Хлебные четки

МЕЧТА АРЕСТАНТА

Мне б теперь — да в село Алтая,
Где и поезд не будит тишь,
Где пословица золотая:
“Меньше знаешь — больше спишь”.

Я хоть жив, а других — искромсало...
Каково б мою горечь — да тем?
Нет!! Чтоб жизнью платить — сызначала
Нет таких философских систем!

Десять лет мне прогнить в этом склепе,
Десять зим набежит в волосах...
Мне — бродить бы сейчас по степи
И встречать восход в овсах.

Отличать бы от вяза — ясень,
От чижа и синицы — щегла,
Знать повадки леща, карася,
Знать приметы дождя, тепла.

Мне — в Алтай бы! Высоким стремленьям
Отдал дань я, и будет с меня.
Я грущу по коровьему пенью,
По оскалу улыбки коня.

Мне б — избёнку пониже. Нисколько
Не взмучая счастливую тьму,
Я б учил ребятишек, но только
Арифметике и письму.

1946

ЧЕРЕЗ ДВЕ РЕШЁТКИ

Ты — как девочка молодая!
Ты всё та же, не блекнет лицо.
Свежим даром любви обладая,
Распрямись же! сними, родная,
Обручальное наше кольцо.

Ты не знаешь, что значит ждать!
Холодеть. Каменеть. Скрывать.
Человеку ль пред жизнью не сдаться?
Ведь не год. Ведь не три. Ведь не пять!
А с войною — пятнадцать!

Облетят твои свежесть и цвет,
Подо льдами надломится стойкость.
Не клянись опрометчиво, нет!
Даже сказочный срок — семь лет.
Даже в сказках не ждут по стольку...

1947

ВАНЬКА-ВСТАНЬКА

Когда было мне годика три,
Принесла забавушку мне нянька.
Опрокинув, пустила: — Смотри,
Ванька-Встанька!..

Потолкала с тех пор меня жизнь, пошвыряла,
Отняла, всё что было сначала
Мне, юнцу, нерасчётливо щедро дано,
Сколько раз гнула так, что казалось тошно
Даже выжить до вечера.
Но...

День покойный удайся, проглянь-ка
Ласка женщины, друга слово, —
Я упорно, как Ванька-Встанька,
На своём подымаюсь снова.

И ведь всё уж потеряно, кажется,
И сомненьям моим не улечься, —
А опять я готов отважиться!
А опять я готов увлечься!

Как же мало надо для тела,
Чтоб от недуга к жизни взняться!
К т о ж мне душу такую сделал,
Что опять я могу смеяться?

1947

* * *

Когда я горестно листаю
Российской летопись земли,
Я — тех царей благословляю,
При ком войны мы не вели.

При ком границ не раздвигали,
При ком столиц не воздвигали,
Не усмиряли мятежей, —
Рождались, жили, умирали
В глухом кругу, в семье своей.

Мне стали по сердцу те поры,
Мне те минуты дороги,
Те годы жизни, о которых,
Ища великого, историк
Небрежно пишет две строки.

1948

ВЕЧЕРНИЙ СНЕГ

Стемнело. Тихо и тепло.
И снег вечерний сыплет.
На шапки вышек лёг бело,
Колючку пухом убрало,
И в тёмных блёстках липы.

Занёс дорожку к проходной
И фонари оснежил...
Любимый мой, искристый мой!
Идёт, вечерний, над тюрьмой,
Как шёл над волей прежде...

В такой вот вечер декабря
Мы шли с тобой когда-то, —
Он так же в свете фонаря
То мелко сеялся, горя,
То сплошь валил, звездчатый.

Тебе на мех воротника
Низался он, сверкая,
В росинки таял на щеках
Дрожал недолго на руках
И на ресницах таял.

Вечерний снег, вечерний снег!
И ветви лип седые...
Двором тюремным, как во сне,
Иду — и вспыхнули во мне
Все чувства молодые...

1949

С ВЕРХНЕЙ ПОЛКИ «ВАГОН–ЗАКА»

Скоро не будет серебряных рощиц,
Зарослей частых, заманчивой тени, —
Едем в пустыню, не будет в ней, тощей,
Писка зверюшек, птичьего пенья,

Влажных покосов, жёлтого жнива,
В воду колодцев не грохнется цепь:
Глушит и давит всякое живо
Мёртвая степь, осолённая степь.

Скоро не будет покровов зелёных,
Жёсткого дёрна, горькой полыни —
В мареве жёлтом песок раскалённый
Кружит и кружит ветер пустыни.

Едем на каторгу, в медные копи.
Вытравит лёгкие в месяцы медь.
Видели. Думали. Жили в Европе. —
В серой больничке везут умереть...

1950

ХЛЕБНЫЕ ЧЁТКИ

Ожерелье моё, сотня шариков хлебных,
Изо всех пропастей выводящая нить!
Перебором твоим цепи строк ворожебных,
Обречённых на смерть, я успел сохранить.

В ожиданьях, бесчисленных в зэковской доле,
Прикрывая тебя от соседей полой,
С неподвижным лицом, словно чётки католик,
Отмерял я тебя терпеливой рукой.

Проносил в рукавице, уловка поэта!
Не дойди до тебя я усталым умом, —
Было б меньше одною поэмой пропето,
Было больше б одним надмогильным холмом.

1950

ПРАВО УЗНИКА

Ни на что не даёт нам права
Гнёт годов, в тюрьме прожитых:
Ни на кафедры, ни на славу,
Ни на власть, ни на нимбы святых.

Ни на то, чтобы тусклые жалобы
В мемуарах с усталостью смешивать,
Ни — чтоб юношей племя по жизни бежало бы
Тою стёжкой, что мы им провешили.

Всё пойдёт, как пойдёт. Не заранее
Толочить колею колеса.
Осветлившийся внутренний стержень страдания —
Вот одна нам награда за всё и за вся.

Это — высший кристалл из наземных кристаллов.
И чтоб чистым его донесть, —
Будь из всех наших прав небылых — наималым
Затаённое право на равную месть.

Есть — число. Нескончаемо длинно,
Лишь китайцам да русским понятно оно, —
Всех упавших, угасших — безвестно — безвинно...
Мы в числе том — ноли, и ноли, и ноли...
Наше право одно:
Быть безгневным сыном
Безудачливой русской земли.

Пусть вглуби нас обиды сгорят вперегной,
А наружу мы бросим — побеги живые! —
И тогда лишь всплывёт над усталой страной
Долгожданное Солнце России.

1951

http://www.solzhenitsyn.ru/proizvedeniya/rannee/tyuremnie_stihi.pdf