Алитус

Когда мне предложили поехать в колонию строгого режима, сначала опешил, потом мелькнула мысль: «Почему бы и нет?», и я начал оформлять командировку. Ехать предстояло в Литву, в город Алитус для проведения испытаний наших электро-установочных изделий. Там была ближайшая аттестованная лаборатория. И находилась она на территории колонии строгого режима.

Расстояние от Питера до Вильнюса немного больше, чем до Москвы. Поезд уходил чуть за полночь. Моя полка была нижняя. Верхние полки в купе достались молодым людям: студенты по виду и поведению, они сразу же улеглись и что-то весело обсуждали. Место напротив пока было свободным. Я сел у столика, сдвинул занавеску и смотрел на снующих по перрону отъезжающих и провожающих. Моё внимание привлекла высокая стройная девушка и её спутник. По громкой связи объявили, что до отхода поезда остается пять минут. Провожающих попросили покинуть вагоны. Девушка и стоявший рядом с ней парень обнялись и расстались.

Когда перрон сначала медленно, потом всё быстрее стал отъезжать назад, я услышал: «К вам можно?», и в купе вошла та самая девушка. «Какая красивая…», — мелькнула мысль. Я помог поднять полку, чтобы положить чемодан будущей попутчицы. Невольно коснувшись округлой женской коленки, совсем близко я увидел внимательные, чуть прищуренные серо-голубые глаза с казавшимися мохнатыми ресницами. Полка не хотела опускаться, но вдвоём мы с ней справились, и оба рассмеялись.

— Буду устраиваться на ночлег. Мужчин прошу на минутку выйти.

Я вышел в коридор. Ребята спустились и отправились курить в тамбур.

Через несколько минут она, в синем халате и с полотенцем в руках, отодвинула дверь, пригласила входить и прошла так близко, что её пышные, но не длинные светлые волосы коснулись моего лица, а едва уловимый тонкий аромат духов задержался в купе. Я увидел, что моя полка аккуратно застелена, а куртка, лежавшая на ней, висит на плечиках возле входа. И почувствовал всплывавшее изнутри тёплое чувство признательности за заботу. Возвратились курильщики, выключили общий свет и включили местный. Ложиться не хотелось. Я смотрел на последние огни остающегося в ночи города, на внезапно возникавшие из тьмы и пролетавшие мимо платформы дачных посёлков с рядами фонарей, когда вошла попутчица и юркнула под одеяло.

Мерный стук колёс и беседа вполголоса, слышимая с верхних полок, успокаивали. Я лёг и старался заснуть, но не мог отвести взгляда от почти невидимой, казавшейся такой близкой и всё же недосягаемой незнакомки. И мне показалось, что она тоже не спит. Я протянул руку в её сторону, почувствовал тонкие пальцы протянутой навстречу руки, и по мне словно пробежал ток.   Мы долго, казалось, бесконечно долго, держались за руки и молчали, боясь спугнуть то, что пока не имело названия.

— Как вас зовут? – шепотом спросил я.

— Инна, – тихо ответила она. Я назвал своё имя, и мы опять замолчали, продолжая держаться за руки. Когда малый свет на верхних полках погас, и тишину нарушал только  чей-то отдалённый храп, тонкие прохладные пальцы выскользнули из моей руки. В полной темноте, на ощупь, я приблизился к Инне и понял, что она отодвинулась к стенке. Почувствовав сквозь тонкое одеяло тепло её тела, я уже было лёг рядом, но сквозь жаркое дыхание возле своего уха услышал:

— В купе мы не одни. Я так не могу. И мне очень жарко. Давай лучше оденемся и выйдем.

Сначала вышел я, потом Инна. И мы, обнявшись, стояли в длинном коридоре купейного вагона, глядя на  пролетавшие в темноте полоски света то ли посёлков, то ли небольших городков, и говорили обо всём на свете

Я узнал, что Инна работает врачом – психиатром в одной из клиник, едет в Вильнюс на две недели к родственникам, что она была замужем, но разведена, потому что муж оказался хроническим алкоголиком, которому не смогли помочь даже в её клинике.

— А кто тебя провожал?

— Провожал меня брат, с которым с детства мы очень дружны.

За окном замелькали пригородные платформы Вильнюса. Рассветало, и мы возвратились в купе. Ложиться спать было поздно, да и не хотелось.

Автобусный вокзал был рядом с железнодорожным. Мы с Инной прошли туда и купили мне билет до Алитуса. Оставалось полтора часа свободного времени. Зашли в привокзальное кафе, выпили кофе и перекусили. Я достал записную книжку, и Инна вписала в неё телефон своих родственников. Она сказала, что очень хочет спать и поедет к ним, что до отъезда я смогу еще увидеть башню Гедиминаса и Кафедральный собор и подсказала, как туда пройти. Мы договорились, что накануне обратного выезда я позвоню, сообщу время прибытия в Вильнюс, и мы встретимся.

Инна уехала, а я стоял на остановке и до поворота на боковую улицу видел её силуэт в полупустом салоне автобуса.

В справочном бюро мне подсказали, что сто пять километров до Алитуса автобус преодолеет за два с половиной часа. Моё место оказалось у окна. Я было задремал, но сосед — похоже, русский — сначала спросил, откуда я, потом задавал вопросы о Ленинграде, в котором еще не был, потом стал рассказывать об Алитусе, и я узнал, что через Алитус протекает река Неман, что под своим названием он известен с конца XIV века, а на рубеже XVIII и XIX веков принадлежал одновременно двум государствам:  западная часть входила в состав Пруссии, восточная – России. Граница проходила по реке, и лишь в 1918 году город стал литовским.

Автобусный попутчик посоветовал съездить в бывшую столицу Литвы, Каунас, где посетить галерею Чюрлёниса и музей Чертей.

В автобусе поспать не удалось. Зато в гостинице, наскоро пообедав и приняв душ, я так крепко заснул, что проснулся только утром и не сразу понял, где нахожусь. Позвонил в испытательную лабораторию. Женский голос с сильным литовским акцентом сообщил, что меня ждали еще вчера, и объяснил, как дойти до «зоны».

Город маленький. его, как понял позже, можно обойти за час. Взял с собой образцы изделий для испытаний и вышел из гостиницы. Через пятнадцать минут передо мной были высокий бетонный забор, обвитый по верху колючей проволокой, большие металлические ворота, рядом с ними — крыльцо в три ступеньки, металлическая, окрашенная в серый цвет дверь, небольшое занавешенное квадратное окошко и кнопка звонка. Через отодвинувшуюся занавеску выглянуло круглое, почти мальчишеское лицо и красный погон. Голос, усиленный микрофоном, велел назвать себя, и занавеска закрылась. Щёлкнул электромагнитный замок, я открыл дверь, вошел в проходную. В зарешеченное окошко с узкой щелью внизу положил командировочное удостоверение и паспорт. Чья-то рука забрала документы, потом приоткрылась дверь рядом с окошком, и та же рука взяла пакет с образцами изделий. 

Появилось время осмотреться. Передо мной был узкий коридор, разделённый на отсеки двумя стальными решетками от пола и до потолка. Коридор упирался в решетчатую дверь. За ней была еще одна, металлическая, со смотровым окошком. На душе стало неспокойно.

Через несколько минут та же рука положила на полочку у окошка пропуск и моё командировочное удостоверение. Паспорт мне не возвратили, он остался в качестве залога. Опять щелкнул замок. Я взял бумаги, открыл дверь, которая тут же за мной и захлопнулась, и оказался между двумя решетками, словно в клетке. Дверей было две – на входе и выходе. Попытался открыть, но обе были заперты. Казалось, свобода осталась где-то далеко, за решетками и железными дверями. Сколько пробуду в этой клетке, я не знал. Стало еще беспокойнее.

Через какое-то время снова защелкали замки. В пространстве за клеткой появился охранник, выпустил меня, открыл выходные двери и вышел вместе со мной. 

— Здравствуйте, меня зовут Витаутас, я начальник лаборатории, — почти без акцента сказал высокий литовец, стоявший снаружи у выхода. Он был без пиджака, в серых брюках и белой рубашке с галстуком.

Я представился, и мы в сопровождении охранника, не выпускавшего пакет с изделиями из рук, пошли по территории колонии строгого режима. Шли, молча, как под конвоем. Слева были корпуса явно промышленных зданий. Справа тянулся высокий забор из металлических загнутых внутрь прутьев, напоминавший садовую ограду, если бы не проволока, в несколько рядов проходившая сверху. Проволока, судя по изоляторам, находилась под напряжением. За оградой была, как на границе,  вспаханная следовая полоса шириной метра три, и тот самый бетонный забор, высотой больше трёх метров, который видел снаружи. Было безлюдно. Слышался лай невидимых собак. Там, где забор поворачивал налево, над ним возвышалась сторожевая вышка с вооруженным солдатом. Недалеко от вышки стояло кирпичное трёхэтажное здание, по виду – заводоуправление. Там и находилась лаборатория. Справа было видно низенькое деревянное строение с односкатной крышей и маленькими окошками. Я вопросительно посмотрел на шедшего рядом «конвоира».

 — В домике наши служебные собаки – немецкие овчарки. В тёмное время суток мы их выпускаем, и они бегают между двумя заборами. Кормят их, между прочим, лучше, чем зеков.

Вслед за Витаутасом я зашел в его кабинет, и он предложил сразу же пойти в лабораторию. В просторном помещении за столами, уставленными приборами, трудились трое мужчин и женщина. Они словно и не заметили нашего прихода. Но когда я сказал: «Лабас диенас!», удивлённо взглянули на нас и улыбнулись. Витаутас представил меня подчинённым, сказал, что наши изделия им хорошо знакомы и, по его мнению, трудностей при испытаниях возникнуть не должно. Когда мы возвратились в кабинет, он уже обращался ко мне запросто, на «ты».

— Сколько дней ты хочешь побыть у нас? Вообще-то, можешь спокойно уезжать хоть завтра. Не беспокойся, мы всё сделаем в лучшем виде. Протоколы испытаний вышлем по почте. В лучшем случае, испытания закончим к концу дня в пятницу. 

— Я планировал выехать в пятницу утром с протоколами на руках. В Вильнюсе у меня важная встреча.

— Раз встреча важная, значит с девушкой. Угадал?

— Угадал. А еще я хотел бы съездить в вашу бывшую столицу Каунас. Хочу побывать в галерее Чюрлёниса и, говорят, там есть еще музей Чертей. С творчеством Чюрлёниса немного знаком, видел несколько его картин в Москве, по-моему, в музее имени Пушкина.

— Сегодня вторник. У тебя совсем мало времени. Завтра прямо с утра садись на автобус и поезжай в Каунас. До него всего семьдесят километров.  Мы здесь справимся и без тебя.

— Витаутас, можно задать несколько вопросов?

— Конечно.

— Вы всегда ходите на работу «под конвоем»?

— Нет, что ты. Мы, вольнонаёмные, ходим без охраны, но, когда к нам приходят посторонние, то их сопровождает охранник. И сегодня, когда решим все вопросы по испытаниям, я вызову охранника, и он тебя проводит.

— Мы прошли почти всю зону и никого не встретили. Где же заключенные?

— Ну, далеко не всю . Кроме производственной, — есть еще и жилая зона. Здесь целый городок со своим комбинатом питания, пекарней, где пекут, между прочим, очень вкусный хлеб, банно-прачечным комбинатом и даже школой для тех, кто её не закончил. Мы видели только производственные цеха, в которых изготавливают изделия, подобные вашим. А никого из заключенных не встретили, потому что в это время они заняты на работах.

В конце рабочего дня за мной пришел сопровождающий. Этот охранник был разговорчивее предыдущего. Пока шли к проходной, я узнал, что колония называется строгой потому, что в ней содержатся рецидивисты, совершившие не одно тяжкое преступление и имеющие по несколько судимостей, что порядок здесь более жесткий, чем в обычных колониях, что попытки побегов были, но ни одной удачной.

Тем временем из цехов начали выходить заключенные. Они шли быстрым шагом, почти бегом, и строились в колонны по четыре в ряд. Их оказалось неожиданно много. Все были в одинаковых тёмно-серых робах и такого же цвета матерчатых головных уборах с козырьком. Не было слышно громких команд, но строились все быстро, по-военному. Охраны не было, если не считать моего сопровождающего. Несколько колонн, человек по пятьдесят в каждой, прошли мимо, обгоняя нас.

Я был предупреждён, что останавливаться запрещено, но шел медленно, стараясь рассмотреть рецидивистов. Выражение их лиц и сами лица были обыкновенными, как у обычных прохожих, а не озверело-озлобленными, какими их привыкли показывать на экранах кино и телевизоров. В первых рядах шли старшие по возрасту. Они были сосредоточены и хмуры.

За ними шли те, что моложе и совсем молодые, которые казались даже беззаботными. Шли молча, и от того, что вот они, преступники, рядом, было жутковато. Удивляло только, что молодых было намного больше. Когда они успели стать рецидивистами? С малолетства, что ли? Не найдя ответа на этот вопрос, я прошел через все решетки проходной и, когда последняя дверь выпустила меня на свободу, был так счастлив, будто сам только что вышел из заключения.

…Каунас оказался уютным, чистым, словно умытым. Оба музея были в центре города, недалеко друг от друга. В галерее Чюрлёниса встретил женщину-экскурсовода, говорившую на русском языке, присоединился к группе и не пожалел об этом. Чюрлёнис был не только художником, но и композитором. Она так увлеченно вела рассказ, что захотелось повторить экскурсию. Я присоединился к следующей группе, а потом прошел в музыкальный зал, где послушал симфонические произведения Чюрлёниса.

Попал и в Музей Чертей. Подобных музеев нет нигде в мире. Успел заглянуть и в кафедральный собор на выставку образцов витражного искусства от древних — из венецианского стекла — и до самых современных витражей.

С утра в четверг снова был в лаборатории. Работа с моими изделиями шла полным ходом. К концу дня Витаутас подписал и заверил оформленный и утверждённый протокол положительных испытаний. Из кабинета начальника я позвонил в Вильнюс, сообщил Инне время своего прибытия, и она обещала меня встретить. Предложил Витаутасу отметить благополучное завершение командировки , и тот охотно согласился.

В гостиничном номере у меня была приготовлена бутылка водки, привезённая из Питера, и закуска — бутерброды с колбасой и сыром.  Мы увлеклись беседой и не заметили, как бутылка опустела. Я предложил сходить за второй, но Витаутас остановил меня: — Теперь моя очередь угощать. Пойдём ко мне. У меня в холодильнике отличная самогонка. И насчет закуски не беспокойся.

Жена Витаутаса, похоже, не очень-то нам обрадовалась, но, узнав, что гость — из Ленинграда, поставила на стол бутылку самогона, копченое, натертое красным перцем сало, хлеб и пошла на кухню. Мы выпили не по одной, когда она возвратилась, держа в руках большую сковороду со шкворчавшей яичницей, и присоединилась к нам. Появилась еще бутылка. Я пытался объяснить, что завтра уезжаю, что пора уходить, но меня уже не слушали и просили не обижать хозяев. До гостиницы добрался после полуночи. Утром нужно было встать в шесть, чтобы успеть на автобус. Попросил дежурную разбудить меня, зашел в номер, упал на постель и отключился.

Автобус отправился по расписанию. Я то засыпал, то просыпался. Меня укачивало. Когда стало невозможно терпеть, попросил водителя на минутку остановиться. Он взглянул на меня сочувственно и затормозил. Я выскочил из автобуса и опорожнил желудок. Стало легче. На автовокзале купил бутылку воды, прошел в туалет, долго полоскал горло, вышел на привокзальную площадь, увидел спешащую Инну и пошел ей навстречу.

Инна подбежала ко мне, мы обнялись, я хотел её поцеловать, но вдруг она резко отвернулась, оттолкнула меня и, ни слова не говоря, побежала к автобусной остановке. Я пытался её остановить, просил меня выслушать, но она успела вскочить в отходивший автобус.

На душе и в желудке было очень скверно. Я поплёлся в кафе, где мы были совсем недавно, заказал сто граммов водки, но даже смотреть на неё не мог. Долго сидел и чего-то ждал, но пора было уезжать.

И я понял, что потерял что-то светлое и, возможно, неповторимое.