружества, тоже было так, потому что вся ее жизнь – это сплетение несчастий и экстаза. 

Холод, который возбуждает 

Прежде чем отправиться в Берлин для занятий музыкой, в течение года она была гувернанткой детей своего дяди, того, кому суждено было стать впоследствии премьер-министром Норвегии. В Германию она приехала вместе со своим тогдашним возлюбленным Эдвардом Мунком. Они поселились на Карлштрассе. Художник, тогдашняя звезда богемы, регулярно посещал таверну «Под черным поросенком», где встречались писатели, художники, врачи. Прошло много месяцев, прежде чем он привел туда Дагни. Он, однако, не предвидел того бурления, которое вызвало среди мужчин появление интеллектуально утонченной женщины. И тот ее аристократический холод, который заставлял их робеть, но в то же время и возбуждал. Была ли она красивой? Вероятно, от случая к случаю. Полузакрытые глаза, бледная кожа и буря пурпурных волос. Для любящих споры художников она была воплощением сильных переживаний. Пшибышевский сразу же назвал ее «моя Духа, моя Дагни» и признался: «Я люблю ее как великое произведение моей души, ею же порожденной».

А ее вначале заинтересовал Стринберг, однако после короткого и бурного романа она его бросила. Отвергнутый шведский драматург в безумной ненависти брызгал ядом. Кричал, что его враги – лишь те, кого Дагни ценит, а они подчиняются ее влиянию – хоть она и девка, и гадина, и стерва. Он оскорблял ее публично и в письмах, но она не реагировала на его наскоки. Не обращала внимания и на страдания Эдварда Мунка, который рассказывал, что зимой валялся, словно пес, у дверей ее комнаты. Все женщины на его картинах еще долго будут напоминать лицом и силуэтом Дагни. Все будут обнаженными и сладостными, в потопе рыжих волос.

Но Дагни была уже влюблена в Пшибышевского, и свадьба 18 августа 1893 года припечатала ее трагическую судьбу. 

Быть дополнением мастера 

Началось хорошо. В отчем доме Дагни состоялось обручение. Пшибышевский, бедный художник из далекой Польши, растопил лед, произнеся вдохновенный тост в честь возлюбленной. А гением его признали сразу же, как только он сел за фортепиано и сыграл Шопена так, как умел только он один. Харизматично. И в продолжение всей своей совместной жизни с Дагни он не имел себе равных ни в музыкальных импровизациях, ни в чем-либо ином. Она гордилась мужем и тем, что стала его женой. Женой пророка, который увлекал за собой толпы поклонников. Случилось так, как она желала: она не была очаровательным украшением своего мужа, она стала его дополнением. Дополнением мастера и учителя. Если бы к тому же он мог уважать ее чувства и не причинять ей боли! Она любила его всей душой, и казалось, что такая сильная женщина не будет испытывать страданий из-за измен мужа. Но она страдала. Однако прощала Стаху его очередные любовные интрижки – вплоть до романа с женой Каспровича. Тогда она ушла.

Сразу же после свадьбы Дагни захотела, чтобы они поселились в Норвегии. Не могла смириться с тем, что у ее мужа в Берлине неоконченный роман с Мартой Фёрдер  и трое детей от нее. Последний из них родился, когда Пшибышевский уже два года был с ней в браке. Вскоре жизнь сама разрешила эту проблему. Марта, предоставленная сама себе в очередной, четвертой беременности, совершила самоубийство. Пшибышевский был арестован по обвинению  в причастности к ее смерти. Но через две недели он был освобожден.

За это время Дагни родила двоих детей: сына Зенона в 1895 году и дочку Иви два года спустя. После тбилисской трагедии их забрала к себе ее старшая сестра Гудрун Веструп. Дети поселятся с нею и ее мужем Вильгельмом во дворце Ридсгард в Швеции. Зимы они будут проводить в  шикарном доме в Лунде, напротив знаменитого романского собора. Они никогда уже не узнают бедности. Зенон, когда вырастет, будет владеть несколькими языками и сделает карьеру в шведском министерстве иностранных дел. Шведский король погостит в одном из его замков, а сам он женится на Анне де Геер, дочери премьер-министра Швеции. Своей же дочери, которая породнится впоследствии с семейством Гогенцоллернов, даст имя Анна Магдалена Ядвига Дагни. Иви станет прелестной женщиной – похожей на мать, необычайно худой, с буйными волосами. Она выйдет замуж за барона Фредерика Беннета, военного атташе Королевства Швеция, и поселится в Риме. Из нескольких имений с великолепными резиденциями она вместе со своими сыновьями всего охотнее будет бывать во дворце XVI века.

Но сейчас, после рождения детей, Дагни не может обеспечить их ничем, поэтому оставляет их под опекой своих родителей в Норвегии, а сама пускается в погоню за своим мужем. Она едет за ним в Испанию, в Париж, Берлин. Но это не значит, что она не забивает себе голову мыслями о детях, что они ей помеха. Она очень страдает, приговоренная к разлуке с ними, хотя тоскует также и по Стаху. И кружится между ними, все более озабоченная. Пока в один прекрасный день ей не покажется, что наступило время стабилизации.

Дражайший Стах

В Кракове Пшибышевскому предложили возглавить редакцию «Жизни». Его приезду предшествовала легенда о великом поляке, который изменил облик Молодой Германии. Стах сразу же взобрался на вершину своих возможностей и собрал вокруг себя массу поклонников. Ему предоставили четырехкомнатную квартиру на Кармелитской, а его новые друзья сносили туда мебель, лампы, картины, книги. Один из них, хозяин склада фортепиано, подарил ему даже чешского Petroffa. Дагни приехала в Польшу с детьми. Теперь все должно было наконец устроиться. 

От ее северной красоты и гулянок, которые регулярно устраивались у Пшибышевских, у краковских мужчин зашумело в головах. Когда бывали деньги, обеды проходили за столом с шампанским, коньяком и водкой, а Дагни играла на фортепьяно Шумана, Грига, Бетховена. Однако вместо того, чтобы расцвести, она увядала. Тут все говорили по-польски. Поэтому она перестала быть партнером в дискуссиях, как это бывало в Германии или Норвегии. Она засыпала, скучая, в клубах папиросного дыма, на топчане с множеством пальто. Она еще пыталась сосредоточиться на работе, хотела писать очередную драму – но уже жизнь писала эту драму за нее. Понемногу она становилась декоративной куклой, которой поклонялось все большее число молодых людей, чаще всего приятелей мужа. А Пшибышевский как будто был доволен этим, он будто бы сам толкал ее в объятия других мужчин. И Дагни двигалась в их сторону.

Был Бой-Желенский, который не находил себе места и писал ей письма о том, как он ее желает. Посылал подарочки, ну, хотя бы маленькие часики, чтобы напоминали ей о нем. Когда в 1900 году Дагни ушла от мужа и вместе с Викентием Бжозовским отправилась путешествовать, Бой- Желенский пустился по ее следам через Вену и Париж. Любовь к ней ошеломила также и 24-летнего поэта Станислава Кораб-Бжозовского – до такой степени, что, отвергнутый Дагни, он совершил самоубийство. Ну, а Владислав Эмерик, сын адвоката, владельца медных и  марганцевых копей на Кавказе? Он почти все время проводил у Пшибышевских.

Забавлялась ли Дагни их чувствами, или безвольно поддавалась им? Ведь она не нуждалась ни в страсти, ни в новых знакомствах, потому что единственной подлинной любовью был ее муж. Она писала Стаху: «Дражайший, дражайший! Умоляю Тебя, не грусти и приезжай ко мне, как только сможешь. Я жду Тебя с распростертыми объятиями, тоскую по Тебе и люблю Тебя. Твоя Духа». И действительно тосковала по нему все больше. Хотела вернуться. Она, владычица мужских сердец, вдохновение художников и скульпторов, готова была подчиниться мужу и согласиться на роль «служанки гения». Лишь бы быть возле него. Однако Стах уже не мыслил вернуться к Дагни. Наоборот, он собирался окончательно порвать с ней. На горизонте появились две другие женщины: жена поэта Каспровича и художница Анеля Пайонкувна, у которой вскоре от Пшибышевского родится ребенок.

Кавказское путешествие 

Но вот влюбленный в Дагни Владислав Эмерик ввязывается в супружеские дела Пшибышевских. Собственно, он давно уже живет их жизнью, в Кракове говорят о том, что он привязался к ним как пес. Предлагает им общий выезд на Кавказ за свой счет. Путешествие с мужем представляется Дагни возможностью восстановить отношения с мужем после долгой разлуки. Но Стах этого не желает. На вокзале он убеждает жену ехать одной вместе с сыном, а он через некоторое время к ним присоединится, а паспорта для Дагни и Зенона вышлет в Тифлис сразу же по возвращении домой.

Эмерик гораздо моложе Дагни, у него золотистые волосы и мечтательные глаза, такие же, как у его матери. Ее фотографию он носит в бумажнике. Это от нее он унаследовал меланхолию и ген безумия. Много лет назад она умерла, сойдя с ума. Дагни не глядит на молодого человека, не видит проносящихся мимо пейзажей. В глазах у нее только Стах - тот, который как никто другой из мужчин мог осчастливить ее, тот, который опрокинул на нее море несчастий. Она обманывается, будто бы уже его не любит, но дело обстоит иначе. Из Гранд Отеля у Сухого моста, где остановились они с Эмериком, Дагни ежедневно отправляется на вокзал в надежде, что Стах приедет.  Ежедневно она шлет в Польшу умоляющие телеграммы: «Мой разум перестает мне повиноваться. Я посылала телеграммы в Краков, во Львов, в Варшаву – никакого ответа. Ладно. (…) Очень важно! Ты должен обратной почтой прислать паспорта мне и Зенону. У меня из-за этого могут быть большие неприятности. Ты обещал прислать мне паспорт на другой день! (...) Я сбилась с толку, совершенно сбилась». Эмерик спокойно глядит на то, как страдает Дагни. Собирается вскоре ее вылечить.

Могила, выложенная розами 

«Я безгранично тебе верю и знаю, что ты свято выполнишь все, о чем я тебя попрошу», - пишет Владислав Эмерик своему другу Антонию Келлеру. «Тебе, самому близкому моему человеку в Тифлисе, предстоит удовольствие заняться моими, вернее, нашим похоронами. Признаюсь, это удовольствие ниже среднего, но другого выхода нет.

После составления полицейского протокола, после того, как тела будут вымыты, тело госпожи Пшибышевской прошу немедленно чем-либо прикрыть или положить в гроб, если таковой окажется, чтобы абсолютно никто не имел права на нее взглянуть. Никаких зевак не подпускать к ней, никого! Госпожу Пшибышевскую следует похоронить как можно лучше: добротный гроб, порядочный катафалк, хорошее место на кладбище, могила, выложенная розами, в дальнейшем на ее могиле должен стоять памятник. На мое сиятельство может смотреть каждый, кому это доставит удовольствие. Закопайте меня,  где хотите и как хотите; также, если удастся, сделай так, чтобы вскрытие тела госпожи П. не проводилось. Ведь не подлежит сомнению, что это я ее убил, зачем же вскрытие? Всю могилу, внутри и снаружи, устелите живыми цветами, лучше всего розами. Госпожа Пшибышевская - христианка, ее зовут Дагни».

А что же Дагни? Ей он говорит, что вскоре отвезет ее из столицы Грузии в живописное местечко на Черном море. 

В среду 5 июня все уже кончено. В местной газете «Кавказ» появляется заметка: «В Гранд Отеле разыгралась драма. В этой гостинице давно проживал дворянин варшавской губернии Владислав Эмерик. Месяц назад он выехал в Варшаву, откуда две недели спустя вернулся с некой дамой и ее пятилетним сыном. Он представил ее своей сестрой и поместил в соседней комнате, не предъявив паспорта. В день 23 мая, а по грегорианскому календарю 5 июня, Эмерик вывел мальчика из комнаты матери, поцеловал его и отвел в соседнее помещение, которое занимал его знакомый. После чего вернулся к этой женщине по имени Дагни и запер двери на ключ. Вскоре после этого в 00.20 раздались два выстрела. Вызванная полиция, выломав двери, увидела такую картину: на кровати, залитая кровью, лежала Дагни Пшибышевская, одетая, с раной в голове; рядом на коврике у кровати - Эмерик, уже мертвый. Из его уст сочилась кровь».

Две могилы

Поразительны эти открытые гробы. В первый момент хочется закрыть глаза, чтобы не видеть фотографию Дагни и Владислава, усыпанных розами. Не поддаюсь обману, что они спят. Их уже нет. Решение принял Эмерик. Хотел освободить Дагни от земной жизни, в которой она не чувствовала себя счастливой. Он ясно это видел.

Похороны состоялись 8 июня 1901 года в ее 34-й день рождения. (…). Что потом сталось с Эмериком, никто теперь не знает. Вероятно, его отец за большие деньги отвез тело сына в Польшу. Дагни похоронили на Кукийской горе. Потом поставили памятник в форме параллелепипеда и вырезали ее имя, фамилию и даты рождения и смерти. Вот все, что нам известно. Известно также, что в Тифлис на похороны жены Пшибышевский не поехал. Не забрал также своего пятилетнего сына Зенона. Он уже был занят Ядвигой Каспровичувной, слал ей письма: «Моя сладчайшая! Дражайшая моя Инзя!... Я не писал тебе – не потому, что был так уж страшно огорчен, а просто днем и ночью был занят. Посылал телеграммы, и прежде всего, искал деньги. Понимаешь, вся эта история обошлась мне в несколько сот рублей». История, или, вернее, конец этой истории с Дагни обошелся Пшибышевскому в несколько сот рублей!

Сто лет спустя для Аркадия Човелидзе расходы оказались гораздо выше. Но он не хочет говорить о деньгах. Его радует, что судьба, по крайней мере, после смерти, была для Дагни милостивой. Шли войны, революции, советское владычество – а ее могилы на взгорье никто не осквернил, не перекопал. Только время оставило свой разрушительный след.

Итак, почти сто лет спустя очередной мужчина встал на пути Дагни. Он решил для себя, что восстановит память о ней.  И  поможет множеству других девушек, приходящих на могилу Дагни. Больше они не заблудятся. Теперь Дагни лежит на почетном месте в пантеоне, с левой стороны от входа на Кукуйское кладбище, рядом с церковью св. Нино. Это единственная обитательница кладбища, у которой есть две могилы. И - единственная, кому почти через сто лет после смерти, в 1999 году, организовали поминки с цветистыми тостами, которые произносили в ее честь грузинские артисты, министры, ученые, словом – представители тбилисской интеллигенции.

Но прежде чем это случилось, Аркадию пришлось просить разрешения на эксгумацию у королевы Норвегии и у внука Дагни, а потом позаботиться о деталях. Все прошло по плану.

– Могильщики сняли памятник и в 13 час. приступили к раскопке могилы, – рассказывает Човелидзе. – В 13.20 добрались до цинкового гроба. Начали его резать. В 13.40 показались буйные волосы. Они были рыжими. Могильщики в белых перчатках вытащили все до последней косточки. В новом гробу из крепкого дерева сложили Дагни снова. Голова, зубы с пломбами... Ничего не забыли. Только серебряный крест, который она сто лет держала в руках, отдали в ее музей в Норвегии. 

–  Я забыл, что она католичка,  и ее проводил наш православный патриарх, а можно было и ксендза пригласить – печалится Човелидзе. Я смотрю фильм об этом дне и думаю, что Аркадий преувеличивает. И эксгумация и похороны – на пятерку. 

В 14.00 начинают бить церковные колокола, и громко бьют, когда мужчины в блестящем светло-коричневом гробу несут Дагни вниз с горы. Со своих плеч они перекладывают ее в элегантный лимузин. И так подъезжают к главным воротам кладбища. В 14.30 батюшка просит Бога, чтобы Тот  принял Дагни к себе. И тогда срывается вихрь. Хватает всех за волосы, толкает, пытается сорвать с головы шляпку у известной актрисы и не позволяет ей петь. Но женщины не поддаются вихрю, и грузинская полифония возносится к небу. Так судьба Дагни получила продолжение. 

О ее рыжих волосах говорили, что при прикосновении они издавали треск, как спелые колосья перед бурей. И в этот день ветер принес бурю. Она начала безумствовать сразу после похорон. Может быть, все это – от прикосновения к ее волосам.

Станислав Выспяньский. Портрет Дагни 

 Перевод Анатолия Нехая