На лесоповале

Неказистая «полуторка» подъезжала к лесу. Михалыч – шофёр грузовичка, покосившись на пятнадцатилетнюю Райку, сидевшую рядом с ним в кабине ГАЗ-ММ, произнёс:

– Ты, Райка, того, – и полез левой рукой шарить кисет с махоркой. Он подыскивал слова для чёрнобровой и с такими же тёмными, как ночь глазами, Раиски Елагиной.  От этой паузы, в её висках что-то неприятно запульсировало, она повернула голову в сторону своего бригадира.

– Не томи, Михалыч, – с волнением попросила девушка и, откинув тяжёлую косу, стала развязывать платок на груди.

– Вот, что…девка ты видная,– в тусклых глазах старика блеснул какой-то живой огонёк давно минувшего, – и работаешь лучше всех – передовица и трудодней у тебя больше других.

–  Да, что толку от этих «палочек» - двести граммов хлеба да двадцать копеек деньгами; пол деревни в муку толкачик добавляют; хорошо, что картошка родит, –  делая ударение на «о», проговорила скороговоркой, совсем как взрослая баба Рая, и с досадой упрямо мотнула головой. Одной рукой стала заматывать косу, пряча её под белый хлопковый платок, готовясь к работе на лесоповале.

– Одно слово-война, будь она неладна, –  дед сплюнул в открытое окно мирно урчащего грузовика. –  Поговаривают, что сошлась ты с каким-то пленным фрицем на делянке, – выпалил, вконец, седой бригадир, и ещё раз взглянул на притихшую передовицу тыла, – мне то, что, я всё понимаю – дело молодое, все мужики на фронте - я, пожалуй, единственный жених-вдовец на деревне,  с тех пор как Тимофеевна померла, остальным женишкам не больше, чем тебе годков будет, –  уже с улыбкой, сам собой в бороду рассуждал дед, пытаясь одновременно успокоить побледневшую девушку.

– Приехали, – тихо произнесла Рая и, через минуту, сквозь стиснутые зубы, добавила, – а про то, что судачат…доказать ещё надо бы, да и наказания за это нет, – чуть ли не на ходу открыла дверцу кабины, выпрыгнула из машины и щурясь от яркого солнца, задорно крикнула сидящим в кузове:

– Бабоньки, приехали!

Худые руки девчат разобрали рабочий инвентарь: тупые пилы и топоры, которые представляли из себя несколько обыкновенных кусков железа, сваренных между собой. Страна нуждалась в топливе. Женщины и старики, по приказу Сталина, должны были: валить деревья; распиливать их на брёвна два метра длиной и складывать в штабеля: один метр в высоту, пять метров в длину. Никто из них не имел лесорубочного опыта; сквозь широкие просеки лесных кварталов, повсюду виднелись, зависшие друг на друге, спиленные деревья. Горы леса внушали трудгужповинным, состояние подавленности и ужаса.

Через два лесного квартала от делянки местного населения, трудились военнопленные немцы – солдаты Вермахта. Жили они в старой конюшне и землянках, недалеко от села. На работу в лес они ходили строем, через лагерные ворота, где их обязательно пересчитывали. За воротами их конвоировал другой охранник с автоматом. По личному приказу Сталина, старшие офицеры могли не работать. Так же, как и в колхозе, весь лагерь военнопленных был поделён на рабочие бригады.

Эрих Альфред Хартманн – высокий красивый немец возглавлял одну такую бригаду. Он не особо любил распространяться о своём звании, причине и месте пленения.

После нескольких часов валки леса, руки от постоянного нажима на ручку пилы, переставали слушаться. От усталости во время обеда работницы говорили мало.

– Я скоро приду, – сухо сказала Раиса, и аккуратно ссыпала крошки хлеба с подола в ладонь и отправила в рот, запрокинув голову. Сидевшие на своих телогрейках женщины от усталости, лишь, еле заметно кивнули головами. Скрывшись за стволами берез, она ускорила шаг.

Альфред метнулся вперед, завидев ладную фигурку девушки:

– Рая, я боялся, что ты не придёшь, – почти без акцента сказал Альфред, несколько лет плена в глубинке России, улучшили знания русского языка бывшего офицера Рейха.

– Устала? – спросил он, поправляя прядь волос, выбившихся из-под косынки девушки.

– Не то слово. Все устали, – улыбаясь, ответила Раиса, оглядывая стройную фигуру Альфреда. Одет он был в старую красноармейскую форму, постиранную, с заплатами в местах пулевых прорех.

– Эх, дали бы нам нормальную одежду, еду и самое главное хорошие инструменты – то мы бы к концу этого лета вырубили им полтайги, – с досадой произнес молодой немец.

– Вот, принесла – картошка, правда, мелкая, – Рая протянула узелок Альфреду.

– Спасибо, милая, – путая немецкие слова благодарности с русскими, со смущением произнес немецкий офицер в русской гимнастерке, – вот мой друг Петер, говорит, что после ужина он может съесть две буханки хлеба… У меня одна просьба: если сможешь, достань вату, лето закончится быстро, эту зиму у меня не было валенок…и ещё, – Альфред достал из-за пазухи маленький тряпичный сверток и протянул Рисе. – Это тебе на память.

– Что это? – Раиса взяла в руки шелковистую тонкую ткань, быстро развернула, – Это же платок – из настоящего шелка – китайский, а какие цветы нежные, красивые! – воскликнула с радостью Рая, разглядывая платок, глаза её заблестели от восторга. – Подарок очень дорогой – я не возьму, – вдруг с сожалением отреагировала девушка.

– Я рад, что тебе понравился платок. Пожалуйста, возьми подарок. Это Петер передал. Он всю зиму, по ночам, пока конвой спит, пёк твою картошку на крышке железной печи. Для нас, – проговорил Адьфред, пытаясь убедить свою подругу с улыбкой, от которой чертились лучики морщинок у глаз,– Откуда у него этот платок? – спросила Рая, тревожно вглядываясь в голубые, смеющиеся глаза парня.

–  До того как попасть в этот лагерь, Петер перешивал трофейную одежду одному русскому офицеру. Петер хороший портной. До мобилизации на войну у его родителей в Германии была своя швейная мастерская. Платок сумел себе оставить. Бери. При следующем обыске, если найдут - всё равно отнимут, – спокойно убедил Раису немецкий офицер.

Он через некоторое время вернулся к своим. По запаху дыма, было понятно, что уже сжигали остатки дерева. Альфред дал команду строиться. Петер, молча кивком головы, указал на конвоира-растяпу, который крепко спал на валежнике.

–  Петер, буди его. Без ужина останется, – добавил в полголоса Альфред, – он, когда может, с нами табаком делится, тебе валенки принес, хоть и дырявые.

Через три года после победы, Альфред, с документами об освобождении и справками из военного госпиталя, ехал в товарном вагоне, выложенном изнутри соломой. В его чемодане, на заработанные деньги, премиальные за перевыполнение нормы, лежали: почти пять килограмм сладостей - конфеты, печенье, двадцать пачек сигарет, табак, хлеб и американские мясные консервы «Corned Beef».

Этот поезд должен был доставить его в Германию. Во время остановки в бескрайнем русском поле, на соседних рельсах, их товарняк обогнал другой поезд. Альфред узнал двухметровые стволы стройных берез, которые он вместе с другими валил в русском плену.