Глубинка (окончание)

 Малгожата сидит в «Америке»

Вернее, перед «Америкой». Внутри только женщина с белым пуделем, три спортивных чиновника и бармен. Малгожата ждёт снаружи, перед пабом. Над пабом висит американский номерной знак, Статуя Свободы, обрамлённая контуром бумажной ёлки, с доклеенной Вифлеемской Звездой  Напротив — пустой постамент памятника коммунистической эпохи, а рядом с ним — блестящая вывеска: «Карпач 6 км». Дальше — зоомагазин и кооператив «Дымоход».

В городе действительно  выпал  снег. Малгожата снова надевает жёлтые очки, рассказывает, вспоминает школу: «В старших классах мой класс был наполовину из богатых, наполовину из бедных. Богатые? Одна как раз прошла мимо по улице, моя бывшая классная руководительница. Богатыми были врачи, торговцы, учителя. Бедными были безработные. После школы я устроилась на работу в Карпаче. Зарабатывала 400 злотых нетто  в месяц, семь дней в неделю. Однажды у меня был выходной, я хотела наконец-то выспаться, но вдруг мне позвонили – приеду ли я? Нельзя было сказать, что не поеду. Я поехала  автостопом.  Тяжело, но бывали и хорошие стороны –  нам давали бесплатный алкоголь, приезжали друзья. Моей подруге хуже – она до сих пор работает в Карпаче, но выпить нечего – ей за всё выставляют счёт. Получает 300 злотых в месяц. Но и это неплохо, она держится, хотя и меньше народу стало приезжать в горы, им не нужны люди. Мне самой нужно уехать – собираюсь  поступить  в Аграрный университет на маркетинг и менеджмент. Я не вернусь в Ковары», – заключает рыжеволосая Малгожата и идёт на почту.

Инженер Гиллер сидит в многоквартирном доме

Прежде чем говорить об инженере, давайте взглянем на город. Самое время сказать об этом. – Ковари прекрасны. Возможно,  и бедны, но прекрасны – не испорчены пластиком стилизованных уличных фонарей, подсвеченных памятников, пабов для богатых туристов, вездесущей, ровной плитки на тротуарах, элегантно подстриженными ветвями деревьев, пластиковыми окнами, новой окраской, уничтожающей ход времени. Вместо этого – река, мост, микроскопическая кольцевая развязка напротив костела, девушки на кольцевой развязке, застывшие в неподвижности, всегда одинаковые, всегда сидящие на скамейках, всегда чего-то ждущие, затем бульвар, пожилой мужчина, едущий на велосипеде в сторону  набережной, а на набережной – другие горожане, несущие продукты, ведущие утренние разговоры: «Ну что, выпустили?» – «Да, он сегодня вечером вышел», – тут звонит церковный колокол. «Красивая у тебя беретка!» – «Спасибо», – «А где ты взяла пылесос?» – «У зятя, его только скотчем нужно заклеить, он треснул, но еще работает».  «А что ты так хорошо выглядишь?» – «Вернулаь из Еленей Гуры, из парикмахерской». Люди медленно идут, замирают, останавливаются, болтают, а по бульвару идёт Элвис.. Элвис Пресли жив, он обосновался в Коварах, идёт себе по главной аллее, туфли цокают по тротуару, бриллиантин, чёрные волосы, это он, это должен быть он, а может, это просто причёска такая, может, иллюзия, как знать, не догонишь, он уже спрятался в какой-то подворотне, исчез, теперь в подворотне стоят лишь четверо горожан, желают ему здоровья, смакуют, обсуждают.

Кого  ещё можно увидеть в Коварах?  Пятерых скинхедов – молодых, кажется, весьма деликатных . Металлисты исчезли. Панков тоже уже нет, потому что если кто-то и был панком в Коварах, то – как утверждает Бартек – им сейчас уже  под тридцать  и онилибо напиваются, либо смотрят бразильские сериалы. Бартек также говорит, что слева — новая автобусная остановка, очень элегантная, что за остановкой находятся жилые дома, и в одном из них живёт инженер по имени Гиллер с дочерью, что он может познакомить с ними, и действительно – Бартек   звонит в дверь, входит и представляет инженера с дочерью. Дочь изучает маркетинг, получила  за красоту титул «Мисс гор Карконоши» и собирается устроить отцу скандал. Но сначала сам инженер – Артур Гиллер: «Моя дочь хотела бы уехать, но — некуда . Сейчас  самое дно, большей безысходности быть уже не может. Теперь может становиься только лучше. В Коварах в 1950-х годах был оазис процветания – промышленные шахты, урановая  руда. Шахтёры не знали, что они копают, они жили недолго, но хорошо.. Было мясо, все было в достатке, зарплаты в разы выше. Они до сих пор открывают  бочку пива на День Святой Варвары, но когда в последний раз я был у них – несколько лет назад – остался только один шахтёр, остальные  работают на верху: – администрация, водители. До сих пор жалуются , что здоровье  ухудшилось, что у них пневмокониоз, что волосы выпадают, но они уже старики. А город развивался благодаря урановым рудникам – вот тогда  и был выстроен этот жилой массив, вот тогда и был построен общественный центр, на котором до сих пор остались  барельефы: рабочий с молотом и рабочий  – со шнеком, это то время,.когда построили  Войков —  четыре дома для советского начальства –  с отдельными ванными комнатами, отдельными туалетами, везде паркет, высокие потолки. Работы было предостаточно, у нас даже была футбольная команда второй лиги – «Олимпия -Ковары». Потом между Кшечиной и Коварами должны были быть построены стеклянные дома, как в романе Жеромского. Трамвай должен был ходить между стеклянными стенами – вдоль дороги. При Гереке возникла еще одна идея – ультрасовременные дачи. Но жизнь подкорректировала эти мечты: нет трамвая, нет стеклянных домов, нет дач. Упадок фабрик начался сразу после военного положения. На них  всё чаще были сокращения. Вначале были фарфоровый и машиностроительный заводы, войлочная фабрика, большой строительный комбинат,   филиал Главного потребкооператива, ковровое произвлодство. Теперь всё это закрылось или закрывается. Кто-то в городе предложил: давайте займёмся туризмом, город прекрасно расположен, в нём есть всякого рода достопримечательности. Даже построили подъёмник в предгорьях, но снега выпадает всё меньше и меньше, две недели в году, управляющая компания его вначале эксплуатировала, потом забросила, всё стоит на месте. Поэтому на туризм в Коварах надежды мало. В городе останутся только пенсионеры.  А для молодёжи нет перспектив.

В другой комнате сидит моя дочь. Она говорит, что учится на маркетолога, что хочет отсюда сбежать: «Потому что Ковары были городом, где кипела жизнь, а теперь это город для стариков». Раньше была работа, у людей были деньги.. Бартек: «А ты бы хотела работать на заводе?» Она: «Нет, но хотелось бы видеть на улицах меньше депрессивных людей,  хочется, чтобы они были такими, как раньше. Но я выросла здесь, это мой родной город. Когда я,  куда-то приезжаю, я всегда скучаю по нему». Инженер заглядывает в комнату: «Стоит отметить, что в Коварах самые красивые девушки. Моя дочь стала «Мисс Карконоше». Дочь начинает кричать, вышвыривает отца из комнаты, хлопает дверью, а инженер смеётся: «Звёзды нервничают», бросает он. Та продолжает кричать: «Я не хочу об этом говорить, не хочу вспоминать об этом соревновании!».  Дочь кривится, снова выталкивает отца из комнаты, снова кричит, и ее слова разносятся по всему дому. Бартек поспешно прощается и возвращается  домой.

Амелька тоже дома

Амелька —  сестра Бартека. Она пьёт чай. Она не хочет уезжать, она знает, что останется в Коварах: «Все нацелены на карьеру, все думают, что нужно учиться, быть крутым, быть эластичным, зарабатывать тысячи. Почему? Откуда это берётся? Люди слишком гонятся за развлечениями, за успехом. Они думают, что если ходить в театр пять раз в неделю, что-то изменится в их головах, что театр их наполнит, что они будут фонтанировать сценариями, но это неправда. Я ездила во Вроцлав на занятия раз в неделю, и это кончилось неврозом. Я не могла сама сесть в автобус, даже магнитную карту купить не могла. А здесь — леса, луга, дороги, идиллия. Прогулки, книги. Тишина. Стоит только выбраться подальше, и стресс растворяется, происходит очищение. Даже вечеринка или выпивка не нужны, всё проходит. Можно сходить в горы, можно выгуливать собаку у монахов-кришнаитов, это в двух часах езды, тебя там всегда накормят. Но, несмотря на это, если живёшь в Коварах  – действительно чувствуешь какое-то бремя, какой-то камень на шее. Он тянет тебя книзу, когда ты думаешь о будущем. Вот почему мне необходимо на время уехать отсюда, во Вроцлав, несмотря ни на что. Теперь это сделать легче, там есть друзья, это поможет мне выжить. Побуду пять лет, а потом вернусь. Закончу учёбу, снова буду убирать здесь. Таковы реалии. Но, по крайней мере, хоть какое-то чувство удовлетворения останется.

Павел тоже дома

В своем доме по соседству,  на проспекте Свободы живет Павел Павлицкий. С неба сыплет снег, тонким слоем покрывая статую святого Франциска, заглушая церковный колокол, засыпая улицы, почту и «Жуландию». А Павел сидит именно там. Он слушает «Tangerine Dream», делает гоголь-моголь, колет орехи, отдыхает после вечеринки, готовится к ночной смене на льняной фабрике. Он говорит: «Я не чувствую себя здесь похороненным заживо, запертым. Это не дыра без будущего. Есть места и похуже. Отсюда недалеко от Карпача и Еленей-Гуры.

Это не обанкротившийся совхоз, где приходится ехать пятьдесят километров до ближайшего работодателя. Отсюда можно съездить в Еленю-Гуру в кино, почитать, выйти в интернет, поиграть в футбол, погулять по лесу, а лес никогда не наскучит. Некоторые видят будущее и надежду в рождении ребёнка. Ковары — это не конец света или жизни. Я работаю на фабрике по восемь часов в день, иногда дольше, если необходимо. Работа нелёгкая, но мне нравится тяжелая работа. Я крашу лён — привожу краску, готовлю её по рецепту, смешиваю химикаты, замачиваю шторы». Затем Павел говорит, что ему нужно съесдить в Италию к сестре, что нужно заработать денег на квартиру. Но он вернётся. Сейчас ест орехи, а ещё рассказывает, как вчера пришёл из Жуландии в наручниках, дал собаке полкило маковника, вылил в миску пакет молока, да еще разбавил водой. Потом глядит в окно и говорит, что только что кот пытался поймать голубя, ухватил его за крыло, но тот вырвался. Говорит, что идёт дождь. Снег. Говорит, что давно не уезжал из Ковар, но приходится. Он надеется, что сможет продержаться.

Магда в «Уршулке»

«Уршулка» — это паб. Очень хороший паб. Магда Домбровская говорит, что это единственный хороший паб в Коварах. Тут прохладно, приходится надевать куртку, но буфетчица — настоящая находка: подаёт дешёвое пиво и готовит выпечку. Итак, Магда сидит в «Уршулке» и рассказывает, как два года назад устроилась кассиром в супермаркет. Пришло двести желающих, работу получили двенадцать, и она оказалась одной из двенадцати счастливчиков. Говорит, что получает шестьсот злотых, и все завидуют её работе, но она всё ещё не может смириться с тем, что она — служащая. Она рассказывает, как сидит в магазине и из-за кассы видит, как нищают Ковары. Говорит, что люди в отчаянии, что у них уже закончились «куроньские» пособия , что они кладут в карманы товары, но не могут их вынести. Затем замолкает. Конец, «Уршулка» открыта только до семи.

И снова Павел

Теперь он сидит в «Под липами». Заскочил выпить пивка. «Под липами» — это заведение вдали от центра,  в большом доме, затерянном  посреди серых многоквартирных домов. Это дом с пустым двором, прямо по дороге в Ковары-Гурне, между автобусной остановкой и виадуком. Внутри тепло, уютно и по-рабочему. Павел болтает с коллегами с завода, потягивает пиво, знакомится с Малгожатой, они садятся за столик, коллеги заказывают им девять песен в музыкальном  автомате, они  кладут в него два злотых, автомат движется по шкале, пропускает диско-поло, останавливается на рок-динозаврах. Играет песню группы «Червоные гитары» «Разрешено до восемнадцати лет».

Павел говорит: «Когда  кто-то поедет во Вроцлав, поживёт в городе, а потом вернётся в Ковары, то ему покажется, что здесь ничего не происходит. Потому что в Коварах другой ритм жизни». Потом рассказывает, что Ковары прекрасны, но то здесь кривые тротуары, ржавые сетчатые заборы, признаки  старости налицо. Утверждает, что люди  здесь жалуются из-за того, то флагманское предприятие пропало, старые «ковры» разделились, уменьшились, символ исчез. «Но в Коварах люди любят друг друга», — повторяет он. «Люди умирают, расходятся и сходятся. Ковары  ничем не хуже». Звучит «Странен этот мир», музыкальная машина опередила события, теперь она играет песни Чеслава Немена. За окном всё ещё падает снег.

Директор Черный подводит итоги

Лехослав Черный, отец Ярека. Он — директор начальной школы. Ждёт в кабинете, на улице уже свечерело. Но прежде чем подвести итоги, он рассказывает нам о прошлом: директор  переехал в Ковары с семьёй в конце 1970-х. Они обязаны были пробыть здесь шесть месяцев, но остались и живут уже больше двадцати лет. «Мы приехали вместе с  вроцлавским десантом – выпускниками вузов, которые искали  работу. Мы держались вместе,  поддерживали друг друга. Понимали, что главное – это добиться признания со стороны местной знати. Что за бутылку водки здесь можно многого добиться. И что в Коварах спокойно. Я живу на четвёртом этаже, с видом на Волову гору и Снежку, никто не заглядывает в моё окно. Когда чересчур достанет, я прихожу домой, смотрю на горы и говорю себе: «Посмотри, как стары эти горы. Ну, что ты выкидываешь, мужик? Посмотри на них – подумай, сколько здесь, должно быть, случалось множество вещей гораздо худших, более суматошных, более  извращённых». Здесь легко почувствовать перспективу. Поэтому я и остался.

Потом директор Черный рассказывает об учениках  в Коварах, о выпускниках, о том, с трудностями сталкивается молодежь из маленьких городков, потому что не создана система их защиты, что студенческие стипендии  недостаточны, и что бедняки отрезаны существующей системой гарантий не только от социального, но и от интеллектуального развития. Но, несмотря ни на что, Ковары это всеиже не Белостоцкое, Люблинское или Жешувское воеводства.–  поблизости есть школы, пускай и не самые известные, в Еленей-Гуре можно поступить в филиал политехнического института, есть профессиональные училища. Средние школы здесь тоже не самые худшие, нельзя сказать, что мы в Силезии оторваны от культуры или науки.

Нижняя Силезия – уникальный регион: повсюду высокий уровень безработицы, но есть возможность учиться. А что потом? Что после окончания университета? А как с работой? Поэтому я вчера хотел спросить, будем ли мы говорить о предсмертной агонии Коваров. Вы ведь оказались здесь в то время, когда город постарел, уже начались эти судороги, возможно, его ещё можно реанимировать, но Коварам нужно вырасти из куколки, родиться заново. Ничего необычного. Просто почитайте историю города. Такие стадии умирания и возрождения здесь уже проходили. Первые толчки произошли после войны. Тридцать лет назад. Добыча железной руды была завершена, туннели засыпаны Мать-природа сказала: хватит.

Перед жителями Коваров тогда открылось два пути: один – уехать, другой – найти новые профессии. Люди заметили, что в Коварах ярко светит солнце, что его лучи и мягкая вода могут использоваться для отбеливания льна. Ковары оправились – веками они жили за счёт моды на тряпки, затем – за счёт моды на ковры. После этого город обрёл новый импульс, и его население выросло с шести тысяч жителей до тринадцати тысяч, потому что мир сошёл с ума, и люди стали расщеплять атомы.

Но уран был лишь временной мерой  – его добыча быстро прекратилась. Остались ковры и керамика. Но этого мало. Новое поколение должно найти способ жить. Может быть, туризм с пятницы по воскресенье? Может быть, люди захотят отдыхать здесь по выходным? А если нет? Есть ли какое-то решение, если туризм не сложится? Нет, конечно же, нет, другого решения нет во всей Польше. Пока что с Коварами инфаркт еще не случился, но судороги  становятся всё сильнее. Официально более 20 процентов населения безработные, многие зарабатывают на жизнь миграцией в Германию, торговлей или вымогательством в приграничной зоне. Здесь –  бедность. Но у Ковар есть и хорошие стороны. В маленьком городке мир проще. Когда я переехал в Ковары, мои друзья уезжали из Вроцлава, чтобы сделать карьеру в Варшаве. А в столице местечковая суета и безделье сменились чем-то гораздо худшим: в любой корпорации, повсюду происходит  нечто ещё более драматичное  - борьба за должности.  Поэтому там за тобой следят не просто, чтобы посплетничать, а чтобы подставить подножку, выгнать – для этого они тебя приглашают на водку, поэтому они с тобой разговаривают. Иногда ко мне приезжают ребята из Варшавы, хотят развеяться. Вспоминают студенческие годы  – пьют водку, расслабляются. Потому что там у них офисная дисциплина  – нужно быть на высоте. А здесь они относятся к своему другу по колледжу так же, как относились к нему тогда. Знают, что даже если в чьё-то пиво и попадёт чей-то окурок, они его простят, просто вытащат сигарету, выбросят, и вечеринка продолжится. Ребята забывают о тяготах, карьере, доме, который они построили, деньгах, которые они заработали, успешном или неудачном ребенке, о любовницах, разводах. Все возвращаются в студенческие годы, зная, что даже если они напьются и их стошнит,  им это простят, потому что они так поступали в колледже. В узком профессиональном кругу ему бы не избежать наказания; там такой поступок — трагедия».

Директор встаёт, проводит экскурсию по школе, показывает душевые, спортивный зал и отремонтированные классы. «У меня хорошая ситуация — я перестроил школу, и это  после меня останется». Раньше у нашей хижины были низкие рейтинги, а теперь у нас двухлетних детей регистрируют за 5 лет вперед. Так что можно творить, можно что-то улучшать. Если не всю страну, не весь город, то хотя бы небольшую его часть. Можно попробовать. А во что превратятся Ковары? Отправляйтесь в предгорья, там крутой спуск к перевалу Ковары. Это Дорога Голода. Люди уезжали туда работать за буханку хлеба в день. Казалось бы, ничего нельзя сделать, город никогда не восстановится. Но в начале века Ковары восстановились – хроника показывает, что он превратился в обычный город. Сфера услуг: два стоматолога, несколько небольших отелей, гараж с такси, тихая жизнь, несколько человек продолжают работать над коврами, открылась типография, школа кружевоплетения, школа графического дизайна, было много других идей для жизни.

А во что превратится город сейчас? И вырастет ли хоть что-нибудь из этой куколки? Всё зависит от молодёжи; им нужно найти выход, создать своё собственное рабочее пространство. Потому что моё поколение ничем больше заниматься не будет. Если новому поколению удастся что-то открыть, город возродится. А если нет? Если нет, Ковары попросто умрут. Вот как это выглядит с исторической точки зрения. Потому что сейчас во всей Польше никто не знает, что делать в долгосрочной перспективе. Никто не знает, что делать с простыми людьми. Среднее поколение больше ничего не придумает, его представители и окопались и защищают то, что нажили за последнее десятилетие. То, что должно было быть распродано, давно  распродано. Появился класс капиталистов. Интеллектуалы остались голыми, но счастливыми. Кто должен был воровать – тот украл. Кто должен был обеднеть, тот обеднел. Наше поколение ничего не изменит – ни в Коварах, ни в Польше. 

Источник: Jędrzej Morawiecki «Głubinka. Reportaże z Polski» Wydawnictwo Sic!, Warszawa 2010