Свежий ветер с гор

В ТАЙНОМ…

В тайном сердца уголочке
голубые рву цветочки.
С корнем рву я незабудку —
не подняться ей как будто!

Рву цветы, сажаю тёрен
незабудочке на горе,
а она все оживает,
и растет, и расцветает.

Видно, ты тому виною,
сердце глупое, больное!
Неужели же не ясно:
там все пусто, все напрасно…

Голубь не живет в том крае,
ветерок там не рыдает —
срублен явор мой навеки,
жгут уголья дровосеки!

ДЛЯ ТЕБЯ ЛИШЬ… 

Для тебя лишь, сердце родное,
этой песни гордый напев,
для тебя лишь, кого порою
угнетают тревога и гнев.

И лишь вами, губы родные,
эту песню петь бы я стал —
бурной ночью в лесной пучине
только б вихрь ее услыхал.

Без тебя лишь, уха родного,
новый зов не расслышал бы я —
не дивись, что жалобой снова
отзывается песня моя.

Я пою, выпеваю все тише
горечь этих песен моих…
Пусть никто их здесь не услышит —
отнеси их Ей, лесной вихрь!

        МИЛАЯ  МОЯ…

Ах ты, милая моя,
ведь не так зовут тебя:
красной розой кличут, ах,
из-за румянца на щеках!

Ты прекрасна, — это да,
Но ты ведь— дальняя звезда:
Будь ты розою простой —
побежал бы за тобой!

 НЕ ПЫТАЙТЕ ВЫ МЕНЯ... 

Не пытайте вы меня,
отчего так смутен,
а спросите у ручья,
отчего он мутен.
Не пытайте меня больше,
где взял столько дум,
а спросите вы у рощи,
отчего в ней шум?

Видно, дождик проливной
в ручье воду мутит,
видно, свежий ветер с гор
рощу баламутит —
а меня всегда смущает,
тяжкой думой удручает
твой покорный гнет,
тихий мой народ!

 ОДНИ В ГОРАХ

Одни в горах, а рядом ручеечек.
Шепчу слова любви, в твои гляжу я очи.

Головку клонишь, а рука сплелась с рукою.
Биение сердец наполнено тоскою.

Слеза-жемчужинка во тьме родного ока…
Спускаемся куда-то с думою глубокой.

Шумит тихонько роща, листья осыпает.
а чистый колокола звук не умолкает.

ПИСЬМЕЦО

Шлю письмецо, хоть адрес не указан:
ни имени, ни города названья…
Ходить на почту нет в тебе желанья,
кто мил тебе, —  и так отыщешь сразу.

Нужна ли дата? Связываться с датой?
Ну, нет письма, а завтра — кто там знает?
Обидишься, коль почта запоздает,
знать день и год не стоит адресату.

И от кого — обозначать нескромно.
Узнать по речи, словно птиц по перьям,
сумеет адресат, и, глянь, поверит,
что не  просить пришел,
а — чтоб не помнить 

МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ВИДАТЬ …

Мне больше не видать твоих очей,
меня они голубили когда-то,
но сердце, оскорбленное тобой,
в них чует холод, нет уже возврата.

Мне больше не прийти на твой порог
и с глаз твоих уйти бы поскорее,
ведь шаг моих натруженных уж ног
За ножками твоими не поспеет.

И не взглянуть мне больше на твой дом,
твоих сторон мой взгляд не достигает:
могилы там заросшие кругом,
а в них мои надежды почивают.

Лишь мысли непослушные мои
всегда готовы слать тебе прощенье,
а сердце, оскорбленное тобой,
сгорает от печали и волненья.

Нет, больше мне не зреть твоих очей,
хотя меня голубили разочек…
А сердце?.. Оскорбленное тобой,
Под твоим взглядом замерзать не хочет.

 ВЕЧНО ДУМАЮ…

Вечно думаю: наивно
на знакомых полагаться;
все идут своей дорогой,
чего ж дурню дожидаться?

Каждый мимо пробегает
и не вспомнит, озираясь,
Как мы вместе бедовали,
как за чаркою братались.

Я ж никак не поумнею,
еще столько сердца в груди…
Подходите и берите!
Жду вас, люди, жду вас, люди.

ЕСЛИ Б, ЕСЛИ Б…

Если б слезы в моём оке
замерзали, как в потоке,
если б гасли чувства эти,
точно звезды на рассвете,
если б сердца стук во мне
смолк, как сýдно в глубине,
(если б, если б, вон их сколько…)
если б сердце сняло путы —
дело б кончилось в минуту.

БАЛЛАДА ОБ ОДНОЙ МИЛОЙ

И ныне, кажется, шагает близ меня
по улице, хранящей сырость дня,
невинная богиня сказки той,
где хаживала — только не со мной.

И ныне вижу бледное лицо,
и нимб волос, златое их кольцо,
когда она ходила не со мной
к святыне ветхой и почти пустой.

Однако нынче я блуждаю сам
по улице, где этот смолкший храм,
оставленный христианами навек,
чтоб каяться мог грешный человек..

ЗЯБКИЙ ДОЖДИК

Зябкий  дождик льет  нескорый…
На долины, косогоры
осень золото приносит,
рассевает его осень.

По щеке слеза катится —
сердце боль излить стремится,
Сжать бы, гей, его рукою —
сердце, полное тоскою… 

ГЛЯНЬ, ЛУНА БЕЛОЛИЦАЯ

Глянь, луна белолицая
тихо садится
к ночи за черную гору,
нынче — как год назад.
Вербы на воду глядят,
склонившись над ней в эту пору.

Стою я, столбиком ставший,
в длинной тени, упавшей
от тополя, что на воле.
Нынче — как год назад —
в ушах моих звенят
песни жаб, летящие с поля.

Опустела дорога,
и лишь виден немного
в деревах старый домик знакомый.
Нынче — как год назад —
смотрит ли с грустью в сад
хозяйка этого дома?

 СТАРИННЫЙ РОМАНС

Раз жила одна молодка
за горами, за долами.
Захотелось ей согреться,
да в костре погасло пламя.

Жил там и один молодчик
за горами, за долами.
Разложил костер он жаркий
своего сердца светлячками.

Пламя есть, но молвит пани:
«Холод щиплет и кусает!»
— Грейся, пани! — тот в ответ ей, —
Пусть душа моя сгорает!

И согрелась тогда пани
за долами, за горами.
А купец за пепел платит
золотыми талерами.

ТОПОЛЯ

Гей, тополя, тополя высоченные!
Вас окружают широки поля —
к небу стволы устремляете черные,
будто бы чьею-то болью боля —
тополя.

Гей, тополя, тополя облетевшие!
словно борясь с чьей-то волей чужой,
гордо стоите над голой землей,
с ветром, морозами долю деля —
тополя.

Гей, тополя, тополя омертвелые!
Немо собрались в кружок они тесный
— словно бы духи в нирване чудесной —
глядя оттоль на пустые поля, —
тополя.

Гей, тополя, что так гордо вздымаются!
Словно их взгляды, мой дух испаряется…
Вверх?..  Или вниз?.. Или даже в нирвану?..
Вороном, видно, облезлым я кану
в ночь

Переводы Анатолия Нехая