ВОСПОМИНАНИЯ

Заботься о своих воспоминаниях,
Пошей для них надежные покровы.
Пусть к ним в окно повеет свежий воздух.
Сердечным с ними будь и никогда
Не дай им одиночества изведать.
Ведь это все твои воспоминания.
Думай об этом, когда плывешь
В Саргассовом море памяти своей,
И водорослями зарастают губы.
Это все твои воспоминания, которых
Тебе должно хватить до конца жизни.

ДОЛГИЕ ПОВЕЧЕРЬЯ

Это были долгие повечерья, когда поэзия меня покидала.
Река текла терпеливо, несла в море ленивые барки.
Это были долгие повечерья, берег слоновой кости.
Тени лежали на улицах, в витринах спесивые манекены
с угрозой, нагло заглядывали мне в глаза.

Из лицеев выступали профессора с пустотой на лицах,
как будто их покарал Гомер, обезоружил и уничтожил.
В вечерних газетах пестрели тревожные новости,
но никого это не трогало, никто не ускорил шаг.
В окнах не было ни души, и тебя как бы не было,
даже монашкам, казалось, было стыдно за эту жизнь.

Это были долгие повечерья, когда поэзия исчезала,
и меня одного оставляла с непреклонным молохом города,
словно бедного путешественника перед Северным вокзалом
со своим тяжелым, бечевкой обвязанным чемоданом,
на который льет черный дождь, черный дождь сентября.

О, скажи мне, как от иронии исцелиться, от взгляда,
который смотрит, но не проникает; как от молчания
исцелиться.

КОМНАТА  

                            Дереку Уолкоту

Комната, где я работаю, шестигранник,
как игральная кость.
Здесь стоит деревянный стол
с упертой холопской статью,
ленивое кресло и чайник для заварки
с толстыми габсбургскими губами.
Из окна вижу кучку чахлых деревьев,
рваные облака и малышей-дошкольников
крикливых, вечно веселых.
Порой блеснет вдали ветровое стекло машины
или в небе серебристый след самолета.
Очевидно, другие попусту время не тратят,
пока я работаю, они ищут себе приключений
на земле и в кромешном пространстве.
Комната, где я работаю, это камера обскура.
Что же все-таки считается моей работой –
это долгое неподвижное ожидание,
перекладывание карточек, терпеливое сосредоточение,
нерешительность, которая вряд ли по нраву
взгляду строгого судии.
Я пишу так вяло, словно жить мне еще лет двести.
Я ищу образы, каковых не бывает.
а если бывает, то они свернуты и спрятаны,
как летние вещи зимой,
когда холодом сводит губы.
Я грежу об абсолютной концентрации: если я достигну ее,
мое дыхание прервется.
Может, это и благо, что мне мало что удается.
Но все же я слышу, как свищет снежная вьюга,
слышу деликатную мелодию дневного света
и грозный грохот огромного города.
Я пью из малого родника,
но жажда моя глубже океана.

ТАМ, ГДЕ ДЫХАНИЕ

Стоит на сцене одиноко,
Нет за спиною даже инструмента.

Ладони складывает на груди,
там, где начинается дыханье,
и где оно гаснет.

Нет, не поют ладони,
и грудь не поет.

Поет само молчание.

ПОЕЗД КРАКОВ – ВАРШАВА

Поезд из Кракова в Варшаву,
начало сентября: горят костры,
и стелется над полем
пелена горького дыма,
который легкие съедает, как наркотик.

Ищешь облегчения в высотах, в Альпах
и в остриях соборов, но видишь только
эти покорные костры,
пылающие на закате, запальные шнуры,
ползущие по земле и гаснущие.


Перевел Вячеслав Куприянов

Источник: https://stihi.ru/2013/04/26/9392