Роман "Переплетения"

Московское издательство АСТ выпустило долгожданный роман Зигмунта Милошевского  "Переплетения" ("Uwikłanie") из серии "О прокуроре Шацком" Оригинал книги вышел в Польше 15 лет назад, но лучше поздно, чем никогда. Медлительность наших издательств приводит к тому, что книжный рынок заполоняют халтурные "самодеятельные" переводы, активно продвигаемые электронными издательствами типа LitRes. Эти пиратские издания наносят ущерб не только автору, лишая его заслуженного гонорара, но  вредят также и читателям, приучая их к чтению халтуры.

Нынешнее издание выполнено на высоком профессиональном уровне. Перевод книги, посвященной Варшаве, выполнен человеком, много лет связанным с Варшавой и хорошо знающим тамошние реалии - Анатолием Нехаем.

— Я очень люблю Варшаву, — признается переводчик, хотя и "странною любовью", как сказал бы Лермонтов. У Агнешки Осецкой есть песенка о Варшаве с такими вот словами:

Варшава может стать нелюбимой,
Но почему? — Дай ответ.
В ней сердце пылает рубином.
А бывает, что сердца нет...

Приводим ниже отрывок из этой книги.

В СУПЕРСАМЕ

—  Как я ненавижу этот город, подумал Теодор Шацкий, загружая, наверное, уже пятидесятую сумку с продуктами во вместительный, по счастью, багажник своего «ситроена» на верхнем этаже паркинга при супермаркете Сarrefour на Глембоцкой улице. Эту святыню кислых физиономий  и ничем не обоснованных претензий, это пластиковое святилище обиженных продащиц и недовольных официанток, в котором из каждого репродуктора  доносится какой-нибудь гребаный попсовый хит.

Ни разу еще визит в супермакет не проходил так, как ему хотелось. Вначале пришлось ждать двадцать минут на въезде, потому что какие-то дебилы слегка столкнулись на перекрестке и, конечно, ожидали полицию у своих драндулетов вместо того, чтобы написать заявление и уехать, или хотя бы съехать на обочину. Каждый водитель в Польше знает, что если тебе разбили даже указатель поворота, то все равно нужно вызывать полицию, иначе тебя надует либо виновник, либо страховщик. Пришлось стоять.

Он уже нашел место для парковки в каком-то запрещенном уголке забитого паркинга, как вдруг перед ним, как из-под земли, вырос какой-то алкаш с предложением проследить за машиной. Шацкий пришел в ярость.

— Как это, курва, проследить?! Если сюда придут три качка, чтобы украсть мой автомобиль, что ты тогда сделаешь? Ляжешь перед колесами? Бросишься на них?

Он выискал для него злотувку, так как боялся, что алкаш выпустит ему воздух из шин, исцарапает дверь, снимет дворники или что там еще они делают. На всякий случай он бросил, уходя, что он прокурор, на что алкаш поклонился ему в пояс и убежал. И конец слежению.

У него не нашлось монеты в два злотых на тележку, и он попытался разменять десятку в киоске — пардон, пресс-центре, но у девушки не оказалось мелочи. Поэтому он купил сок для Хельки за полтора злотых. Та дала ему сдачу мелкими. Он ничего не сказал.

Вложил монету и забрал тележку, с трудом вытащив ее из ряда. Рядом стоял потный толстяк и смотрел на него с ненавистью. Шацкий понял, что тот нацелился на эту же самую тележку. И теперь — хоть рядом было десять рядов, где никто не стоял, — решил, что совершено покушение на ЕГО тележку, разрушен ЕГО хитрый план.

— Не нужно зевать,— злорадно бросил  Шацкий и вошел в супермаркет. У него был список покупок. Он всегда прочитывал его несколько раз, чтобы разработать оптимальный маршрут и не тратить времени на хаотичное метание между отделами. Каждую выполненную позицию он вычеркивал, следя, чтобы не купить чего-нибудь ненужного. Он был еще в хлебном, когда услышал, что «владельца автомобиля марки ситроен с регистрационным номером WH 25058 просят срочно подойти к машине».

Оставив тележку, он взял Хельку за руку и побежал на паркинг, уверенный, что его любимый лимончик охвачен пламенем, потому как взорвался баллончик вечно неисправной газовой системы.

Оказывается, он поставил машину на месте для инвалидов.

На капот опирался маленький и худой человечек в слишком просторной для него черной куртке с надписью Securitas[1]. Жаль, что не Securitate [2]. Доморощенные фашисты. Шацкий считал, что ношение каких-либо мундиров частными лицами следовало бы запретить.

— Пан позволит мне обойтись без комментариев? — процедил морпех.

— Позволю, курва, позволю,— согласился Шацкий, несмотря на присутствие дочери.

Он переставил машину и вернулся в магазин, где его тележки уже не было. Видимо, это была месть толстяка, у которого он увел тележку из-под носа.

Он швырял в новую телегу очередные богатства, стараясь избегать назойливых хостесс с их жареными кусочками пирога на электогриле, и думал о том, что общий знаменатель для жителей Варшавы — не место их проживания, работы или тем более рождения. Таким общим знаменателем была более или менее хорошо скрываемая агрессия. Не ненависть, которую, даже самую абсурдную, всегда можно как-то обосновать существованием объекта этой ненависти. Обычные поляки ненавидят геев, но если, к счастью, ты гереросексуален, то в компании людей Гертыха можешь чувствовать себя  в относительной безопасности. Геи ненавидят Леха Качиньского, но покуда ты не Лех Качиньский, проблема остается чисто академиеской. Зато агрессия обращена против всех.

Большинство дел, которыми занимался прокурор Шацкий, было как раз следствием бессмысленной агрессии. Злости, которая в определенный момент материализовалась в форме нападения, изнасилования, убийства, побоев. Отчего она возникала? От разочарования, что жизнь такая тяжелая, скучная и не приносящая удовлетворения? От страха, что завтра может быть еще хуже? От зависти, что другим живется немного лучше? Он часто задумывался, но не был в состоянии убедительно ответить на вопрос, откуда берется польское бешенство.

Покупки отняли у него два часа, он был чуть жив от усталости. Ему казалось, что если бы не тележка, то он бы свалился. Было стыдно, что он выглядит так же, как все эти зомби, с трудом толкающие свои сыры, мыло, мясо, ароматы для унитаза и книжки Дэна Брауна. Как бы ему хотелось отличаться от них, почувствовать себя исключительным, утратить, забыть, изменить, полюбить.

В заключение он решил купить себе мороженое двух вкусов, которых еще не пробовал: манго и сникерс (как один шарик может стоить два с половиной злотых, ведь это почти доллар!) Оба были мерзкими, и он жалел, что не взял свих любимых лимонного и клубничного.

Он поменялся с Хелей, которая, к счастью, выбрала клубничное, и подумал, как хорошо иметь детей…