Наступили новые времена, коренным образом изменившие положение в стране. Политические коллизии, пронизавшие советскую вертикаль вла­сти, отразились и на социальном положении населения: перестроечные волны, волны демократизации, приватизации, капитализации разбили общество на несколько лагерей.

Самым большим оказался лагерь бюджет­ников, страдавших от хронических невыплат государственной зарплаты и бесконечных изменений программ обучения, реформирования и лече­ния. Меньшим лагерем стал лагерь сотрудников акционированных пред­приятий, неформально ставших обыкновенными трутнями, живущими за счёт распродажи имущества и товаров, оставшихся с советских вре­мён, и сдачи в наём помещений, построенных при той же советской вла­сти. Ещё меньшим был лагерь частных предпринимателей, владельцев магазинов, ларьков и лоточков, зарабатывавших себе на жизнь, по сути, честным трудом, но строящемся по принципу «как можно дешевле купить, как можно дороже продать, а за качество пусть отвечает сам покупатель». И, наконец, самая малочисленная — её и лагерем-то не назовёшь — груп­па акул нарождающегося бизнеса, нахапавших (читай — наворовавших!) миллионы, в силу отсутствия нового законодательства, и переправивших их за рубеж, благодаря прорехам в законодательстве, созданном новыми, подобными им законодателями. Это были первые люди, сломавшие стереотип советского мышления, не допускавше­го даже в мыслях, что, кроме консервной банки, именуемой «Запорожцем», человек может иметь в частной собственности грузовой автомобиль с при­цепом, яхту, самолёт, к примеру, десять квартир и шикарную дачу на бере­гу моря. И тот же стереотип мышления не позволял усомниться в том, что приобретено всё это было на украденные деньги, хотя в 99% случаев такая мысль соответствовала действительности. А вот наличие горстки облада­телей всего этого, входящих к тому же в сотню самых богатых людей плане­ты, никак не соответствовало нищей действительности абсолютного боль­шинства населения в этой стране.

Наши герои в эту горстку, к сожалению, не попали. Фёдор остался пре­данным своему авиационному делу, Света же поменяла сферу своей дея­тельности коренным образом: она занялась сетевым маркетингом и ста­ла в нём преуспевать. Через год с небольшим её бизнес развернулся так широко, что у простого советского — теперь уже российского — обыва­теля самым популярным и наиболее употребляемым словом стало слово иностранного происхождения «Гербалайф». Его распространение похо­дило на взрывную волну после ядерной катастрофы, только с эпицен­тром не в Хиросиме и Нагасаки, а в Москве и, после переименования, — в Санкт-Петербурге. На бесчисленных презентациях, проводимых при достаточно большом стечении обезумевшего народа, демонстрировались чудодейственные результаты его «проникающей радиации».

На сцену выходили бывшие эпилептики, паралитики, сердечники, почечники, печёночники и прочие хроники и рассказывали байки про то, как, буквально, за неделю, а то и вовсе за один день после приёма препа­рата, они забывали о своём страшном недуге и теперь, здоровые и жизне­радостные, готовы прыгать дальше по жизни лет до ста. Ошеломлённые приглашённые гости тут же становились в ряды подписантов и, подобно египетским строителям, возводили пирамиду всё выше и выше, которая буквально за год, если б её выстроить по вертикали, обогнала бы по высоте пирамиды и Джоссера, и Хефрена, и Хуфу, вместе взятых. Света активней­шим образом включилась в её строительство, «окучила» сперва себя, затем помогла «окучить» окученных ею, те, в свою очередь, окучили окучен­ных ими и пошло-поехало по широкой матушке-России.

Личные доходы от такого бизнеса стали расти в геометрической прогрессии. Появилась машина, вторая квартира, вторая машина, дача, турпоездки в Саудовскую Аравию, Эмираты, в Париж. Мыслимо ли это было при советской власти? «Гербалайф» отвечал: конечно, нет. Правда, свободного времени оставалось в лучшем случае, на то, чтобы поспать, да и то не всегда. И ещё. Чтобы держать под контролем столь разношёрстную армию сетевиков, к тому же в основном женщин,  надо было для них регулярно проводить, кроме всего прочего, семинары и тренинги, нужен был мощный авторитет и поистине мужские плечи.

Характер Светы, в целом, подходил к этим требованиям и накладывался на ту профессиональную матрицу, которая была для такого рода деятельности специфической. Показательны были большие собрания, устраиваемые фирмой по случаю какого-нибудь юбилея с обязательным выступлением президента фирмы, у которого за идеально выстроенным текстом и психологической безошибочностью воздействия вырисовывалась безоблачная перспектива на будущее для каждого присутствующего.

Он рассказывал о том, что на сегодняшний день человечество изобрело только три вида бизнеса: классический, франчизу и сетевой, и что будущее только за последним. Правда, в его выступлении не было даже намёка на то, что, скажем, в Южной Корее и в США существуют жёсткие законодательные ограничения для компаний, занимающихся сетевым маркетингом, а в Китае многоуровневый маркетинг и вовсе запрещён. Поэтому когда наступал черёд награждения «передовиков производства» холодильниками последних марок, стиральными машинами и кухонными комбайнами, надо было слышать тот рёв зрительного зала, который сотрясал его стены. Апофеозом всего этого был коцерт. участники которого никогда в жизни не имели и не могли  иметь такого приёма, который они имели здесь.

В зале сидели внезапно обогатившиеся люди, живущие в одной из материально бедных стран, ликованию которых нс было предела, как не было предела той беспредельной пирамиды, которую они возводили. И только отсутствие внутренней культуры и интеллекта при наличии морали, ставящей целью личную выгоду, прикрываемые дорогостоящими зарубежными платьями и костюмами, никак не гармонировали с величием последней. Но хозяева фирмы, тем не менее, щедро благодарили за всё: и за привод новых клиентов, и за отсутствие культуры, и за дикий рёв в зале. Выражалась эта благодарность в бесплатных выездах «передовиков производства» в экзотические места, скажем, на Кипр или на Мальорку. Света успела побывать в них два раза кряду, один раз на Сардинии, в другой — на Крите.

Из каждой поездки она возвраща­лась несколько уставшей, поскольку все они сводились в итоге к одному: для русских дистрибютеров фирма, учитывая пристрастия национально­го характера, не скупилась на спиртные напитки, которые лились на кора­бле, можно сказать, рекой. Зато возвращалась она всегда в хорошем распо­ложении духа, наполненная впечатлениями и новыми планами на будущее. И уже со следующего дня начинался телефонный обзвон подопеч­ных, и сетевая рулетка продолжала крутиться с новой силой — деятель­ный азарт буквально обуревал Свету. Однако, крутиться-то крути­лась, но только не семейная рулетка в хорошем смысле этого слова. Хотя, впрочем, как раз слово «рулетка», причём русская, больше всего, навер­но, и подходило к определению состояния отношений Фёдора и Светы.

Сексуальная жизнь, бывшая во многих молодых семействах определяющей, перестала представлять интерес, дочери не стали цементирующим раство­ром семьи, а профессиональная занятость каждого не позволяла найти общность интересов. И только вкусная и обильная еда, которая не перево­дилась в доме и которую, по кубанской традиции, умела вкусно готовить Света и делать это с желанием, разве что по ночам, создавали какую-то видимость семейного очага. В доме бывали гости как со стороны Фёдора, так и его жены, но общих друзей у них не было. Были машины, хорошая квартира, дорогая обстановка, а вот нормальными, подлинными друзьями обзавестись не удалось. Вообще-то с приходом новых, капиталистических, правда, скорее диких и с приставкой «псевдо», отношений такие поня­тия, как дружба, взаимовыручка, взаимопомощь претерпели радикаль­ные изменения, и остались, возможно, лишь у тех, кто в них свято верил и кому посчастливилось не разочароваться в них. Для тех же, у которых другом стал господин доллар, все остальные, у кого он не шуршал в кармане, пере­ставали представлять интерес.

У Светы завелись деньги, причём в большом количестве, но она с душевной широтой тратила их на улучшение быта, на одежду дочерей и свою, на подарки — святое дело — всем, и мужу в том числе. Убедившись, что среди мужчин — во всяком случае, среди тех, кто попадался на её пути — нет таких, которые удовлетворили бы её, она сми­рилась со своей участью и, пересиливая себя, делала всё от неё зависящее, чтобы не дай бог, не отвадить Фёдора от семьи и от дома. И это ей вро­де бы удавалось.

Но однажды в её отсутствие случилось непоправимое. Это непоправимое было ударом в спину тяжёлой ножевой раной, нанесённой собственным мужем. Почувствовала она это женским своим чутьём; шкурой, можно даже сказать, интуицией. Их старшая дочь Алина слишком рано обрела округлость телесных форм и всё то, что сопутствует женской физиологии. Она уже встречалась с мальчиками из параллельных классов и частенько являлась домой ближе к полуночи. Света неоднократно делала ей соответствующие наставления, которые, кстати говоря, дочь принимала  с пониманием и даже с осознанием собственной вины, но молодость и сексуальная наследственность требовали своего и затмевали существование сдерживающих начал. Но такое поведение не было  предосудительным - все рано или поздно начинают встречаться — до той самой поры, пока не случилась трагедия. Света чуть ли не под пыткой добилась от плакавшей навзрыд Алины признания. Оказалось, что во время открытия филиала  фирмы, когда Света находилась в другом городе, Фёдор, распечатав бутылку водки по случаю очередной хандры, заставил  выпить и Алину, а потом дерзко изнасиловал её сзади. На следующий день произошло  то же самое, только теперь уже на добровольных началах, а перед самым приездом Светы — ещё раз. Возможно, у дочери сработал комплекс — как его называют, Электры, — хотя инцест известен у людей с незапамятной поры, и даже первоначально церковью был назван священным, поскольку дети Адама и Евы вынуждены были находиться в кровосмесительном союзе за неимением других людей на планете.

Но Свете было не до теологического анализа, тем более что эмоции переполняли её душу и не давали возможности порассуждать здраво на этот счёт. Первое, что ей приходило на ум, это убить Фёдора. Не случайно, не в порыве женского гнева, а целенаправленно задушить его ночью, нет, отравить прямо днём, уведомив его сразу после принятия яда, что сделано это в отместку за скотский поступок и поруганную честь дочери, за то терпение, которое проявляла она в отношении его и которое, наконец, не выдержало и лопнуло. Но потом, к концу дня эт от пыл вместе со слезами улетучился, и Света пришла к выводу, что причиной случившегося является она сама, а точнее, отсутствие нормальных супружеских отношений между ними, а, возможно, что и карой Божьей за ту измену, которую она допустила с кубанским земляком на чердаке Аэророфлота. И всё, чем она отомстила мужу, когда он вернулся с работы домой, было отсутствие приготовленного ею обеда, совершенно пустые глаза, глядящие в никуда, и ещё более широкая пропасть меж­ду ними.

Теперь она всё чаще стала ночевать у подруг, не в силах оправиться от шока, а Фёдор стал все чаще прикладываться к бутылке. Она понимала, что это не выход из положения, а он — что таким образом свой грех не иску­пить. Но ничего третьего им придумать не удавалось. Положение усугу­билось тем, что у Алины стала проявляться какая-то ну прямо-таки гипер­трофированная, именуемая фрейдовской, ревность к отцу и прямо-таки безжалостная ненависть к матери, хотя Фёдор, осознав порочность сво­его неконтролируемого поступка в порыве пьяной беспамятной страсти, оставил дочку в покое. Видимо, то, что с ним случилось, явилось каким-то случайным проявлением атавизма, от которого многие отцы, к сожалению, не застрахованы. А, может быть, оно было спровоцировано теми животны­ми инстинктами, которые витали над заведением, где он служил в моло­дости, то бишь, во времена его тюремного прошлого? Как знать.

Чтобы разрядить обстановку, а точнее, снять с души грех или просто-напро­сто облегчить своё душевное состояние, он завёл себе новую любовницу. Не суть важно, как её звали и чем она занималась, важно то, что, как поня­ла Света, — это надолго и всерьёз. «Бог с ним, — думала она про себя. — Главное, чтоб не ушёл к ней насо­всем . И она «тише воды, ниже травы» вела себя дома, а поруганную честь компенсировала на работе, то есть в отношениях со своими, находивши­мися «под ней» дистрибьютершами. И была эта компенсация довольно жёст­кой и порой не к месту. «Железная леди» — так окрестили Свету под­чинённые, которые стали ощущать на себе всё усиливающийся прессинг, переходящий довольно часто в необоснованные придирки и требования непонятно чего. Каждая про себя относила это на счёт женской физиоло­гии определённого возраста, которая у каждой проявляется по-разному, и каждая делала из этого вывод, что надо просто не раздражать шефиню и как можно реже попадаться ей на глаза, тем более, что не каждый день служебные встречи и происходят-то. Но всё чаще и чаще  окружающие её люди стали подмечать не только прокурорский тон и приказные интона­ции в её голосе, но и неадекватность слов и действий, следующих за этими интонациями. Было ли это связано всё с той же физиологией или с чем-то другим, никто определить не мог, разве что господь Бог, — любая женщи­на не застрахована от этого. Фёдор же, цаоборот, стал обращать внимание на не наблюдавшиеся ранее проявления покорности и чуть ли не рабско­го служения со стороны Светы. Такие метаморфозы не могли не иметь определённых последствий или, по другому, причины, их породившие, не могли рано или поздно не дать определённых последствий негативного характе­ра. И они не заставили себя долго ждать.

Случилось это вечером, когда квартира внезапно огласилась криками со включением матерных слов, шлепками по голому телу и шумом распах­нувшегося окна. Вбежавший на крики Фёдор увидел, как Света выбрасы­вает из окна сушившееся в ванной алинино бельё и, матеря её последни­ми словами, пытается спустить вслед за бельём с пятого этажа и её саму. На лице у Алины кровь, с ней случилась истерика после того, как Фёдор с трудом раз­нял их. Что побудило мать или дочку вдруг взорваться, вряд ли удастся установить, да и какое это имеет значение? Женщины никогда не станут рассказывать мужчине о причине скандала, а если и станут, то виноватым, в конечном итоге, всё равно окажется он. Поэтому, зная о такой несправед­ливой закономерности, Фёдор не стал нагнетать обстановку выяснениями и просто развёл соперниц по углам боксёрского ринга.

—    Я вас отравлю обоих и отправлю к чертям собачьим! — кричала в припадке ярости Света. — А я тебя сожгу вместе с твоим «Гербалайфом»,— парировала Алина.

Не хватало только пены у рта и каких-либо колющих или режущих предметов в руках, чтобы, к примеру, явившаяся милиция не констати­ровала факт попытки насильственного нанесения увечий с целью убий­ства одной женщины другой женщиной. На этот раз обошлось без этого, но никто не мог дать гарантии, что увечья не будут нанесены в следующий раз, прецедент которому теперь появился. Нарыв, накапливавший гной в течение очень длительного времени, лопнул, но его заживление мог­ло происходить только при участии здравого разума и нормальной психи­ки, при их же отсутствии — временном или теперь уже постоянном —- опа­сения имели под собой довольно твёрдую почву. В тот же вечер Света, взяв незаметно в руки молоток, вышла на улицу открыла гараж и побила фары и ветровое стекло у  машины, на которой ездила Алина.

Фёдор в создавшейся ситуации проявил здравый рассудок и сочувствие. Он договорился с врачом-психиатром о том, чтобы привезти и показать ему Свету. Незаметно дал ей снотворного, когда она пила чай, заснувшую отнёс в машину и привёз к знакомому врачу в психиатрическую клинику.

Там сказали, что надо оставить её на сутки. Он приехал за ней на следу­ющий день, но забрать не смог, так как приговор оказался неутешитель­ным: шизоидный синдром на почве смещения ролевых функций, требую­щий, скорее всего, очень длительного лечения. Но это как бы было дополнением к тому, что было у неё раньше, А именно, скрытый садизм в сочетании с комплексом власти, породивший ещё и нимфоманию. А такая женщи­на, как правило, не получает удовлетворения от мужчины и количество её нарядов зашкаливает за все разумные пределы, — таков был вердикт вра­чей. Впрочем, это соответствовало действительности.

«Пряжка», куда в результате попала Света, - не лучшее место для пребы­вания там человека, если вообще больницу, тем более для душевно боль­ных, сравнивать с домом отдыха. Эти подземные туннели, сработанные ещё в XVIII веке, по которым приходится идти, прежде чем попадешь на при­ём к врачам, да и само здание, напоминающее больше тюрьму, чем лечебное заведение, уже одним своим видом убивает всякую строптивость и непо­корность. Видать, недостатка в умалишённых Россия никогда не испытыва­ла, свидетельством чему было это капитальное здание со средневековыми переходами. Света, естественно, не хотела пополнять ряды умалишенных, хотя пра­вильнее было бы сказать, не осознавала того, что уже в них вступила, при­чём надолго, если не навсегда. Фёдор помнит, как он приносил ей передачи со строго ограниченным перечнем разрешённых продуктов, исключаю­щих мясо, сало и колбасные изделия. Как при входе, из окна второго этажа, из-за металлической решётки, слышал её призывный голос, умоляющий забрать её отсюда. Как удавалось с ней видеться только в строго отведённые дни свиданий, и как после этих свиданий она становилась ему ближе и роднее. Ему стало по-человечески жалко её.

Продержали Свету в лечебнице два месяца, сказав при выписке, что при обострении симптомов либо физи­ческом рецидиве после телефонного звонка немедленно приедут за ней и заберут обратно. А пока следует принимать назначенные лекарства, боль­ше гулять на воздухе и терпеливо создавать в семье благоприятный кли­мат.

Когда через неделю после двухмесячного заточения она стала здраво рассуждать и улыбаться, Фёдор решил взять десятидневный отпуск и посе­тить одним махом и Новозыбков, и краснодарскую станицу, чтобы прове­дать свою мать и родственников Светы, благо дорога им полагалась бес­платная. Света идею одобрила и буквально на следующий же день, не беря с собой ничего лишнего, они поехали в аэроопорт. В Новозыбков попали с пересадкой, прилетев туда из Брянска на маленьком самолётике поздно вечером. Старушка-мать встретила их радушно, даже не подозревая о том, в какой психической форме находится её невестка. А стихи собственного сочинения, которые та стала читать ей чуть ли не с порога, одобрила и ска­зала, что ничего более проникновенного не слышала в своей жизни. Только вот почему они все какие-то минорные? На что Света извлекла из сумки небольшой томик Сергея Есенина и, открыв заложенную страницу, сказа­ла, что боготворит его и в какой-то степени просто подражает его стихам. И, как пример, прочитала:

До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди…

Пробыли в гостях два дня, попрощались и полетели дальше. В Краснодар пришлось добираться через Москву, так как прямого сообщения не было, да заодно при случае повидать кое-кого в столице Свете очень захотелось. Повидались, пообщались и через день отправились во Внуково, но, в связи с внезап­но испортившейся погодой и начавшимся ливнем, после которого весь аэропорт буквально заволокло туманом, заночевали там же.

Рейс отложи­ли до утра, и пассажиры кто как мог, стали устраиваться на ночлег. Света с Фёдором нашли пристанище на третьем этаже. Там, на сдвинутых сту­льях, с поджатыми ногами и подложенными под голову сумками они в ставшей новой для них походной обстановке обменивались шутками-прибаутками и радостным смехом. Они ощутили вновь тот аромат отношений, который остался где-то там, в самом начале их совместной жизни. Канули в небытие измены, предательства, обоюдная ложь, и стало опять, как и в молодые годы, легко и просто, и опять неведомая сила потянула их друг к другу. Но сон властной рукой охватил обоих, и они мирно затихли на своём импровизированном ложе.

Через какое-то время Света проснулась, медленно поднялась и пошла в туалет. Пассажирский зал сопел, свистел, храпел и никого, кроме неё, перемещающихся по залу, не было видно. Она долго ходила взад-вперёд без определённой цели, опу­стив голову и глядя себе под ноги. Затем в какой-то момент подняла взгляд и, увидев перед собой мраморную балюстраду, подошла к ней.

За балю­страдой простиралось безоблачное пространство, которое почему-то пока­залось ей манящим. Лицо её озарила воистину блаженная улыбка, она под­нялась на ограждение и отдалась во власть этого пространства. Глухой звук упавшего тела поставил на её жизни финальную точку.

Источник: Ежи Довнар. Противостояние. Современные исторические повести.  ООО ИД «Петрополис», СПб, 2022