Как мне жаль Петербурга…

Пусть так, без палача и плахи
Поэту на земле не быть.
Нам = покаянные рубахи,
Нам со свечой идти и выть

                                 Анна Ахматова

Пришла, чтоб со-любить, а не со-ненавидеть

                                                                 Софокл

Как мне жаль Петербурга, тех просторов столицы,
в твоем имени гласных открытых,
пока Азия, мнилось, здесь не коренится,
будешь с Мыслью беседу вести ты.
И следов твоих нет, — снова век размозжили,
рельсов скрежет, в крови катастрофы,
и стихи твои речкой Москвою уплыли,
в городах эхо длит твои строфы.
И безумство Гекуб, терпеливых стопяток*,
у Крестов что стоят молчаливо,
и трехцветный клубок нитей крепких и прядок,
три терновых куста над могилой**.
Там, у братской могилы, на пустоши самой
зов Кассандры, несчастной Дидоны,
А костер твой — песок, страх ночной, эти ямы ,
и лучистой Сестры твоей стоны.
А Сестра там цветы сон-травы собирала,
где бучанские рвы в Зазеркалье.
Там, под Киевом, явью сказка страшная стала,
сон-траву на могилы бросали.
Как мне жаль Украины, тех просторов богатых,
ты б смогла без стыда ее видеть?
Ты б пришла, своего схоронить чтоб в ней брата,
Со-любить чтоб, — не со-ненавидеть? 

23 марта 2023 г. 

Примечания переводчика:

*) Имеется в вилу105 статья УК РФ
**) Безымянная могила Николая Гумилева 

Мать

Для тебя, Старой, нежность и шелк позабытый,
от тебя мудрость Скифов, отшельников кельи,
одиночество, сны, песня та, что мы пели,
для тебя день забот и поверья суннитов.
В дУхах черных полудня, в оковах невольных,
в тихом шепоте: Доченька, очень уж больно
покоряясь страданиям, песней хранима.

И в тебе — те леса на болотах из мангров,
Ледников там движенье над снежным убором,
Приняв жизни улов и мудра старым знаньем,
Вышиваешь мне крестиком, детским узором
песнь любви, песнь тревоги, возможно — прощанья,
красной стежкой по снегу, любовным признаньем.

Русская

Отель и бассейн в нем с красавицей русской.
Парит океан над горячей планетой.
Ты мучаешь память средь лунного света,
а месяц  – лишь красной полоскою узкой,
И чай в руке парня трясется при этом.
На Севере дальнем домой из похода
Ахилл не вернется. Ни зверь и ни брат он.
Нам память минируют хлопцы-солдаты,
на острове, где лишь прекрасна природа.
На ужине русская в платье богатом.
В раю черномазая с тряпкой играет,
ее, словно куклу, к груди прижимает:
– Отец, – говорит, – ходил в платье убогом!
Коль будем делиться слезами, мирами,
то легче нам будет меж теми свнетами!

Амазонки были каким-то выходом

Со щитом Артемиды гибкие Амазонки
были в борьбе с темнотой решеньем искомым.
Когда зажигалась крыша, будто бы из соломы,
когда растоплялась медь, лопались перепонки,
когда наступали ночи, тягостные и злые,
восхищали следы их, синие, небольшие
на остывшем полу. Видели с изумленьем
возникшее в бронзе химическое сплетенье
разных цветов. В каждой битве они находили
нежности след, красоту, знак против бессилья.
Так и теперь в подвалах, с трупами при дорогах,
во временных лазаретах, в спешном «прОшу Бога»
дарят войне и вине с непонятною лаской
мягкий свой локон, руно золотое под каской.

© Перевод Анатолия Нехая, 2025