Казимера Иллакович (1892–1983) – выдающаяся польская поэтесса, в юношеские годы жившая в Петрограде. В годы Первой мировой войны она служила санитаркой в российской армии, была награждена Георгиевским крестом за храбрость. Свое страстное желание вернуться на родину Казимера реализовала при первой представившейся возможности. С 1918 г. она служила в польском МИДе, в 1926–1935 гг. была одним из секретарей Юзефа Пилсудского.

1. ОТЧИЗНА  (Казимера Иллакович)

О, дай мне вернуться к твоим родникам,
     что плещут живой водою,
там счастье, любовь, зори вешние там, 
    наследство моё дорогое!

О, дай мне вернуться на пашни твои,
     слугой тебе буду всю жизнь я.
Там в каждом комке плодородной земли
     отчизна... отчизна...

Пусть труд будет тяжек, пусть жжет меня зной,
     пот с кровью пусть будут в награду...
До гроба я твой и в могиле – твой,
     И жалости мне не надо.

А если виновен, пусть грянет сильней
     отеческий глас надо мною.
Пусть красный палач головою моей
     помашет над польской землёю!

А если виновен, пусть плуг не в словах,
      а в шрамах мне шлёт укоризну.
Презренье приму – я, у ног твоих прах,
     отчизна... отчизна...

Петроград, 1917

Перевод Марины Шалаевой

Обретение Польшей независимости в 1918 г. вызвало небывалый энтузиазм среди польской интеллигенции. Возникли первые литературные объединения, в том числе «Скамандр», одним из руководителей которого стал известнейший польский поэт Юлиан Тувим (1894–1953). Стихотворение «Отчизна» вошло в книгу его стихов «Седьмая осень» (1922).

2.ОТЧИЗНА (Юлин Тувим)

Отчизна моя есть Бог,
Дух, Сын и Отец Вселенной.
В любой из моих дорог
К Нему стремлюсь неизменно.

Отчизна моя – поля
Средь Польши, простой, сердечной.
Живу я, Творца моля
Найти здесь покой свой вечный.

Отчизна моя есть дом,
Родительский дом любимый,
Приют обретают в нём
Сны юности неповторимой.

Уставший среди дорог,
Гляжу в твои синие очи
И вижу, что есть в них Бог,
И Польша, и дом мой отчий.

Перевод Марины Шалаевой 

Разнообразному творчеству замечательного польского поэта Константы Ильдефонса Галчинского (1905-1953) не были чужды и патриотические мотивы («Песня о солдатах Вестерплатте», «Песня о флаге», «Отчизна» и др). Стихотворение «Польша» написано 19-летним поэтом по поводу событий 1924 г.: убийства президента Нарутовича и последовавшей «демократической» вакханалии, закончившейся установлением диктатуры Пилсудского в 1926 году.

3. ПОЛЬША (Константы Ильдефонс  Галчинский)

Мы, ресторанные поэты, лицедеи,
шуты линялые, храним Тебя в сердцах.
Ты солнцем катишься, над нами пламенея, -
подавлен ураганных крыльев взмах.

Павлинья свора мы. Вот, растопырив лапы,
свой торс пестреющий возносим мы и клюв.
Тебя... немодною считаем, ищем кляпа,
чтобы витийствовать, уста Твои заткнув.

Но Ты, Крылатая, придешь, уверен в этом,
и грудь нам разорвет громоподобный зов -
миг Воскресения Ты возвестишь поэтам,
мир поколебленный пронзая до основ!..

Мы в прах повалимся, как глиняные боги,
и выжжет очи нам неведомым огнем.
Ты грозным именем возникнешь на пороге,
но, души мелкие, Тебя мы не поймем.

1924
Перевод Святослава Свяцкого 

Межвоенное двадцатилетие (1918–1939) стало для Польши временем утраченных иллюзий, классовых столкновений, временем предчувствия новых военных потрясений. Об этом писал в стихотворении «Штыки примкнуть!» замечательный польский поэт Владислав Броневский (1897–1962), судьба которого стала зеркальным отражением трагической истории Польши первой половины ХХ века.

4.ШТЫКИ ПРИМКНУТЬ! (Владислав Броневский)

Когда придут поджечь твой дом,
тот дом, что Польшею зовется,
когда железный грянет гром,
и враг лавиною ворвется,
когда твой домик окружат
к в дверь прикладом застучат –
ты, пробудившись ото сна,
загороди им путь!
Здесь кровь нужна!
Штыки примкнуть!

Обид немало есть у нас,
и враг их не перечеркнет,
но кровь свою — любой отдаст,
она рекою потечет.
И хоть бывал полыни горше
тюремный хлеб земли родной,
тому, кто меч занес над Польшей,
башку долой!

Артиллерист сердец и слова,
поэт, — до песен ли сейчас?
Сегодня стих — окоп стрелковый,
он — как приказ:
— Штыки примкнуть!
— Штыки примкнуть!
А коль погибнуть суждено нам,
над Вислой встанем — грудь на грудь —
и повторим слова Камбронна!

1939

Перевод Анатолия Нехая 

Взятие Монте Кассино – одна из наиболее славных страниц, вписанных поляками в историю Второй мировой войны. Текст этой песни написал Феликс Конарский (1907-1991) - артист Фронтового театра в армии Андерса в ночь, когда началась битва, унесшая жизни более тысячи поляков. Утром 18 мая 1944 г. 2-й полк Подольских уланов первым добрался до развалин монастыря, находившегося на вершине Монте Кассинои водрузил над ним польский флаг... Дорога на Рим для американских войск была открыта.

5. АЛЕЮТ МАКИ НА МОНТЕ КАССИНО (Феликс Конарский)

Ты видишь развалин громаду?
Враги укрываются там.
Нам надо, нам надо, нам надо
С вершины их сбросить к чертям!
И, яростью шалой объяты,
Пошли, чтобы мстить, убивать,
Пошли, как былые солдаты,
За честь своей родины встать.

Алеют маки на Монте Кассино,
Оросила их польская кровь.
Были раны, и смерть нас косила,
Только гнев наш сильнее был, чем боль!
Минут годы, столетия минут,
Не сотрется след ушедших дней,
И будут маки на Монте Кассино
С каждым годом красней и красней.

И шли, не считая потери,
Не сделав ни шагу назад,
Как те, что дрались в Сомосьерре,
Как те, что в Ракитной лежат.
И ринулись в натиске шалом
К вершине... И штурм удался.
И флаг дорогой бело-алый
Средь туч на руинах взвился.

Алеют маки на Монте Кассино...

Ты видишь, кресты забелели?
Поляки там с честью легли.
Чем выше, чем ближе до цели,
Тем больше их в недрах земли.
Земля эта – польская, с нами,
Хоть Польша далёко от нас,
Свободу ведь мерят крестами,
История ошиблась только раз…

Алеют маки на Монте Кассино...

1944

Перевод Анатолия Нехая 

После войны поэт Владислав Броневский, прошедший советские тюрьмы и армию Андерса,  возвратился (так же как Юлиан Тувим и Константы Ильдефонс Галчинский), в страну, ставшую Народной Польшей, чтобы разделить ее участь. По-разному приспосабливались они к новой польской действительности…

6. «Уяздовской уж нет аллеи…» (Владислав Броневский)

Уяздовской уж нет аллеи,
 Есть Голгофа. Варшава, где ты?
И вот я черчу, как умею,
Мост Надежды, Аллею Победы.

Никогда урбанистом я не был
И строитель ни к черту не годный.
Но летит моё слово к небу,
К Польше Свободной.

И очнутся улицы мертвые,
Посмотрят молча:
Маршалковская, Вольская, Твёрдая,
Круча, Волчья...

Окровавленный лоб Жолибожа
Упадёт на труп Мазовецкой,
И шепнут мертвецы: «Быть может...
...Наконец-то!»

И зарубленный встанет Мокотов,
И Прага в венце кровавом,
И железная Воля с Охотой,
И взметнувшись орлиным лётом,
Из мертвых восстанет Варшава!

1946

Перевел Николай Мотовилов 

Поэту Збигневу Херберту (1924-1998) суждено было стать совестью своей эпохи, он оказал огромное влияние на поколение «Солидарности». Херберту пришлось долгие годы жить за границей, хотя эмигрантом он не был. Стихотворение «Пробуждение» взято из его сборника «Надпись» (1969).

7. ПРОБУЖДЕНИЕ (Збигнев Херберт)

Когда ослабели страхи а прожектора погасли
нашли мы себя на свалке в самых удивительных позах

одни с вытянутой шеей
другие с раскрытыми ртами, из которых еще сочилась отчизна

а те с кулаком прижатым к глазам
решительно напрягаясь патетически выпрямляясь
в руках мы держали куски жести и кости
(свет прожекторов превращал их в символ)
но сейчас они были лишь костями и жестью

Нам некуда было податься мы остались на свалке
навели там порядок
кости с жестью сдали в архивы
Слушали щебетанье трамваев ласточкины голоса фабрик
а под ноги нам стелилась новая жизнь

1969

Перевод Анатолия Нехая 

Стихотворение познаньского поэта Ежи Групиньского (род. 1938) посвящено трагическим событиям июня 1956 года, когда власти прибегли к силе для подавления выступления рабочих на улицах города. Это было первое открытое выступление против режима, за которым последовали другие: в 1968,1970-71, 1980 годах…

8. КРАСНЫЙ ЦВЕТ ОРЛА (Ежи Групиньский)

                                                 Женщине под флагом

28 июня 56
Как далеко я был от этого места
От мужчин

поднимающих на фотографиях
знамя с кровавым пятном
застывающим в форме Орла

От нее – далеко так –
которая в белом костюме
то ли поет то ль зовет кого-то
как на картине Гроттера «Польская песня»
идет перед первой шеренгой
под флагом с устами раскрытыми

Кто же на самом деле
кем была эта женщина
элегантная продавщица
у стойки торговой
легендарный кондуктор

или студентка Жива ли
или пала под пулями
Пусть же ответит
вновь отворив уста

1956

Перевод  Владимира Лаврова 

В 70-годы усиливается поток политической эмиграции из Польши в страны Европы, а также в Америку. Уезжают, в частности, поэты Чеслав Милош, Адам Загаевский, поэт и бард Яцек Качмарский (1957-2004) и многие другие. В песне «Стены» Качмарский создает метафорический образ певца, находящегося вне толпы, давая понять, что для того, чтобы «сломать стену», одних слов недостаточно…

9. СТЕНЫ (Яцек Качмарский)

Он был молод и полон сил,
Ну а им – так и счету нет.
Он их песнею вдохновил,
Говоря, что придет рассвет.
Зажигались сотни свечей,
Поднимался  клубами дым,
Он пел, что пора бы стену сломать…
Они пели вместе с ним:

– Зубы решеток вырви у стен,
Сбей кандалы, выбрось кнут!
И стены, старый мир хороня,
Падут, падут, падут!

Наизусть уже знали песнь,
И сама мелодия без слов
Несла с собою им ту же весть,
Мечту сердец и умов.
Били в ладоши, хлопали в ритм,
Точно выстрел, хлопок звучал,
Но цепь тяжелела, рассвет не спешил,
А он все пел да играл:

– Зубы решеток вырви у стен,
Сбей кандалы, выбрось кнут!
И стены, старый мир хороня,
Падут, падут, падут!

И увидели, сколько поет,
Сколько рук у них и голов,
И шли, напевая «рассвет придет»,
По улицам городов.
Валили кумиров, срывали флаг –
– Этот с нами! Тот против нас!
Кто одинок, тот наш злейший враг!
А певец был один как раз.

Глядел на толпы он мерный марш,
Молчал, ее слыша восторг,
А стены росли, росли, росли,
Качались цепи у ног.

Глядит на толпы он мерный марш,
Молчит, ее слыша восторг,
А стены растут, растут, растут,
Качается цепь у ног…

1978

Перевод Анатолия Нехая 

В откровенном разговоре с родной страной поэт Ионаш Кофта (1942-1988) объясняет, что необходимо сделать для того, чтобы существовало постоянное доверие и понимание между ее жителями и властями.

10. В МОЕМ ДОМЕ (Ионаш Кофта)

Столько лет уж нам с тобою не расстаться
Только все у нас не так уж напрямую
Если нужно каждодневно убеждаться
Что и впрямь мы друг для друга существуем

Ведь другой такой, как ты, душа не знает,
И не нужно ей – ты вечна и едина!
Но сердцам и песням нашим угрожает
Малокровие, усталость и рутина

Это верно, ты желаешь жить в покое,
Чтоб весной цветы сажать и грядки грабить
Только нужно жить и летом, и зимою,
Как кушетку, нашу жизнь не переставить.

Когда тяжесть туч висит над головою,
Ты следишь за мной, и взгляд твой неспокоен
Как над дурнем, ты смеешься надо мною
Мол, не знаю, не пойму и недостоин

Нет такой уж горькой правды, дорогая,
Чтоб снести ее я не был в состоянье.
Для разрыва ведь причина есть другая –
Это глупое, трусливое молчанье

Чтоб со злости вдруг не выкинул я номер
Говори со мною прямо, без утайки
Вправе я, чтоб в этом нашем милом доме
Мне б в глаза глядели, – не на пальцы!

Знаю твердо, вместе быть не перестанем,
Хоть порою и хлебнешь чего погорше
Нам нельзя расстаться, хлопая дверями
Моя милая,
Родная
Моя Польша!

1980

Перевод Анатолия Нехая

Краковский поэт Яцек Любарт-Кшысица  (род.1942), основатель краковской Конфратерии Поэтов, в дебютном томике стихов «Горечь надежды» (1989) передает настроения польской интеллигенции в период, предшествующий организации «Круглого стола», открывшего новую страницу польской истории.

11. А ИМЯ ЕЙ – НЕПОДВЛАСТНОСТЬ!

Я вышел на остановке Независимость!
Юзеф Пилсудский

А имя ей – Неподвластность,
Трудная наша Отчизна:
В серых мундирах скитальцев,
Стихах, надеждах и шрамах.

Истории лишь остановка?
Средь снов, где мифы восстаний?
Хватит ли Нам достоинств,
Чтоб стать достойным Отчизны?

Бог удалился в храмы,
Честь – подалась туда же.
Воля – славится в слове,
Чем Править – хватит и Спроса!

Зависть - вот это наше,
Вровень и Как попало…
Соврать, отделаться шуткой…
для Дела – нужно Начало!

А имя ей – Неподвластность,
Трудная наша Отчизна:
В серых мундирах скитальцев,
Стихах, надеждах и шрамах.

Сентябрь 1988

Перевод Анатолия Нехая 

Польский критик и поэт Лешек Жулинский (род.1949), автор книги «Я, Фауст» в своем стихотворении признается в любви к Польше, однако любит он ее, как некогда Михаил Лермонтов - Россию ,«странною любовью»…

 12. МОЙ ПАТРИОТИЗМ (Яцек Жулинский)

не чувствую себя патриотом
сарматский дух мне смешон и страшен

я лучшего мнения о крестоносцах, чем Сенкевич
и критически отношусь к походу Вождя на Киев
предпочитаю Вокульского Конраду и Кордиану
а генерала Берлинга – Коморовскому-Бору,
все еще питаю слабость к Броневскому
был корешем с Жукровским, любил четырех
танкистов,
не разделял с Хербертом его политических взглядов,

поддерживал военное положение,
публиковал левацкие статьи в «Трибуне»,
Леха Качиньского до сих пор считаю плохим президентом,
не хожу в костел и ни разу не поклонился
кресту на Краковском Предместье;

мало того: я питаю любовь к Гомбровичу,
бумаги мои поистрепались,
значительная часть моих земляков – это жители Темнограда

их богопатриотические устремления мне чужды

я давно бы уже эмигрировал,
если бы не Норвид и Лесьмян, не зелень Бескидов,
господин Когито и коты у Рымкевича,
которого терпеть не могу, перехват дыханья
который ощущаешь в Стависко, вербы
на Мазовше, шум Дунайца и вера ксендза
Тишнера, запах лесов тухольских,
фильмы Вайды, Мальчевский, тексты
Колаковского и та перспектива,
которую видишь с Гевонта, когда туманы
открывают чистое пространство пейзажа и наследства

2013