"Петушок"

 Двадцать картин за шестьдесят тысяч! Хотя коллекционер уже давно ушел, Филипп продолжал сжимать в руках конверт, боясь еще раз заглянуть вовнутрь. Не мог поверить в то, что случилось. Он не разбирался в искусстве, никогда не бывал ни в музеях, ни в галереях, и не задумывался о том, чего стоят его картины. Не думал об этом даже тогда, когда пришел мейл от американского коллекционера, и он не сразу согласился на встречу. Только когда Филипп поставил перед ним первую картину и заметил абсолютную сосредоточенность на гладко выбритом лице коллекционера, что-то прояснилось...

Но он сразу же испугался: наверное, это шутка, какая-нибудь ловушка, ведь тут же ничего нет. Только рыбы. Двадцать картин, и все об одном и том же. Ничего другого он рисовать не умел. Только рыбы и их подводная жизнь в замедленном темпе, изысканные движения плавников посреди чубатой растительности и отстраненность от мира, выражаемая безразличным взглядом их единственного ока.

Это наваждение началось еще в детстве из-за лавки с аквариумами, мимо которой он проходил ежедневно по пути в школу. Не один вечер растранжирил он там, среди гладких стекол, стопок пластиковых фильтров и пакетов с сухим кормом. Он мог часами наблюдать за быстрыми стайками сине-красных неонок, за достойными парами и четверками серебристых скалярий, за вуалехвостками, обмахивающими друг друга своими невесомыми хвостами. Мир переставал тогда существовать, и оставались лишь ошеломляющие цвета рыбьих чешуек - живой калейдоскоп в неподвижной воде, впитываемый широко раскрытыми глазами Филиппа. Слегка затуманенный, мальчик слонялся по лавке, прислоняя лицо то к одному, то к другому аквариуму, пока, наконец, мать, открывшая, где сын проводит все внеурочные часы, не попросила продавца, чтобы тот прогонял его домой. Но на аквариум она не соглашалась. Напрасно Филипп умолял, заклинал, затаскивал ее в лавку, объяснял красоту, с которой, по его мнению, ничто не могло сравниться, просил купить хотя бы одну маленькую рыбку. Мать была непреклонной. На все его просьбы был единственный ответ, хотя и произносимый с различной интонацией:

- Мне хватило уборки грязи после твоего отца.

Этот аргумент был для Филиппа непреодолимым. Хотя отца он почти не помнил, но хорошо знал историю о том, чтó именно тот оставил матери на уборку. Отец тоже был любителем рыб, но таких, которые ловились на удочку над спокойной рекой, с бутылкой пива в руке и в приятном обществе. Когда же это общество втянуло его до такой степени, что однажды летом отец отправился вместе с ним на голубой Дунай и оттуда уже не вернулся, то дома остался целый арсенал рыбацкой утвари. Мать кое-как справилась с переноской на помойку скрученных лесок, испорченных поплавков, ржавеющих крючков и сломанных катушек. Но когда открыла коробку, полную шевелящихся червей, то в груди у нее что-то оборвалось. Она вскрикнула, потеряла сознание и, если бы не бдительность дяди, пришедшего в тот день присмотреть за Филиппом, неизвестно, сколь долго пролежала бы она в подвале своего многоквартирного дома, посреди расползающихся во все стороны дождевых червей.

Когда Филипп, наконец, уразумел, что не сможет уговорить мать купить рыбок, то начал их рисовать. В лавке, под благожелательным взором продавца, он прикладывал листки к стеклу аквариума и пытался скопировать отдельные экземпляры. Но поскольку рыбки были в постоянном движении, то контуры накладывались друг на друга и размножались, создавая фигуры, которых он никогда прежде не видел. Глаза и пасти рыбок переносились на стебли водяных растений, плавники вырастали из камешков на дне, стайки рыб превращались в одну большую рыбину с десятками хвостов, изогнутых под разными углами. Филиппа не волновало, нужны ли кому-нибудь эти рисунки, он даже не задумывался, нравятся ли они ему самому. Ему приходилось перерисовывать рыбок лишь потому, что только так он мог все время находиться в обществе существ, среди которых чувствовал себя лучше всего. Когда под нажимом матери продавец все же стал напоминать ему, что пора идти домой, Филипп стал рисовать по памяти. Он заполнял пустые контуры, орудуя цветными мелками, потом перешел к пастелям, которые подсунула ему учительница рисования, и, наконец, также с ее помощью, открыл для себя полотно и масляные краски, на которых и остановился. Скользкое и мокрое прикосновение к краске позволяло ему легче возвращаться в подводный мир. Мать, хотя и с неохотой, купила ему, наконец, мольберт. Учительница убедила ее, что у Филиппа есть талант, и что мальчик сможет на рисовании неплохо зарабатывать. Расположение матери, впрочем, длилось недолго, потому что еще до того, как он возобновил просьбы о покупке аквариума, папку с его рисунками отказались принять в художественную школу, и мать с торжествующим видом велела ему идти в кулинарный техникум. Он как-то пережил пять лет техникума, платя сниженными оценками за упорный отказ от чистки, потрошения и жарения рыб, но когда на выпускном экзамене по мастерству он получил лишь «посредственно», то дядя все-таки сумел объяснить матери, что у Филиппа нет кулинарных способностей, и пристроил его на работу в почтовое отделение.

Филипп не жаловался на жизнь. На работе механический ритм штемпелевания, обрезки хвостиков и набора цифр в кассовом аппарате освобождал его от необходимости полной концентрации, и пока его руки штемпелевали письма, переводы и авизо, в голове роились все новые фантастические рыбы. Конечно, на первую получку он купил маленький аквариум и нескольких рыбок, но когда на следующий день вернулся с работы, то аквариум оказался пустым, а мать, показав кивком головы на дверь туалета, заявила решительным голосом:

- Я уже сказала тебе, что наубиралась в своей жизни.

Филипп никогда больше так и не осмелился подвергнуть обожаемые существа подобной опасности. Он лишь несколько раз напомнил матери ломающимся голосом, что мог бы снять себе отдельное жилье, и тогда уже не будет сомнения в том, что обязанность уборки аквариума останется исключительно за ним. Но при каждом таком предложении мать немедленно опускалась на кресло в состоянии полубеспамятства, и Филиппу приходилось брать свои слова назад, опасаясь за ее жизнь, а потом сидеть, держа мать за руку, пока ей не становилось лучше. Однажды, придя в себя, она повернула к нему побледневшее лицо и прошептала, прикрывая мокрые от слез глаза:

- Лучше купи себе компьютер.

 И хотя он сделал это лишь по просьбе матери, компьютер оказался для Филиппа избавлением. Он осознал, что, несмотря на бесчисленные часы, проведенные в наблюдении за рыбами, на самом деле он слабо знает их мир. Интернет открыл ему таких рыб, которые притворялись камнями, рыб-ракушек, коралловых рыб, таких же плоских и прозрачных рыб, как лепестки водорослей, или столь же мощных и металлических, как части затонувших кораблей. Глядя на эти чудеса, он дал себе слово, что если бы мать подарила ему одну единственную рыбку, то ею стала бы бойцовая рыбка «петушок» в сказочном оперении из лилово-пурпурных плавников. Он садился за Ютуб и видел, как этот петушок танцует, сильный, уверенный в себе, как бы сознавая свою красоту: полурыба, полубог. Именно на петушке Филипп, наконец, сосредоточил все свои способности и вечерами, вернувшись с работы, рисовал уже только его. Как и в детстве, он следил за его плавными движениями, видел его поклоны, всплывания, растопыренные боковые плавники, похожие на руки с надетыми на них браслетами из перьев и кожаных поясков, вздымавшиеся к небу в любовном танце. Иногда он рисовал сразу нескольких рыбок, так как петушок сновал из угла в угол, почти двоясь в богатстве своих жизненных сил и потом вновь разделяясь, поэтому Филипп рисовал только его фрагменты и – отдельно от них – глаза других рыб, глядящих на петушка со страхом и изумлением. Благодаря петушку Филипп нашел себе друга, потому что, послав автору фильма на Ютубе комментарий, полный похвал, вступил с ним в интенсивную переписку на тему обычаев, диеты и светских предпочтений предметов их общего увлечения, приведшую, наконец, к встрече с Анджеем.

Анджей заключал в себе все то, чем Филипп не осмеливался стать, хотя и любил наблюдать со стороны не без любопытства и некоторой зависти. Старший на десять лет, высокий и хорошо сложенный Анджей не только имел собственного петушка и цифровой аппарат, на котором записывал его впечатляющие танцы. У него была также жена, двое сыновей, новенький мицубиси, дом в модном районе и агентство по торговле недвижимостью, открытое им совместно с братом жены.

Когда после двухмесячной переписки Анджей посетил жилище Филиппа в многоквартирном доме, то мимоходом взглянул на квартиру оценивающим взглядом, как бы определяя ее рыночную стоимость.

- Почему ты не уберешься отсюда? – спросил он в конце, подведя итог.

Филипп объяснил. Сначала лаконично - о болезни матери. Потом добавил пару слов об отце и голубом Дунае. А потом вдруг из него полился поток слов: о лавке возле школы и недостижимом аквариуме, о кулинарном техникуме и казни рыб в унитазе… А когда вдруг почувствовал, что хотел бы открыть гостю всю душу, то, разволновавшись, стал снимать со стен, а потом вытаскивать из шкафа нарисованные им картины. Анджей внимательно слушал, однако несколько раз прерывал его строгим голосом, каким наверняка воспитывал собственных детей:

-    Пойми, твоя мать не больна. Твой переезд ее не убьет.

Поглядел на коллекцию картин, занявшую весь пол в комнате.

- Ты заслуживаешь большего. Можешь найти жилье в лучшем районе. Скажем, где-нибудь недалеко от меня.

А когда Филипп запротестовал, что, мол, зарплата служащего ему такой роскоши не позволит, Анджей снова отрезал:

- Я сделаю тебе интернет-страницу. Ты сможешь тогда продавать свои картинки.

Филипп сначала отнесся к этой идее недоверчиво, но теперь, сжимая в руке белый конверт с шестьюдесятью тысячами, благословлял Анджея и его цифровой аппарат. Благословил также таинственный язык HTML и загадочное сетевое пространство, изобретение интернет-страниц и поисковиков, которые навели американского коллекционера на его след. Стоило пожертвовать нарисованными петушками, чтобы получить шанс приобрести настоящего, в собственном аквариуме и в снятом для себя жилье, подальше от вздохов матери. Он уже обдумывал размеры аквариума, композицию из водорослей и камешков на дне, выбирал рыб, с которыми петушку будет лучше всего, а также - с какой стороны света ему будет удобнее. Думал и о том, как организовать водо- и энергоснабжение, каким должен быть этаж и как расположены комнаты.

Экстатичный петушок исполнял в это время в его голове похвальный танец, и он охотно станцевал бы от радости вместе с ним, если бы не стыдился своих неловких движений. Зазвонил мобильник. Звонил Анджей. Сначала выразил сожаление, что не смог помочь Филиппу в совершении сделки, но что было делать, если коллекционер настаивал, чтобы встреча была с глазу на глаз? Филипп знал, что сумма его успокоит.

-    Ты продал картину?

-    Продал двадцать.

В трубке Филипп слышал дыхание Анджея на фоне вечернего городского шума.

-    За сколько?

-    Шестьдесят тысяч.

Снова молчание и шум.

-    Через час я к тебе приеду.

В тот вечер Филипп дал себя убедить, что, с учетом неожиданной улыбки судьбы, ему придется ввести в свою жизнь чуждое для него до тех пор понятие инвестиции. Что придется подумать уже не о найме, а о покупке собственного жилья в районе, где цены на жилье могут только расти. Что нужно довериться благодеяниям рынка, кредитам и посредникам, и, конечно, быть особенно благодарным судьбе за то, что она послала ему Анджея с его агентством. Он согласился на то, чтобы начать осмотр квартир уже на следующей неделе.

Смена ритма жизни, вызванная этим важным решением, внесла неприятное беспокойство в ровное существование Филиппа, но он радовался тому, что это скоро пройдет. Трудно было держать все в тайне от матери, объяснять внезапные поздние приходы с работы и частые звонки. И хотя мать приняла перемену удивительно спокойно, объясняя его таинственное поведение тем, что наверняка он нашел себе девушку, сам он не мог уже дождаться конца. Тосковал по рыбам. Вместо танцев петушка его голову теперь занимали цены и расположение квартир; ставя штампы на письма, он подсчитывал стоимость возможного ремонта, размышлял о том, как расположены помещения и какова их площадь за вычетом аквариума. Он еще пытался рисовать вечерами, но трудно было сосредоточиться, надо было все время просматривать новые предложения, приходившие на его ящик. Кроме того, у него болели мышцы от постоянного хождения вверх и вниз по лестницам и от переходов по улицам от одного дома к другому; у него кружилась голова от подробностей, которые требовалось запомнить, и от вопросов, которые он научился задавать. Какова квартплата? Как устроено обогревание? Чья собственность? В снах его мучили грустные глаза людей, показывавших свои квартиры. Не давали покоя и картины их печальных пожитков.

Единственным плюсом в новом занятии Филиппа был внезапный поворот в отношениях с коллегами по работе. Те, кто прежде даже не удостаивали ответом его «день добрый», или, еще хуже, подсмеивались по углам над его мечтательным лицом, теперь проявляли живой интерес к развитию ситуации. Охотно смотрели присылаемые ему предложения, иногда даже сами просили показать, и, не дожидаясь вопросов, давали ему советы об отделочных материалах, стоимости эксплуатации или об условиях, предлагаемых тем или иным кооперативом. Филипп любил людей. Сколько раз, сидя перед своим окошечком на почте, он ожидал их одобрения, улыбок и дружеского похлопывания по плечу. Но чем интенсивнее он общался с посредниками, продавцами и растущей армией советчиков, тем более отдавал себе отчет в том, что от общества людей он легко бы избавился – гораздо легче, чем от общества рыб. И чем интенсивнее шел процесс поиска, чем больше появлялось мест для осмотра и подробностей, требующих запоминания, тем большее нетерпение охватывало его. Он уже не мог дождаться, когда усядется на диван в собственном жилище, в комнате с неярким светом, и будет наблюдать через стекло большого аквариума, как петушок движением своих плавников начнет гипнотизировать остальных обитателей аквариума. Он мечтал иногда, чтобы это зрелище перенесло его самого на другую сторону жизни, чтобы он тоже стал рыбой или хотя бы маленькой креветкой с просвечивающей кожей, для счастья которой было достаточно содрогания воды, взволнованной его динамичным танцем.

Наконец, он выбрал. Не хотел больше искать.  И хотя цена превышала ту, на которую он вначале рассчитывал, он знал, что тут будет счастлив. Две комнаты с кухней, маленькие, но достаточно вместительные, чтобы хватило места на аквариум, мольберт и галерею картин, которые остались, и тех, которые еще нарисует. Кроме того, тишина, зелень и свет, попадающий в окна лишь вечерами, мягкий, медовый блеск, освещающий воду и растения до того, как он вернется с работы. Если бы не Анджей, он не отважился бы на торг, но друг заверил его, что ему не придется тратить деньги, отложенные на покупку аквариума. Нужно также купить хоть какую-то мебель. И не забыл ли он о комиссионных, нотариальных оплатах, процентах? И он отправился на встречу с продавцом в контору.

( Окончание следует)