Надо объединяться...

Одним из событий IV МКФ «Семнадцать гновений" им.Вячеслава Тихонова в Павловском Посаде было участие в нем известного коллекционера театральной живописи, сына русских эмигрантов, князя Никиты Лобанова-Ростовского, живущего в Лондоне. В фойе ДК «Павлово-Покровский» была развернута просветительская выставка из репродукций личной коллекции князя (Бенуа, Бакст, Малевич и др.) Никита Дмитриевич лично открыл выставку и активно пообщался с публикой, ответив на вопросы зрителей. Также в документальной программе «Историческое единство России» был показан фильм продюсера фестиваля Николая Вороновского «Князь Лобанов-Ростовский. Дорога домой». 

Князь проводил выставки в России, участвовал в создании Музея личных коллекций при ГМИИ им. А.С. Пушкина, начиная с 1970-х, когда стал бывать в стране по делам банков, подарил российским музеям десятки произведений искусства. Большую часть его коллекции – 900 картин, благодаря фонду «Константиновский», сегодня можно видеть в Санкт-Петербургском музее театрального и музыкального искусства. Значительные дары переданы Дому русского зарубежья. За особые заслуги перед Отечеством решением Президента в 2010 году князь был удостоен российского гражданства.

Н.Д. Лобанов-Ростовский ответил на вопросы «Столетия»:

– Никита Дмитриевич, ваша коллекция театральной живописи хранится в петербургском музее, почему выбрали этот город?

– Сегодня мало кто знает, что место возле Исаакиевского собора принадлежало старейшей княжеской династии Лобановых-Ростовских, моих предков. Большой дом со львами, который Александр Бенуа изобразил в иллюстрациях к пушкинскому «Медному всаднику», князь Александр Яковлевич Лобанов-Ростовский заказал архитектору Монферрану, когда тот строил Исаакиевский собор. Познакомились они случайно, на улице, и обо всем договорились. Благодаря рисункам Бенуа дом стал очень известным, часть этих рисунков есть в моей коллекции, чем очень горжусь. Может, звучит предвзято, но в Петербурге чувствую себя дома.

– Что вы могли бы сказать о своих предках?

– Лобановы-Ростовские принадлежат к Рюриковичам – династии, которая царила с XV века до смутных времен, то есть, до Романовых. Князьями они были по статусу, а не по заслугам, и этим русская аристократия отличается от западной. Известному деятелю Русского собрания, князю Алексею Николаевичу Лобанову-Ростовскому прихожусь внучатым племянником. Мой дед по материнской линии Вырубовых был товарищем министра у князя Львова в первом Временном правительстве, но продержались они недолго. Дед по отцу – князь Иван Николаевич с сыновьями нелегально выехал из Советской России в 1919-м. Семейство обосновалось в Болгарии, потому что там была монархия, и правил царь Борис. В соборе Александра Невского в Софии по воскресеньям пел оперный хор, а дед больше всего на свете любил музыку. Покидая Россию, он взял с собой только скрипку Страдивари.

Мои родители – Дмитрий Иванович и Ирина Васильевна, урожденная Вырубова, родился я 6 января 1935 года в Софии. В 1946 году, после ввода в Болгарию советских войск, наша семья при попытке пересечь греческую границу была арестована. Мне было одиннадцать лет, и сидел я отдельно от родителей. Из-за недоедания заболел, и меня перевели в тюрьму для уголовников, где кормили получше. Пока ждал перевода, зарабатывал на хлеб тем, что чистил сапоги «товарищам», собирал окурки, и табак из них продавал цыганам. Научился воровать, а одеждой мне служил мешок из-под лука, я прорезал в нем отверстия для рук и головы. Из заключения нас освободили через год, но отца тут же схватили болгарские органы госбезопасности и расстреляли в лагере смертников около Пазарджика, об этом я смог узнать только в 1992 году. На всю жизнь у меня сохранилась ненависть к тоталитарному режиму.

Моя мать умерла от рака, когда мне был 21 год. Мы тогда были уже в Париже, куда нам помог перебраться брат матери, бывший одним из приближенных генерала де Голля. Благодаря стипендии организации, поддерживающей беженцев, я поступил на геофак Оксфордского университета. Продолжил учебу в университетах США. Работал в банках Нью-Йорка, Сан-Франциско, Ближнего Востока, Африки, Лондона.

– Как вы начали собирать коллекцию?

– Именно в Лондоне, когда поступил в Оксфорд, я попал на выставку дягилевских «Русских сезонов» и увидел живопись Бенуа, Бакста, Гончаровой, Ларионова, мне захотелось иметь такие картины у себя дома. Из историй известных коллекционеров я знал, что искусство следует искать там, где оно создавалось, и не иметь дел с посредниками. Бывая по делам банка во Франции, Испании, Греции, Италии, я встречался с потомками русских художников, которым нравилось мое желание пропагандировать русское искусство. Мы с женой побывали в семьях Бенуа, Добужинского, Ларионова, Гончаровой, Судейкина, Экстер, когда на Западе их никто не знал. Кое-что нам дарили, но, в основном, мы покупали работы за небольшие деньги. И выбор всегда был за нами. Вот почему специалисты по русскому искусству считают, что сегодня такую коллекцию не составишь, даже имея большие деньги. Один пример: когда в 1962 году мы хотели подарить несколько работ Александры Экстер филадельфийскому музею, нас поблагодарили и сказали, что такого художника не знают. Спустя 20 лет на аукционе Sotheby's картина Экстер была продана более чем за миллион долларов. 

– Известно, что ваши деловые контакты с Советским Союзом начались в 70-х, а когда вас узнали как коллекционера?

– В 1984 году, когда отмечалось 50-летие дипломатических отношений между СССР и США, в «Огоньке» появилась первая статья о моей коллекции и была устроена выставка. Спустя десять лет Министерство культуры РФ намеревалось купить часть работ из нашего собрания для Музея личных коллекций, но не сложилось. Не согласились мы и на другие, более выгодные предложения, а все потому, что не просто копили картины, а стремились воссоздать историю развития русского театрального дизайна периода расцвета (1880 – 1930). Нельзя было разбазаривать то, что создавалось годами. 

На Западе ничего не знали об этих художниках, в СССР нельзя было писать о «мирискусниках». О Бенуа впервые написали в некрологе в 1960 году.
Благодаря нашим выставкам в музеях мира иностранцы открыли для себя русское искусство. Цены на него за все эти годы выросли в десятки раз, и, в основном, потому что оно попало в сферу интересов Sotheby's. 
А я никогда не был более счастлив, чем сейчас, потому что всю жизнь зарабатывал деньги, а сейчас у меня период общественной деятельности. Расстаюсь со своим состоянием, хочу умереть бедным человеком, передаю свою коллекцию российским музеям. Мое меценатство – это благодарность России за то, что она дала мне таких прославленных предков. В театральном музее в Петербурге под мои эскизы отдан целый этаж

– Почему все-таки именно театральная живопись?

– Потому что в России, в отличие от других стран, она создавалась самыми знаменитыми живописцами. Когда Дягилев первый раз привез труппу на Запад, художники заметили у публики огромный интерес к театральной живописи, и все, начиная с Пикассо, начали работать на театр. Серебряный век объединил в себе замечательную русскую музыку, балет и уникальную театральную живопись, которая была ведущей в то время. Огромен ее вклад в мировую живопись, точнее сказать, это вклад России в мировую культуру начала XX века. По эскизам, которые можно увидеть на выставке, были восстановлены спектакли Дягилева «Шахерезада» и «Петрушка», я рад, что традиции русского театра продолжились. Авангардное искусство – моя страсть.

– Какой экспонат вашей коллекции наиболее дорог вам?

– Эскиз Бакста к «Шахерезаде». Художник произвёл настоящую революцию в театральных декорациях и вошёл в историю как сценограф знаменитых дягилевских спектаклей – «Клеопатра» и «Жар-птица», «Нарцисс» и «Видение розы», «Послеполуденный отдых фавна» и «Дафнис и Хлоя». Бакст был чувствителен к женским образам, и изобразил Шахерезаду очень чувственной.

– Что могли бы сказать о современном искусстве России – о живописи, о музыке?

– Считаю, что оно занимает свое достойное место, но почти уверен, что не оставит серьезного следа в мировой культуре. Возьмем Сергея Рахманинова, он употреблял в своих композициях наибольшее сочетание нот, другого такого композитора в России пока не знаю. Сегодняшняя музыка демонстрирует нищету слов и нот, такая же нищета в живописи. Немухин, Оскар Рабин – они интересны, но вторичны, к слову сказать, Рабина я знал лично. С нынешней «культурной» ситуацией в России справиться невозможно. Вкус масс низок, высокое искусство не востребовано, телевидение ужасно.

– Как вы считаете, остались ли аристократы в России, что вообще означает для вас это понятие?

– Огромную ответственность. Сейчас живу в Лондоне, но своей родиной считаю Россию, и мне хочется, чтобы жизнь здесь наконец нормализовалась. Я болею за Россию, как это ни странно звучит. Мои предки строили Российскую империю, и я чувствую перед ними ответственность за страну.

– Как англичане относятся к русским, их так много уехало за рубеж?

– За последние 20 лет отношение сильно ухудшилось. Негатив возникает потому, что «новые русские» приехали с огромными крадеными состояниями и начали скупать центр Лондона, то есть, теснить местных богачей. И вместо того, чтобы беречь деньги, они их проматывают, устраивая разводы, привлекающие всеобщее внимание. Нет дня, чтобы в лондонских газетах нельзя было прочесть о громком разводе какого-нибудь олигарха. Их бывшие жены получают огромные суммы, например, один млрд сто тыс фунтов, и англичане тут же подсчитывают в уме, какое же количество денег нужно было украсть в России, чтобы приехать в Англию, скупить недвижимость и устроить скандальный развод с дележом имущества?! Вот это и порождает негативное отношение к русским. Назовите это завистью или недоброжелательством, но отношения это не улучшит. Насколько знаю, такова же ситуация и во Франции.

– Как часто бываете в России?

– Раза четыре в год, и все мои поездки сопровождаются общественной деятельностью.

– Какое место в вашей жизни занимает чувство юмора?

– Кардинальное. Если бы я не дружил с юмором, наверное, уже давно бы умер.

– Если бы вас спросили: что ждет Россию во времена всеобщего кризиса?

– В ближайшее пять лет, точно, ничего хорошего – из-за санкций в Россию не хотят вкладывать, а своего капитала оказалось маловато. При этом Россия – самая богатая страна по ресурсам, а народ живет за чертой бедности. Но, по счастью, я совершенно точно знаю, что через 20 лет Россия будет единственной страной в мире, где белое православное население будет говорить на русском, а не арабском языке.

– Не было желания вернуться в Россию навсегда?

– Никогда. Законодательная власть здесь не является для граждан щитом от правительства, а когда вы не защищены законом, это неудобно.

Также меня очень огорчает, что Россия сегодня не сплочена.

– Расскажите о каком-нибудь ярком впечатлении, связанном с Россией.

– Мне довелось быть свидетелем того, как Президент России посетил кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем и возложил венки на могилы Ивана Бунина и Вики Оболенской, героини Сопротивления. Затем он остановился перед могилами тех, кого принято называть белогвардейцами, и произнес: «Мы – дети одной матери-России, и для нас настало время объединяться!..»

 Беседу вела Нина Катаева

 Источник: Сайт "Столетие" http://www.stoletie.ru/kultura/khochu_umeret_bednym_chelovekom_peredaju_svoju_kollekciju_rossii_734.htm